Она действительно опустила взгляд, но в последний момент что-то заставило ее поднять глаза. – О, господи! – сказала Кира и прижала ладонь к губам. – Господи, Федя. Мальчик обернулся. – Испугались? У меня на стене паук! Он захохотал, радуясь своей глупой шутке, пока Кира сидела, зажмурившись, и все равно не могла избавиться от пляшущих перед глазами желто-зеленых пятен. – В жмурки играем? Кира открыла глаза и схватила мальчика за руку. – Кто это сделал? – Чего? – Федя, с кем ты подрался? Она судорожно перебирала в памяти детей, которые могли избить его. Вася Мельник? Тупые и сильные как быки братья Жикаренцевы? Как ни странно, именно в этот момент ей стало ясно, что к Феде в городе относятся тепло, вопреки традиции глумиться над дурачками. Кроме этих двоих она не могла никого представить на месте его обидчиков. Быть может, есть компании подростков, о которых ей не известно? – Федя, кто это сделал? Расскажи, пожалуйста! Он нахмурился и отвернулся. Кира обошла его и снова села перед ним. На лице его было хорошо знакомое выражение упрямства. – Я не буду их наказывать, – покривила она душой. Федя взглянул на нее почти враждебно и что-то пробубнил. – Что? Я не расслышала. – Урок, – повторил он. – Давайте заниматься. Кире пришлось дожидаться целый час, но наконец щелкнул замок и вошла Лидия Буслаева, хрупкая и нежная в платье цвета весенней зелени. – Лидия Борисовна, мне нужно с вами поговорить. Кабинет. Подумать только, у этой элегантной женщины свой кабинет. В другое время Кира не преминула бы оглядеться и запомнить восхитительные маленькие штучки на полках, глиняные чашки и фигурки, картины и фотографии; она постаралась бы проникнуться духом комнаты, чтобы воспроизвести его в своем доме, начисто лишенном изящества и аристократизма. Лишенного всего, чем был насыщен воздух в буслаевском доме. – О чем вы хотели поговорить, Кирочка? Кира изложила ей свое дело: кто-то обижает мальчика. – Он не признался мне, кто виноват. Я думаю, у вас получится его расспросить. – Я непременно поговорю с Федей, – пообещала Лидия. Кире показалось, что к ее словам отнеслись несколько… легкомысленно. – Лидия Борисовна, мальчик избит, – с нажимом повторила она. – Вам нужно увидеть это самой. – Конечно, я посмотрю… – Я надеюсь, врач не найдет ничего серьезного… – Бог с вами, какой врач! – Буслаева от души рассмеялась. – Это мальчишки! Они постоянно дерутся! Вряд ли кто-нибудь из них действительно задумал что-то дурное. Да и Федька вполне может дать сдачи. Они с моим мужем часто борются в шутку… Никогда не скажешь, что он способен постоять за себя, но поверьте, это так. – Мне раньше не встречались подобные… – Я разберусь, Кира Михайловна! Спасибо, что предупредили. Федя бывает очень скрытным… Мальчик, что поделать! Я хотела девочку, но, как видите… Жизнь невозможно повернуть назад. – Она спохватилась: – Но даже если бы мне предложили, я бы отказалась. Разумеется. Вот как: Кира Михайловна. Уже не Кирочка. – Спасибо, Лидия Борисовна. Я надеюсь, вы узнаете, кто это сделал. Она обернулась, проходя мимо клумб, но в Федином окне никого не было. «А ведь ей совершенно на него наплевать», – думала Кира. Гнева не было, лишь трезвая оценка ситуации. Она слишком давно работала в школе, чтобы питать иллюзии об инстинктивной привязанности родителей к своим детям. Ей встречались матери, чья любовь иссякла, когда они решили, что вместо сухих земель годами орошали каменистую пустыню. Попадались вовсе не приспособленные к материнству – грациозные самки из рода кошачьих, у которых по какому-то недоразумению образовался карман с кенгуренком; что с ним делать, они не знали, и облегченно сплавляли его ближайшему сумчатому. Все лучше, чем отгрызть малышу голову. Были и такие, как Буслаева: просвещенные, искренне считавшие себя прекрасными матерями. Они произносили самые убедительные речи на школьных собраниях. Показывали всем трогательные снимки своих детей (сделанные профессиональным фотографом). Почти всегда долго сохраняли красоту и молодость. – Поставьте мне занятия с Федей каждый день. Шишигина даже привстала. Брови медленно поползли на лоб – казалось, если она не остановит их движение, рано или поздно они окажутся на затылке. – Помилуйте, Кира Михайловна! Что я слышу! – Каждый день, – повторила Кира. – Мальчик… нуждается в этом. – В чем? – Он проявляет способности, – соврала Кира не моргнув глазом. – Мы проходим математику, биологию… Конечно, мне самой приходится кое-что освежить в памяти. В целом все идет довольно неплохо, но ему нужны повторения упражнений, закрепление материала. Родители, как вы понимаете, заняты общественной деятельностью. Я не сомневаюсь, они будут рады, если кто-то возьмет на себя эту обязанность. Все. Теперь тихо-тихо выдохнуть. – Я подумаю, – сказала Шишигина. Кире почудились в ее голосе нотки растерянности. – Подумаете? – Я поговорю с Буслаевой. – Спасибо, – искренне сказала Кира. – Большое вам спасибо, Вера Павловна. Дорожка, выложенная брусчаткой. Чириканье звонка. Слабый запах лилий. Федя больше не ждал ее в комнате. Он вылетал навстречу, точно пес, заждавшийся хозяина. Сходство усиливалось тем, что некоторое количество его слюней неизбежно оставалось на ее костюме. – Гулять! Гулять! – Уроки! Уроки! – передразнивала Кира. Карта, разложенная на полу; пыльные солнечные лучи; запах яблок, которые он притаскивал с кухни себе и Кире. Они лежали на сквозняке и рассматривали страны. Пэчворк Европы Федя не любил и предпочитал водить пальцем по Африке. – Не ковыряй в носу. Разве в Танзании живут твои козявки? Заливистый хохот. Ужасно, что со временем она начала находить удовольствие в подобных шутках. – Та-ам живут… Кира придвигала пластиковые фигурки зверей, приобретенные в детском отделе. Львы расходились по саваннам. Бурого медведя на тележке везли в Сибирь, поскольку, во-первых, путь был неблизкий, а во-вторых, он был участником войны с Наполеоном и потерял в бою заднюю лапу. – Кстати, кто такой Наполеон? – Царь! Э-э-э… нет! Император! – Какой страны? – Франции! – Покажи на карте. Десять секунд напряженного поиска. – Во-от. – Англию? – Во-от! – Италию!