Марта, поняв, что ее ждет, юркнула хорьком и забилась под кровать. – Сама вылезешь? – сладко пропела Галина. – Или достать тебя? Жарким сквозняком обдало затылок, и она обернулась. В дверном проеме застыла черная фигура, кривоносое страшилище. – Здрасьте, Вера Павловна, – сказала Галина, тщетно стараясь придать голосу дружелюбие. Внутри все съежилось, как брошенный в неостывшую золу паук. – Марта, иди сюда… – позвала Шишигина, словно не замечая ее. Галина прищурилась: – С хозяйкой здороваться не обязательно? Девчонка выбралась из-под кровати, вся в паутине и пыли, бесстрашно подошла к старухе. – Ступай, поиграй в огороде… Марта не заартачилась, вопреки своему обыкновению, а пожала плечами и выскочила из дома. – Не обижай ее больше, – сказала старуха. – Вас не спросила! – огрызнулась Галина. Как всякий человек, лишенный долгожданного праздника, она разозлилась и чувствовала себя несправедливо обделенной. – Зря ты так, Галя… – Вы мне тут не зрякайте! Повадились шастать, как к себе домой! Меня учить не надо, я ученая! Слышь-те чего говорю? Шагайте, шагайте… – И ладонью сделала жест, будто смахивала со стола крошку. – Не обижай… – шепнула ведьма. В глазах внезапно потемнело. На изнанке век огненными росчерками заплясали дикие мушки. Галина схватилась за стену и взвизгнула: показалось, что обожгла ладонь. – Береги себя, Галя… Свистнуло, ухнуло, обдало печной золой – и пропала Шишига. В доме Терещенко установилось шаткое равновесие. За Галиной сохранилось право отвесить Марте подзатыльник. Не возбранялось и оттаскать за ухо, особенно в случае кражи или хулиганства. Марта молчаливо обязалась вести себя прилично: бабке не дерзить, в доме не пакостить. Искушение дать жестокую взбучку отродью Бялика посещало Галину через день. Но каждый раз, занося руку, она видела, как за девчонкой вырастают тени двух хранителей. Марта не догадывалась, и никто не догадывался, как сильно поддерживает ее бабушку мысль о том, что однажды она возьмет свое. Глава 5 Май 2001 года 1 Двухэтажный синий дом стоял наособицу, и с первого взгляда становилось ясно, что его хозяева – люди с хорошим вкусом. Вкус читался и в архитектурном решении фасада с двумя далеко разнесенными полукруглыми белыми балконами, и в декоративном обрамлении, начиная от вымощенной дорожки, которая приводила к решетчатой калитке, и заканчивая шарообразными кустами голубой гортензии у дверей. Кира слышала, что именно голубую гортензию почти невозможно вырастить в местном климате. Лидии Буслаевой часто удавалось то, что не получалось у остальных. Кира поднялась по дорожке, впервые за долгое время ощущая, как непритязательно ее учительское платье. На балконе курила женщина. – Входите, открыто! – крикнула она и скрылась внутри. По лестнице к Кире уже спускался хозяин. Он был высок, суховатого телосложения, с красивым запоминающимся лицом, обрамленным короткой светлой бородкой; его темно-синий бархатный халат-шлафрок на любом другом человеке смотрелся бы как сценический костюм, но Буслаев был в нем естественен. Кира бросила взгляд на его руку, небрежно лежавшую на перилах: овальная ладонь, длинные аристократические пальцы, голубоватые лунки ногтей – на редкость красивая кисть, подумала она, должно быть, он еще и музыкант, помимо прочего. – Кира Михайловна, дорогая! – Звучный голос разнесся по холлу. – Как я рад! Лидочка, иди сюда, полюбуйся на нее! Наш ангел-спаситель! – Здравствуйте, Алексей Викентьевич. А где Федя? – Для вас – просто Алексей. – Я – Лида, – улыбнулась женщина с сигаретой, незаметно возникшая рядом. – Прошу вас, не надо отчества. У нас здесь принято без церемоний. Приветливые люди. Настолько приветливые, что это несколько подавляло любителей церемоний вроде Киры. – Федя ждет вас в своей комнате, – сказал Буслаев. – Он иногда бывает не в духе… – Ему свойственны частые перепады настроения, – подтвердила Лидия. – Пожалуйста, учтите это, когда начнете с ним заниматься. И еще, Кира Михайловна… – Буслаев доверительно наклонился к ней. – Мы лучше, чем кто-либо другой, знаем, как трудно с ним справиться. По совести говоря, Федя бывает совершенно невыносим. – Как все подростки, – осторожно согласилась Кира. – Если вы не найдете в себе сил терпеть его выходки, мы вас поймем. Вера Павловна проявила большую настойчивость, убеждая нас продолжить обучение вне школы, а вы знаете, как сложно ей отказать, когда она о чем-то просит… Но мы с Лидой опасаемся… Кира вежливо кивала, недоумевая про себя. Никто из родителей подростков не подготавливал ее так основательно к встрече с собственным отпрыском. – …Вера Павловна уже присылала учителя, однако у них не сложились отношения… – …по Фединой вине, разумеется, – вставила Лидия Буслаева. – Мы с мужем бесконечно далеки от мысли обвинять в чем-либо педагогов. Нам исключительно повезло со школой. Кира постучалась и, не дождавшись ответа, толкнула дверь. В комнате на подоконнике скорчилась маленькая фигурка. – Здравствуй, Федя, – сказала Кира. – Мы с тобой будем заниматься русским языком и литературой. Мальчик обернулся. Он выглядел бы почти нормальным, если б не безвольно отвисшая челюсть и некая вялость тела, придававшая ему сходство с тряпичной куклой, которая вот-вот завалится вперед. Длинные руки, чернота под ногтями. Кожа бледная, неприятного синеватого оттенка. Глаза навыкате. – Меня зовут Кира. – При первом же взгляде на мальчика она приняла решение отказаться от отчества. – Ки-рааа… Приве-е-ет! – Вы сказали, он часто болеет! – Гурьянова едва сдерживалась, чтобы не повысить голос. Шишигина удовлетворенно кивнула: – Именно, именно так. Мальчику тяжело ходить в школу, из-за болезни он пропускает много уроков. Перейти в седьмой класс для него – фантастика. Родители попросили меня перевести его на домашнее обучение, однако они вкладывают в это понятие что-то свое, а моя задача – дать ему возможность нагнать за лето свой класс. – Ему нужен врач, а не учитель! – Ну-ну-ну! – Голос Шишигиной был преисполнен снисходительности. – Не преувеличивайте. Как-то же он проучился в школе, и не один год, между прочим. Можете считать, это ваш испытательный срок, раз вам не досталось полноценной учебной четверти. Вы лучше других найдете подход к Феде, я уверена. Кира стиснула зубы. Все дело в физруке, подумала она, другого объяснения нет. Старая мымра выждала – и куснула исподтишка. Физрука звали Ирина. Ирочка Литвинова: длинная, гладкая, неутомимая; Ирочка, похожая на гончую, не дающую покоя своим многочисленным щенкам. «Девчата, а теперь в волейбол!» «Мальчишки, кто со мной на канат!» Из нее бил комсомольский задор, хотя в силу возраста она не застала даже пионеров. Десятки раз на дню с ее губ срывалось «Айда». До встречи с Литвиновой Кира думала, что это слово отмерло. Айда! Когда Ирочка входила в учительскую, Кира ждала, что она вот-вот скажет что-нибудь вроде: «Управы нет на огольцов». И погрозит пальцем. Непременно с хитринкой в глазах. Возможно, даже с лукавым прищуром. Должно быть, именно «айда» заставило ее внимательнее присмотреться к детям после физкультуры. В первый раз Кира решила, что ей почудилось. Во второй объяснила все случайностью. После третьего пришла к Литвиновой на урок.