– Никак крестничек, – звонко, по-молодому пропела она, – явился все-таки. – Явился, теть Тась. Дело у меня к тебе. – Ara. A без дела и не заглянул бы, анчутка беспамятный. Я-то, дура старая, жду, жду… Все глаза проглядела… С этими словами она решительно двинулась к Варке и крепко прижала его к себе, оттопырив в стороны покрытые грязью ладони. – Эй, – перепугался Варка, пытаясь вежливо вырваться из внезапных объятий, – вы чего?! – Ох, теть Тась, – печально вздохнул крайн, – меня, выходит, уж и узнать нельзя. Старушка выпустила немедленно отпрыгнувшего подальше Варку и теперь стояла, растерянно щурясь. Крайн шагнул вперед, взял за руки, развернул к себе, близко заглянул в глаза: – Да ты видишь меня? – Теперь вижу, – сказала старушка и коснулась его лица, оставив на бледной щеке длинный грязный след, – живой вернулся. А мы уж думали, вовсе сгинул. Пятнадцать лет слонялся незнамо где. – Из-под полусомкнутых век бежали медленные старческие слезы. Старушка шмыгнула носом, попыталась вытереть их, но только размазала по всему лицу огородную грязь. – Господин старший крайн строго наказывал, если объявишься, передать, чтоб летел к Конь-камню. Там, мол, тебя встретят. Так ведь сколько лет прошло. Небось, они тебя уже и не ждут. Крайн покопался в карманах, носового платка, конечно, не нашел и принялся вытирать ее лицо рукавом рубашки. – А это кто? – спросила тетка Таисья, кивнув в ту сторону, где раньше стоял Варка. – Сынок твой? – Сынок, – послушно согласился крайн. Варка закатил глаза. – Я-то по походке узнала. Да еще волос белый… Выходит, ты нашел ее? – Нашел, – ответ прозвучал слишком резко. Старушка вздрогнула. – А где… – начала было она. – Что-то сад у тебя не цветет, – заметил крайн, обратив взор к верхушкам леса. – Так вымерзло все, – вздохнула тетка Таисья, – позапрошлый год морозы были страшные. Деревья померзли, пчелы погибли… – Ульи-то целы? – Целы. Починить-почистить, и будут как новые. – Это хорошо. Пчел я тебе на днях принесу. – Неужто у тебя есть? – У меня нету. Зато в лесу полно. «И ведь принесет, прямо в пригоршне», – подумал Варка, припомнив шершней, и тут же получил по затылку. – Чего стоите, ворон считаете? Работы невпроворот. Никто не спорил. Все послушно потянулись в сад. Дело уже привычное и, в общем, не самое неприятное. Жданку крайн в последний момент ухватил за косицу, толкнул на крыльцо: – Сидеть тут, с места не сходить, не шевелиться, ни о чем не думать. Жданка заулыбалась, села на ступеньку, руки устроила на коленях, сложила лодочкой. Кажется, ее снова замечают и даже согласны разговаривать. – А эта у тебя что, не крайна? – весело спросила тетка Таисья. – Или еще не умеет ничего? – Умеет-умеет, – скривился крайн. – Оглянуться не успеешь, как от твоего сада одни горелые пни останутся. Дала б ты ей какую работу попроще, поспокойнее, чтоб руки занять. – Это можно, – согласилась тетка Таисья, пошарила на крыльце, нащупала Жданкино плечо и потянула ее за собой, – во, глянь, тут морковь полоть надо. Жданка поглядела на грядку, заросшую кудрявой травкой. Со стороны забора стараниями тетки Таисьи земли было видно побольше, а травка росла пореже. – Э, – спросила Жданка тихонько, боясь своим невежеством снова вызвать гнев крайна, – полоть – это как? – Да, – вздохнула тетка Таисья, – как есть крайна. Кроме своего неба, ничего не знаешь. Вот, гляди. Она опустилась на колени, медленно пропуская травку сквозь заскорузлые пальцы, на ощупь нашла нужное. – Вот так, морковку оставляешь, остальное выдираешь. Морковку оставляешь, остальное вырываешь. Я-то быстро не могу, не вижу ничего, а ты уж постарайся. – Ага, – сказала Жданка, плюхнувшись рядом, и задумчиво уставилась на грядку. Морковку, значит, оставляем. Осталось определить, кто из них – морковка. Морковь – это рыжая такая, на базаре пучками продают или мешками, по осени. Ничего рыжего на грядке не было. Вся трава на вид была одинаково зелененькой и кудрявой. – Посиди, теть Тась, – с крыльца сказал крайн. – Поговори со мной. Пятнадцать лет тебя не видел. – Больше, милый. Как тебя услали в столицу эту проклятую, так и не видались. Теперь уж я тебя никогда не увижу. – Давно глазами хвораешь? – Пятый год. Сначала еще кой-чего разбирала, тогда еще своим домом жила, а теперь и вовсе темно. Теперь Валшек мой меня на зиму к себе забирает. А летом уж тут. – Совсем ничего не видишь? – Волосья ваши белые вижу да солнце пятном… – Лечилась? – Да какие у нас лекарства. Сок черничный, примочки всякие… – Не помогло? – Ничё не помогло. Не та болезнь, видно. – Дай-ка я гляну. Я, конечно, не травник, но… – Да уж, ты у нас высоко летаешь… Фамка брела по саду, трогала кривые стволы в сухих губках лишайника, в желтоватых наплывах смолы на месте сломанных веток. Сад был не мертв, просто очень стар и устал от жизни, от вечных невзгод, ветров и пригорских морозов. То на одной, то на другой ветке попадались живые почки, едва проклюнувшиеся бархатистые листочки, но на большее сил у измученных деревьев не хватало. «Совсем как я, – подумала Фамка, – вроде живые, а вроде нет. Только я-то и не жила никогда». – Ты не очень-то, – послышался над ухом встревоженный голос Варки, – не принимай близко к сердцу. Зиму перетерпели, весну пережили… Радоваться надо. – Не умею я, – пожаловалась Фамка, – терпеть – умею, а радоваться… – Ладно, давай вместе, потихонечку. Только не жалей их… Пустое это дело – жалость. Щас мы их разбудим. Проснутся как миленькие. – Разбудим, – углом рта улыбнулась Фамка. Ланку никакие сомнения не мучили. Яблоня, которую она, кокетливо поглядывая на Илку, обнимала как любимого друга, уже шелестела легкой кружевной листвой. * * * – Верно ты сказала, теть Тась, болезнь болезни рознь. Так сразу ничего не выйдет. Тут одними примочками не обойдешься. Тут думать надо. – Подумай, милый. Мне спешить некуда. Придумаешь – скажешь. Тетка Таисья ласково погладила его по спине и вдруг отдернула руку. – Это что же… слышь, Рарка… Да как же это? – Да так, теть Тась. Чужую беду руками разведу, а на свою – сижу да гляжу. – Теть Тась, – заорала Жданка, решив срочно вмешаться, – чегой-то я не пойму, где тут морковь, а где нет. – Ой, горе, – шептала тетка Таисья, забыв про морковь, – ой, беда-то какая. Самая смерть пришла. Пропали мы. И без того то холода такие, аж птицы на лету падают, то метет неделями, то сушь страшная, то в августе снег, то в июне мороз, то пришлые грабят, мужиков невесть куда забирают, то поветрие, то пожары… – Нет, – резко оборвал ее крайн, – я пятнадцать лет внизу меж людей терся, так я тебе вот что скажу: вы тут настоящей беды и не видели. – Коли так, чего ж ты там делал, пятнадцать-то лет? – всхлипнула тетка Таисья. – Ох, и чего я только не делал, – вздохнул крайн, – и бродягой был, и конюхом, и каторжником. Травником в войске самозванца, писарем при штабе Его Величества, музыкантом трактирным в Больших Лодьях, учителем аж в самом Липовце.