Крик повторился. Протяжный, высокий стон, полный тоскливого безумия. – Это не человек кричит. Варка встал, осторожно озираясь, вынырнул из-под колючих веток. Кусты, белые прогалины, черные елки. Все тихо и неподвижно. – Пошли отсюда. Кричит или не кричит, нас не касается. Крик… Всего две высокие, пронзительные ноты. Тоска и отчаяние, мольба о помощи. – Там помирает кто-то. – Жданка, не двигаясь с места, вытягивала шею, с мучительной торопливостью озираясь по сторонам. Варка хотел высказаться в том смысле, что сейчас каждую минуту кто-нибудь помирает, но поглядел на Жданку и осекся. – Где помирает? Новый крик. – Там! – Жданкин палец уверенно уперся в огромную ель у самой дороги. Могучие ветви нависали над колеей, задевая и конного, и пешего. – Ну, пошли, глянем, если не боишься, – сумрачно предложил Варка. Сам он боялся до дрожи в коленках. Слишком много в этом вопле было какой-то нечеловеческой жути. – По-моему, тут уже все померли, – с тайным облегчением заметил он десять минут спустя. Из-под еловых ветвей торчали неподвижные ноги в разношенных ботинках поверх грязных обмоток. Крик врезался в уши, заставил втянуть голову в плечи. Жданка бесстрашно нырнула под ветки и тут же взвизгнула. Варка выругался и бросился за ней. Под елью, тяжело и неловко привалившись к гигантским, выступающим из земли корням, лежал человек в низко надвинутой на лицо шапке. Из-под шапки виднелись сосульки желтых прокуренных усов, полуоткрытые синеватые губы, клок жалкой бороденки. В плечи плотно врезались матерчатые лямки, из-за спины торчали прутья раздавленной тяжестью упавшего тела заплечной корзины. Жданка уже хлопотала там, пытаясь приподнять закостеневшую спину. – Помоги! Чего стоишь как дурак! Жданка орала редко. От неожиданности Варка послушался. Бормоча про себя один из перлов трущобной мудрости «Мертвых не бойся, бойся живых», он ухватился за неподвижную холодную руку и потянул. «Пьяный был, должно быть, – размышлял он, косясь на лиловые щеки в темно-красных прожилках. – Так и замерз. А может, с голоду». Тело поддалось, перевалилось на бок, упало навзничь. Варка ахнул. Из раздавленной плетеной клетки высовывала полураскрытый клюв помятая белая птица. – Это он, что ли… тот, который на площади? Зачем же его на ночь глядя из города понесло? Птица вытянула шею и жалобно закричала. * * * Карабкаясь на открытый всем ветрам Стрелицкий холм, они окончательно выбились из сил и всерьез поссорились. – Ну куда ты ее тащишь, куда? Сама еле плетешься. Я тебе как травник говорю, у нее не только крыло или там нога, у нее внутри что-то повреждено. Вон, кровь на клюве. – Отстань… – Дура. Курица. – Урод. Крайн недоделанный. – Брось ее, говорю, все равно она вот-вот подохнет. Жданка упрямо мотала головой и продолжала, спотыкаясь почти на каждом шагу, прижимать к себе растрепанную птицу. Птица, угревшись у Жданки за пазухой, больше не кричала, только топорщила хохолок и стонала почти как человек, тихо и жалобно. – Потерпи, – уговаривала ее Жданка, – сейчас придем в корчму, там тепло, там тебя покормят… – Не придем мы ни в какую корчму, – угрюмо сказал Варка и остановился, ежась от вновь пробравшего озноба. – Чего?! – Жданка решила, что ослышалась. Трубеж они покинули задолго до рассвета, шли без отдыха уже несколько часов и со вчерашнего дня ничего не ели. Она чувствовала, что с птицей или без дальше идти не сможет. Мысль о стрелицкой корчме с огромным очагом в маленьком, душном, жарко натопленном зале поддерживала ее последние два часа пути. Мохнатое морозное солнце медленно ползло вверх по холму вместе с ними. На снега, укрывшие окрестные поля, легли полотна малинового света. На вершине холма уже маячила стрелицкая колокольня и черные треугольники крыш. – Того. – Варка вдруг закашлялся, отер рот рукавом. – Те конные как раз в Стрелицы поскакали. Вон, вся дорога истоптана. – А вдруг они не за нами? – А вдруг за нами? – Вар, если мы щас не отогреемся, то точно помрем. – Если нас поймают, тоже. Хотя мне-то они ничего не сделают. Это тебя убить грозились. Так что в Стрелицы нам нельзя. Пойдем в Язвицы. Там найдем эту, как ее, помнишь, у нее еще посиделки были? – Бабку Устинью. – Ага. У нее переночуем. Она вроде добрая. – Язвицы далеко, Вар. Засветло не дойдем. – Тут останемся – замерзнем. Так что бросай птицу и пошли. Полем, полем, вокруг холма, потом по задворкам к лесу. Нехорошо тут. Кругом одни поля, отовсюду нас видать и спрятаться негде. Покорно вздохнув, Жданка поплелась за ним, путаясь в присыпанной снегом стерне, упрямо обнимая белую птицу. На задворках оказалось вовсе не так пусто и безопасно, как они надеялись. На скате под самой церковью мельтешили какие-то черные фигурки и раздавались далеко слышные вопли. – Только этого еще не хватало. – Варка болезненно прищурился, пытаясь разобраться, что там происходит. Жданка вдруг оживилась и плечом подтолкнула его вперед: – Пойдем поближе. Может, польза будет. * * * Какая от этого может быть польза, Варка догадаться не мог. Он сидел в старой, с прошлого года неубранной копне, грел на коленях под безрукавкой несчастную птицу и без всякого интереса наблюдал, как резвится местная мелкота. На скате от самой церковной ограды была наезжена горка. Съезжали с нее на чем попало. Хороших деревянных салазок было мало. В ход шли куски рогожи, худое решето, обмазанное замерзшим навозом старое деревянное корыто. Почему Жданке, у которой со вчерашнего дня маковой росинки во рту не было, измученной холодом и долгим ночным переходом, пришла охота покататься с горки, он не знал. Должно быть, и вправду что-то замыслила. Рыжие – они хитрые. Ему было сказано строго: «Сиди тут, ты слишком приметный». Он и сидел. Запихнул хвост под безрукавку, натянул ворот на самые уши, чтоб не мерзли, в который раз пожалел о потерянной шапке и потихоньку начал дремать. Дурацкая птица мешала, царапалась длинными нескладными ногами, плечи закаменели и отчаянно ныли, но, несмотря ни на что, веки слипались, точно склеенные. «Не замерзнуть бы, – проплыла вялая, как снулая рыба, мысль. – Да ничего, морозец нынче слабый, сиротский». Неизвестно, чем бы все это кончилось, но тут ему под нос сунули ломоть свежего хлеба. Пахло так, что Варка сейчас же очнулся и вцепился в пригорелую корку зубами, как волк в добычу. – Вот, – сказала Жданка, – это Стеха. Стеха был на голову ниже Жданки. Состоял он из громадных валенок и драного материнского платка, повязанного поверх старой отцовской душегрейки. Половины зубов у него не было, зато веснушки на лице имелись в изобилии. – А я тебя знаю, – заявил он, – ты у нашей Радки на свадьбе пел. – Угу, – согласился Варка, овладев собой, и бережно спрятал горбушку за пазуху. В рот положил только маленький кусочек и принялся сосать его как конфету. – Ты красивый, – во весь беззубый рот разулыбался Стеха. – А ты девчонка, – тут же догадался Варка. Стеха хихикнула. – Она может показать тропинку на Язвицы. – За грошик, – солидно прибавила Стеха. – Говорит, намного короче, чем по дороге. – Знамо, короче. Засветло, может, и не дойдете, но к мосту как раз поспеете. А там уж близко. – Что за мост? – Через Язвицу мост. Длинный такой. Ты чё, забыл? Проезжали же. – Тогда пошли. Нечего тут рассиживаться. Варка хотел встать, но тело застыло и совершенно не слушалось. Поднимать его пришлось Жданке. * * *