– Не знаю! Побираться! Щас спою на площади – они мне сами весь золотой запас принесут, от городской казны до воровского общака. А потом пойдут и в Либаве утопятся, всем городским советом вместе с необходимыми документами. – Ишь ты. Правда так можешь? – Запросто. Аж самому страшно. Рыжая где? – Да знаешь, – задумчиво протянула Фамка, – сидела с утра, сидела, потом вдруг забеспокоилась. Мол, душа не на месте. Пойду, говорит, в Колокольный, посмотрю, как там и что. – И ты не остановила? – Разве ее остановишь… Это верно. Не остановишь. Варка почесал голову. Поглядел в распахнутую прямо на улицу дверь. Увидел полоску летнего пропыленного неба. Пыльную ветку дворовой липы. Душа не на месте. Где ж оно, то самое место… И внезапно все стало ясно и просто. Так просто, что он даже засмеялся от радости. – Фамка, пошли домой! Фамка подняла печальные, темные от усталости глаза: – Домой – это куда? На месте Нор – до сих пор пожарище. – До-мой. Понимаешь? Фамка ничего не успела ответить. В полутемную кухню черной молнией ворвался Липка, кинулся к оцепеневшей, потупившей глаза Фамке, с ходу рухнул на колени, уткнулся лицом в ее безвольно сложенные руки. Варка прислонился к дверному косяку, засвистал, пристально разглядывая что-то в пустом небе. – Фамочка, да как они посмели! Прости меня, прости… Да что же это?! – Как сегодня растолковал мне Илка – это обычная жизнь, – заметил Варка, обращаясь к небесам. Фамочка устало кивнула: – Я же говорила тебе. Сто раз. Ты – принц, я – бродяжка. Мы спустились с облаков, и все стало на свое место. Ты должен быть там, я здесь. И руки мне не целуй. Нехорошо это. – Фамочка, Хелена, милая… Я знаю, меня любить нельзя, но ты меня всегда жалела… И я… я думал, когда-нибудь я смогу… когда-нибудь, когда все кончится… – Рисковый ты парень, – заметил Варка, глядя в пространство. – Сколько там мантикор она завалила? Фамка молчала, слезы текли из глаз сами, сил сдерживаться уже не было и даже вытирать их не было сил. – Что вы здесь делаете, господин Филипп? – донеслось с лестницы. Госпожа Град была потрясена. – Предложение, – ледяным тоном отозвался Липка, – три года этого ждал. – Вот что, – заметил Варка, – если не хочешь ждать еще три года, хватай ее и пойдем. Отыщем рыжую и домой. По мнению Липки, Варка всегда говорил дело. Поэтому он сгреб в охапку плачущую Фамку и решительно шагнул за порог. Уходя, Варка оглянулся, встретил мрачный, ничего не выражающий взгляд Илки и, сорвав с шеи матерчатый мешочек, швырнул на стол. В мешочке было перо, ключ колодца. * * * Господин Лунь стоял под одиноким деревом. Дерево покачивалось, шелестело, свежий ветерок приятно холодил щеки после липовецкой жары. И небо здесь было синим, чистым, ясным. Вот и все. Все земные дела пришли к завершению. Страна оправлялась, как трудный больной после тяжелого бреда. Впрочем, через некоторое время все пойдет по-старому. Люди беспамятны и никогда ничему не учатся. Зато птенцы-подкидыши вернулись домой. Несколько недель он проторчал в распроклятом Липовце, терзаемый воспоминаниями и тревогой. Но вот они вернулись, и он наконец смог тихо уйти. Все закончилось. Отвернувшись от солнца и зелени, он вошел в замок, плотно запечатал дверь изнутри. Больше сюда никто не войдет. Уходя, бестолковые птенцы забыли задернуть шторы, и в высоте перекрещивались голубоватые лучи света. Он уселся перед потухшим камином. Покрутил в руках позабытую Жданкину куклу. Выросла девочка. Теперь уж в куклы играть не станет. Все они выросли. Стали сильными. Он им больше не нужен. Кукла полетела в сторону. Он распустил волосы, ослабил завязки ворота, устроился на подушках и стал смотреть вверх, на клочок синего неба в высоте. Дома. Наконец-то дома. Как же он устал. Бесконечно. Смертельно. Заснуть бы. Надолго. Навсегда… Из глубин сна послышались торопливые шаги. Маленькие босые ноги. У изголовья присела рыжая девочка, склонилась, посмотрела тревожно. – Вам плохо? Может, настой мяты или вина горячего? – Вина с пряностями, – пробормотал он. Видение кивнуло и исчезло. Приятный сон. Или не сон? Он встряхнулся и сел. Лучи наверху сместились, стали золотыми, вечерними. Огонь в камине ярко горел. К нему, робко улыбаясь, шла рыжая Жданка, несла на подносе высокую кружку, плетенку с горкой печенья. – Как ты сюда попала? – спросил он, невольно улыбнувшись в ответ. – Проходим сквозь стены? Ломаем любые печати? Ныряем в колодцы без ключа? – Я тут с раннего утра, – объяснила Жданка, – и никаких печатей не было. Просто закрыто от чужих. А колодцы без ключа проходить мы с Варкой давно умеем. – Что ж ты Варку своего бросила? – Я подумала… нет… мне показалось, что я вам… что я тут нужна. Жданка глядела испуганно, покусывала нижнюю губу, руки стиснула за спиной. Ох, что-то тут непросто. Он пригубил вино, покатал во рту, пробуя на вкус. – Прелестно. Гвоздика, корица, одно зернышко перца, корень кукушницы, мята, золотарник и, очевидно, чей-то сожженный волос. Приворотное зелье. Кто варил? – Я, – слабым голосом пискнула Жданка. Мужества у нее совсем не осталось. Прав был Варка. Еще как прав. – А могу я узнать, чей волос там плавает? «Убегу, – подумала Жданка, – вот прямо сейчас сорвусь и убегу». – На кого заговаривала, я спрашиваю. – На себя, – выдохнула она, развернулась и кинулась прочь. Но тут ее поймали за руку. Вырываться сил не было. Она замерла, стараясь не смотреть вверх. – Экая глупость, – раздалось у нее над головой. Смущен. Озадачен. Не знает, что делать. А ты хотела, чтоб он пал на колени и со слезами на глазах признался в своей великой любви? Дура. Правильно Варка говорил. – Кто тебя на это подбил? Нет, я, конечно, догадываюсь… – Он только рассказал, как варить, – заступаться за Варку давно вошло у Жданки в привычку. – Я просто так спрашивала. Вообще… Но… вы сказали: «Ты согрела мне сердце». – Да. Святая правда. Без твоего огня я бы погиб. – Тогда… не прогоняйте меня. Можно я тут останусь? Мне же не надо ничего… вы и не заметите, что я здесь. – Ох, ну что мне с тобой делать. Честно говоря, я думал, ты и твой Варка… – Варка?! – Жданка вывернулась из рук крайна, потянула вверх свободный левый рукав. На сгибе у локтя открылась ниточка шрама. – Вот. У него такой же. Мы давным-давно кровь смешали, еще когда я под мостом жила, а он за меня заступался и штаны порвал. Он сам на кровь наговаривал и сказал, что теперь я ему настоящая сестра. – М-да. Если он сам наговаривал, так оно и есть. Жаль. – А мне – нет! – строптиво сказала Жданка. – Глупая девица. Тебе сколько лет? – Много. Сем… э… Восемнадцать! – Да-а. Старость не радость. А мне – ровно в два раза больше. – Ну и что. Все равно вы самый красивый. – Угу. Давненько я этого не слышал. В глубине души довольно пискнуло очнувшееся тщеславие. Стоит рыжая девчонка, говорит глупости, а все равно приятно. – Красивый я был, когда ты еще не родилась. Смотри. Большое зеркало послушно соткалось из воздуха. – Видишь? Жданка тяжело вздохнула. Растрепанная рыжая дурочка. Красная как свекла, вся в веснушках, лицо круглое, глупое, глаза зеленые как крыжовник и, сплошной позор, мокрые. А рядом прекрасный мудрый крайн, холодное серебро высоких вершин, отражение недостижимого вечернего неба. Конечно, она ему не пара. – Вижу, – всхлипнула она. – Рыжая дура. И при том нахалка. Возомнила о себе невесть что.