Народы Европы унаследовали умеренные зоны мира, «Средиземье». Биологические условия повсюду – от Соединенных Штатов и Канады до Новой Зеландии и Австралии – были вполне сопоставимы с условиями европейского континента, и поселенцы легко и быстро приспосабливались к новому окружению. Даже сегодня мы защищены акклиматизацией к местным условиям и местным микробам. Наши дома и те места, где мы живем в течение продолжительного времени, естественно безопасны для нас. Иммунная защита привыкла к различным бактериям и вирусам, которые сосуществуют с нами в местной экологической сфере, благодаря чему возникает баланс. Мы достигаем перемирия с этими микробами и можем спокойно жить и размножаться, не причиняя особого вреда друг другу. Короче говоря, мы осторожно соседствуем. Когда же в наш безопасный маленький мирок проникают микробы извне, они нарушают этот хрупкий баланс, и мы заболеваем. Если мы отправляемся в другие места, населенные чуждыми микробами, мы тоже заболеваем, пока не проживем там достаточно долго, чтобы стать частью экосистемы. Когда я приехал в Оксфорд работать над докторской диссертацией, то проболел целый месяц. Бесчувственные товарищи по университетской хоккейной команде заявили, что такое случается с каждым новичком. Вскоре я узнал, что этот биологический период акклиматизации уже вошел в легенду под названием оксфордского гриппа. Прививки и лекарства облегчают течение болезни и снижают опасности, связанные с подобными переездами. Во времена Колумбова обмена многие европейцы уже обладали приобретенным иммунитетом, поскольку давно сосуществовали с местными инфекциями. Они просто носили своих микробов с собой. Болезни, завезенные Колумбом и ордами колонизаторов, обрушились на местное население, доведя его до грани вымирания. Среди этих болезней были, естественно, малярия и желтая лихорадка. Колумб был свидетелем и участником жестоких проявлений варварства и сексуального насилия испанцев по отношению к коренным народам. В Соединенных Штатах День Колумба отмечается как национальный праздник – это второй понедельник октября (в честь прибытия Колумба в Америку 12 октября 1492 года), хотя этот мореплаватель на 8000 миль отклонился (или заблудился) от желанной точки назначения. Его послужной список мог бы стать кошмаром страны Неверленд. И он никогда не был рядом с территорией реальных Соединенных Штатов. В 1992 году в День Колумба активист индейского племени Сиу Расселл Минз окропил статую Колумба кровью, заявив, что рядом с первооткрывателем Нового Света «Гитлер кажется малолетним правонарушителем». Хотя викинги опередили Колумба на 500 лет и создали собственный колониальный аванпост на острове Ньюфаундленд, а баскские китобои и рыбаки ловили треску у восточных берегов Канады задолго до 1492 года, именно Колумба считают первооткрывателем Нового Света. Оставив в стороне все неприглядные действия, надо признать, что влияние Христофора Колумба на Америку, имея в виду и случайно завезенные им болезни, чрезвычайно велико. Известный историк Дэниел Бурстин пишет, что, в отличие от Колумба, викинги, «добравшись до Америки, не изменили ни собственное, ни чье-либо другое представление о мире. Неужели на столь дальние путешествия (Ньюфаундленд находится в сорока пяти сотнях миль по прямой от Бергена!) никто не обратил внимания? Самое замечательное не в том, что викинги действительно достигли Америки, но в том, что они достигли Америки и даже какое-то время жили там, не открыв ее». Конечно, Колумб не открыл Америку, поскольку местные народы жили в этом мире тысячу лет до его появления. Колумб даже не был первым европейцем, обнаружившим Америку. Но он первым распахнул дверь для доминирующего присутствия европейцев, африканских рабов и их болезней в этом новом мире. Есть немало причин, по которым зоонотические болезни отсутствовали в доколумбовой Америке. Коренные народы не увлекались одомашниванием животных, из-за чего перенос болезней от животных к человеку был маловероятен, хотя и не невозможен. Я уже говорил об этом ранее, но, учитывая значимость этого факта, стоит упомянуть о нем еще раз. К концу последнего большого ледникового периода около 13 000 лет назад 80 процентов крупных млекопитающих Америки вымерло. Сохранились лишь немногие одомашненные животные – индейки, игуаны и утки. Они не жили большими группами, не требовали постоянного наблюдения и были по большей части предоставлены сами себе. Конечно, все зависит от личных предпочтений, но, на мой взгляд, мех более привлекателен для чувств человека, чем перья или чешуя. Ласкать птенца индейки или маленькую игуану не так приятно, как гладить новорожденного ягненка, жеребенка или теленка. Помимо отсутствия одомашненных зоонотических животных, у местных народов не было промышленного сельского хозяйства в масштабах, которые нарушали бы экологическое равновесие, что произошло в значительной части Старого Света. Наличие ресурсов и климатические ограничения позволяли заниматься сельским хозяйством только для поддержания собственного существования. В отличие от Европы, в Америке не было крупных тягловых животных, из-за чего размеры урожая были ограничены, а избытка продуктов для организации торговли не было. Кроме того, в Америке использовали единственное рабочее животное – собаку, да и то лишь на северных равнинах Соединенных Штатов и Канады. В Южной и Центральной Америке собаки были полуодомашнены (они сами привязались к человеку, рассчитывая на объедки) и служили пищей. Да, коренные народы расчищали земли (обычно методом управляемого выжигания), чтобы направить миграцию стад животных и выращивать «три сестры» – кукурузу, бобы и тыкву, а также другие растения. Но в целом равновесие местных экосистем оставалось ненарушенным. Однако было бы глупо романтизировать благородных, экологически сознательных, обнимающих деревья и разгуливающих в набедренных повязках индейцев-«экологов» и представлять доколумбову Америку в виде экологического утопического Эдемского сада. Отношения местных народов с окружающей средой были далеки от идеальной гармонии. Это невозможно и недостижимо в силу самой природы человеческого существования и наших врожденных инстинктов выживания. Просто использование земель у коренных американцев было слишком ограничено, чтобы изменить естественный ритм и статус-кво. «Коренные народы производили продукты не для далеких рынков, – пишет Джеймс Э. Маквильямс, – а преимущественно для себя и своих общин. Торговля была местной, а не внешней и капиталистической, и экосистема отражала это различие… Разница между местным и рыночным производством – вот важнейший фактор». Накануне Колумбова обмена и последующего европейского порабощения в Соединенных Штатах и Канаде восточнее реки Миссисипи обрабатывалось лишь 0,5 процента земель. В европейских странах этот показатель составлял от 10 до 50 процентов! Когда европейцы в начале XVII века прибыли на восточное побережье Соединенных Штатов, они каждый год расчищали по 0,5 процента местных лесов. С развитием коммерческого сельского хозяйства и строительством дамб европейские поселенцы неосознанно создали токсичную среду для самих себя. Они обеспечили идеальное место для жизни и размножения комаров. Энтомологи считают, что за век колонизации популяция местных и завезенных комаров увеличилась в пятнадцать раз. Томас Джефферсон сделал зловещее и сбывшееся предсказание, что злодейства комаров неизбежны и «не поддаются человеческому контролю». Малярия и желтая лихорадка очень скоро распространились по всему Атлантическому побережью Северной Америки. Колонии европейцев росли и изобиловали комарами, но были еще не затронуты переносчиками малярии Anopheles и Aedes. Ангелы смерти зайцами пробирались на европейские корабли, которые доставляли их в Америку. Популяции комаров-мигрантов благоденствовали в жарком климате новой родины. Они вытеснили или уничтожили несколько местных видов комаров. Люди поступали точно так же – европейцы вытесняли и уничтожали местное население. Кровь поселенцев бурлила от болезней, переносимых комарами. С появлением каждого нового колониального аванпоста малярия, завезенная европейцами, продвигалась все дальше и дальше. Малярия поразила испанские и португальские колонии в Южной Америке, многонациональные порты Карибского моря и даже северные британские поселения в Джеймстауне, штат Вирджиния, и пуританский рай Плимут, штат Массачусетс. Кавалькады болезней торжественным маршем неслись по Америке, продвигаясь по торговым каналам. Это началось после первого же путешествия Колумба. Ситуация еще более усугубилась после экспедиции Хуана Понсе де Леона. Он отправился во Флориду в 1513 году для захвата рабов и для изучения новых территорий[33]. Исследователи считают, что к 20–30-м годам XVI века оспа, малярия и другие эпидемии поразили местное население от Великих озер Канады до мыса Горн. Разнообразные оживленные торговые пути протянулись по всему Западному полушарию. Жители внутренних районов континента украшали одежду ракушками, хотя никогда не ощущали соленого океанского бриза. Жители прибрежных районов, промышлявшие в океанских водах, одевались в бизоньи шкуры, хотя ни разу не видели этих величественных животных. Индейцы курили церемониальный табак, лишь догадываясь, как выглядит это растение. Медь Великих озер Канады превращалась в украшения в Южной Америке. Но по множеству экономических коридоров перемещались не только товары, но и болезни, в том числе малярия и оспа. Эти болезни поражали коренные народы задолго до того, как они видели первых европейцев. И в прошлом, и в настоящем торговля – лучший способ переноса заразных болезней. Уильям Г. Макнил пишет, что «малярия окончательно завершила уничтожение американских индейцев… почти полностью опустошив некогда плотно заселенные регионы». Когда первые европейские экспедиции Эрнандо де Сото и Франсиско Васкеса де Коронадо в 40-х годах XVI века продвигались по югу Соединенных Штатов в поисках великих золотых городов, находили они лишь безжизненные руины многочисленных поселений, по улицам которых бродили бизоны. Коронадо прошел из Мехико до Большого каньона Аризоны. И везде он видел лишь жалкие развалины на местах некогда оживленных человеческих поселений. Де Сото двигался из Флориды к Аппалачам через Арканзас, поднялся по реке Миссисипи. Повсюду он лицезрел кладбища и призраки местных народов, численность которых уже уменьшилась раз в десять. Испанские конкистадоры не понимали, чем была вызвана гибель этих поселений. Причину этого следовало искать в прошлом. Вот что рассказывал очевидец, прошедший по этим местам десятью годами раньше. Четыре отбившихся от экипажа испанских моряка двигались по коридору де Сото-Коронадо из Флориды на запад вдоль Мексиканского залива и в 1536 году достигли Мехико. Они поразили губернатора Новой Испании и собравшуюся толпу рассказами о своем невероятном восьмилетнем путешествии. В их повествовании была примечательная деталь – они рассказывали о коренных народах, уже пораженных малярией: «В этой земле мы видели очень много москитов трех разных видов. Они очень докучливы и опасны. Все лето они причиняли нам серьезное беспокойство… Индейцы настолько искусаны москитами, что их можно принять за больных болезнью святого Лазаря Прокаженного… многие из них лежат в ступоре. Мы видели людей очень больных, истощенных, с настолько раздутыми животами, что мы были поражены… Могу подтвердить, что ни одни страдания в мире не сравнятся с этими. Нам было очень печально видеть, насколько плодородна и красива эта земля, как много там источников и рек, но повсюду мы видели заброшенные и сожженные деревни и истощенных, больных людей». Пришествие малярии на юг Соединенных Штатов произошло до появления европейцев. Болезнь убила местное население и освободила земли для европейских поселений. По следам де Сото в XVII веке прошел французский путешественник. Он обнаружил заброшенные и пустые поселения натчезов в низовьях реки Миссисипи: «Не могу не рассказать вам об этих дикарях. Совершенно понятно, что Господь желает, чтобы они уступили место новым народам». Европейские болезни, включая малярию, проникли в центральные регионы Северной Америки задолго до появления там европейцев. Карибские араваки, инки и ацтеки Мезоамерики, беотуки Ньюфаундленда и множество других коренных культур – всех постигла та же судьба, что и таино. Они просто вымерли. Эрнан Кортес не покорил шесть миллионов ацтеков. Франсиско Писарро не победил десять миллионов инков. Эти конкистадоры пришли после страшной эпидемии оспы и эндемичной малярийной лихорадки, подобрали немногих выживших и продали их в рабство. Когда Писарро в 1531 году высадился на берегах Перу, эпидемия оспы, разразившаяся пятью годами раньше, настолько ослабила инков, что конкистадор покорил целую цивилизацию силами всего 168 человек. А ведь еще десять лет назад инков были миллионы! Кросби пишет, что «чудесные триумфы этого конкистадора и Кортеса, которому он так успешно подражал, в значительной степени были триумфами вируса оспы». И так происходило по всей Америке. Болезнь делала «победу» европейцев над местными народами простым и незатейливым делом. Местные жители были деморализованы тем, что болезни терзали их, но совершенно не затрагивали многих европейцев. Один из немногих выживших ацтеков стенал, что до появления испанцев у его народа «не было болезней, у них не болели кости, у них не было лихорадки, у них не было болей в животе, у них не болели головы… Чужестранцы принесли это, когда пришли к нам». У Кортеса служило не более 600 человек и несколько сотен местных союзников, когда в 1521 году он успешно осадил Теночтитлан (находившийся на месте современного Мехико) и держал осаду семьдесят пять дней. Некогда в столице ацтеков жило более 250 тысяч человек. Город считался больше любого европейского города того времени. Теночтитлан был великолепным метрополисом, настоящим инженерным чудом. И среди его чудес выделялась сложная система взаимосвязанных озер, каналов и акведуков, которые во время испанской осады закономерно стали рассадником комаров – и малярии. Уничтожив цивилизацию ацтеков, малярия в 50-х годах XVI века двинулась по Мексике. В 1620 году из двадцати миллионов коренных жителей этого региона в живых осталось всего полтора миллиона, то есть 7,5 процента. Военные достижения европейских армий, таких как у Кортеса и Писарро, легко объяснимы. В исторических книгах нам постоянно твердят, что своими победами европейцы были обязаны стальному оружию и ружьям, тогда как индейцы защищались камнями и деревом. В действительности же европейские колонизаторы сумели победить и вытеснить местные народы благодаря болезням и различиям в иммунитете, а вовсе не воинской доблестью. Распространение экзотических европейских микробов и завозных комаров, переносящих болезни, стало эффективным биологическим оружием, которое вынесло смертный приговор местному населению. Болезни и комары делали свое дело. Европейские поселенцы и колониальные и национальные правительства использовали различные стратегии покорения местного населения. Вот далеко не полный список: ведение военных кампаний, дестабилизация политических организаций, искоренение очевидных культурных черт, создание экономической зависимости, значительное смещение демографического баланса в свою пользу, что неудивительно при поддержке комаров и болезней, экспроприация земельной базы коренных народов и ее ограничение. Коренные народы пытались отстаивать собственные интересы перед лицом культурного сдвига и смертельных эпидемий европейских болезней, в том числе малярии и желтой лихорадки. На заре цунами перемен, начатых Колумбом, и в процессе активной европейской колонизации сэр Томас Мор в 1516 году написал политическую сатиру «Утопия». В ней он очень точно описал глобальные отношения европейцев с коренными народами: «Утопийцы призывают туземцев и спрашивают, хотят ли те жить вместе с ними. В случае согласия утопийцы легко сливаются с ними, используя свой уклад жизни и обычаи; и это служит ко благу того и другого народа. Своими порядками утопийцы достигают того, что та земля, которая казалась раньше одним скупой и скудной, является богатой для всех. В случае отказа жить по их законам утопийцы отгоняют туземцев от тех пределов, которые избирают себе сами. В случае сопротивления они вступают в войну. Утопийцы признают вполне справедливой причиной для войны тот случай, когда какой-либо народ, владея попусту и понапрасну такой территорией, которой не пользуется сам, отказывает все же в пользовании и обладании ею другим, которые по закону природы должны питаться от нее»[34]. Чарльз Манн считает, что из всех людей, населявших нашу планету, «только Колумб стал провозвестником новой эры в истории жизни». На мой взгляд, это явное преувеличение, но, бесспорно, его путешествия запустили цепь событий, которые, как предвещал Томас Мор, создали современную ситуацию глобальной власти[35]. После прихода Колумба эпидемии продолжали косить коренное население. Европейские болезни, от которых у местных народов не было иммунитета, поставили их на грань вымирания. Как писал в 1846 году Чарльз Дарвин: «Куда бы ни ступил европеец, смерть преследует туземцев. Мы прошли всю Америку, Полинезию, мыс Доброй Надежды и Австралию, и везде результат был тем же»[36]. Из ста миллионов человек, населявших Западное полушарие в 1492 году, к 1700 году выжило около пяти миллионов. Более 20 процентов населения планеты попросту умерло. Комары, а также другие болезни, в том числе оспа, стали настоящими орудиями геноцида[37]. Сократившееся запуганное население ожидали лишь бесконечные войны, резня, насильственное переселение и порабощение. До недавнего времени ученые недооценивали роль болезней в сокращении численности коренных народов Америки, ошибочно рассчитывая эту численность до контакта. Заниженные оценки снижают ответственность и чувство вины за колонизацию у потомков европейских поселенцев. До 70-х годов американским школьникам рассказывали, что большая часть территории их страны была свободна и дожидалась европейских поселенцев. Ведь миллиону индейцев не нужна была вся та земля, которая буквально жаждала прихода американцев. Экспансия была неизбежна, оправдана и являлась воплощением божественной воли. Но сегодня установлено, что в одной только Флориде проживало около миллиона человек коренного населения. По современным оценкам, общая численность коренного населения, проживавшего до появления Колумба на территории Соединенных Штатов, составляла 12–15 миллионов человек. Кроме того, там же обитало 60 миллионов бизонов[38]. Как пишет Джаред Даймонд, низкие цифры «полезны для оправдания захвата континента, который был почти пустым… В Новом Свете индейское население за один-два века после прибытия Колумба сократилось, по некоторым оценкам, на 95 процентов». Если оперировать сухими цифрами, то в Америке умерло 95 миллионов человек – величайшая катастрофа популяции в человеческой истории. Многие народы оказались просто на грани вымирания. Европейцы превзошли даже черную смерть. С другой стороны, за тот же период иммиграция европейцев и доставка рабов из Африки стали величайшим перемещением народов в истории. Как всегда, комар стал одной из звезд в гастролирующем шоу ужасов Колумбова обмена. Колумбов обмен был абсолютно универсальным. Он включал в себя народы, продукты, растения и болезни со всех концов света. Кроме комаров, Колумб во время второго путешествия в 1494 году завез в Америку зоонотических животных – лошадей, коров, свиней, кур, коз и овец. Табак, кукуруза, помидоры, хлопок, какао и картофель из Америки перебрались на плодородные почвы всей планеты. Яблоки, пшеница, сахарный тростник, кофе и различная зелень отлично прижились в Америке. Картофель, к примеру, любовно пересаживали на пастбища Европы, на другом конце света от его родины. Волны Колумбова обмена всколыхнулись во второй раз во время Картофельного голода в Ирландии. В 1845–1850 годах урожай картофеля настолько упал, что в Ирландии начался голод, от которого умерло более миллиона человек. За пять лет население острова сократилось на 30 процентов, когда полтора миллиона ирландцев бежали от голода и эмигрировали в Соединенные Штаты, Канаду, Англию и Австралию. Во время Колумбова обмена на планете произошла глобальная демографическая, культурная, экономическая и биологическая трансформация. Естественный порядок матери-природы и баланс сил повернулся и разлетелся, как колода карт по ветру. Человеческая глобальная деревня стала единой, впервые в истории, и безмерно сократилась. Глобализация, включая и болезни, переносимые комарами, оказалась новой реальностью. Американский табак, к примеру, стал домашним наркотиком. Его часто использовали для отпугивания вредителей. Дым на всей планете отпугивал насекомых – с тех времен, когда человек впервые укротил и одомашнил огонь. «Некоторые человеческие виды использовали огонь уже 800 тысяч лет назад, – пишет Юваль Ной Харари. – Примерно 300 тысяч лет назад Homo erectus, неандертальцы и предки Homo sapiens разводили огонь постоянно». Возможно, привлекательность табака объяснялась его способностью отпугивать комаров. В любом случае зависимость развивалась так быстро, что в начале XVII века в Ватикан поступили жалобы на то, что священники проводят мессу, держа в одной руке Библию, а в другой – сигару. В то же время китайский император возмущался, узнав, что его солдаты продают оружие, чтобы купить табак. Он не знал, что это еще цветочки – очень скоро в Китае табак начали смешивать с опиумом. К середине XIX века британская торговля опиумом стала последним дополнением Колумбова обмена и мощным инструментом британского империализма. Манипулируя эндемичной малярией, британское правительство заявило, что для индийцев и азиатов самым эффективным антималярийным лекарством является опиум. В докладе Королевской комиссии по опиуму 1895 года утверждалось, что, «поскольку малярия вселяет ужас и несет страдания, можно представить опиум как средство, способное предотвращать и излечивать малярию». Об этом Пол Винтер пишет в исследовании малярии и британской торговли опиумом. «К 1890 году сочетание опиума и малярии стало встречаться довольно часто… К 1892 году это сочетание стало общим местом. Малярия так свирепствовала в Южной Азии, что Королевская комиссия смогла выразить несогласие с сокращением производства опиума… Утверждалось, что противники такого решения не желают бороться со страданиями человечества. Те, кто не желал, чтобы Британия прекращала участвовать в культивировании, обработке и распространении опиума, истолковали призыв Комиссии как моральный императив». Комары тут же превратились в козлов отпущения. Теперь они стали не просто распространителями малярии, но еще и наркодилерами. Опиум и табак прочно укоренились в Азии, особенно в Китае. К 1900 году 135 миллионов китайцев, то есть 34 процента населения, которое в то время составляло 400 миллионов человек, курили опиум хотя бы раз в день – сначала в качестве лекарства от малярии, а позже для удовлетворения выработавшейся зависимости. К 1612 году, когда Джон Ролф отправил в Англию первый урожай табака, собранный в Вирджинии, в Лондоне уже существовало более семи тысяч табачных домов. В этих кафе любители никотина могли сидеть и беседовать, попивая табак (так называли процесс курения в те времена). Вскоре эту дымную картину дополнил кофе, еще один плод Колумбова обмена. Интеллектуалы собирались в кофейнях Оксфорда, а со временем кофейни появились на улицах всех городов Англии. Они стали столь же вездесущими, как сегодняшний Starbucks, где люди замирают над своими ноутбуками, потягивая латте за 6 долларов. К 1700 году кофеен в Лондоне стало больше, чем любых других торговых точек, и арендных платежей они вносили больше всех. В стенах этих «университетов за пенни» можно было заплатить эту сумму за «тарелку кофе» и сидеть хоть целый день, участвуя в интеллектуальных разговорах и спорах. И не важно было, знаете ли вы своих соседей по столу или нет. «В кофейнях люди делились результатами, спорили и учились в обществе единомышленников, – пишет Энтони Уайлд в книге «Кофе: темная история». – Именно здесь родилось и окрепло английское Просвещение». Разумеется, когда кофе распространился в Англии и Европе, он все еще был связан со своими корнями – в VIII веке эфиопский пастух Калдим открыл его противомалярийные свойства. Кофе рекламировали не только как средство от малярии или лихорадки. Считалось, что это панацея от чумы, оспы, кори, подагры, цинги, запоров, похмелья, импотенции и общей меланхолии. Как все новое и модное, кофе вызывал противоречивые мнения. В 1674 году женская общественная организация Лондона опубликовала памфлет «Петиция женщин против кофе». В ней говорилось, что после дня, проведенного в кофейне, «у мужчин не прибавляется в штанах, да и пыл их не возрастает… Влажными у них становятся только сопливые носы, твердыми – лишь суставы, а стоят у них только уши». Тут же появился столь же сексуальный и возмущенный ответ – памфлет «Ответ мужчин на петицию женщин против кофе». В нем говорилось, что напиток «делает эрекцию более сильной, эякуляцию более полной, а сперма приобретает духовную сущность». Предоставим разрешать спор между любовниками современной медицине. Даже в начале XX века считалось, что «кофе – это ценное лечебное или, скорее, превентивное средство во время эпидемий… различного вида малярийной лихорадки». Более того, как в 1922 году в книге «Все про кофе» писал Уильям Юкерс: «Где бы ни появился кофе, везде вспыхивали революции. Это самый радикальный напиток мира, и главная его функция – заставлять людей думать. А когда люди начинают думать, они становятся опасны для тиранов». Чай или кофе? Этим вопросом задавались на политических вечеринках до американской революции. Впрочем, оба напитка можно подсластить по своему выбору сахаром или медом. Еще два пункта меню Колумбова обмена. Помимо комаров, английские поселенцы завезли в Америку медоносную пчелу. Европейские пчелы начали массово опылять местные растения, способствуя процветанию европейских ферм и садов[39]. Хотя роль насекомых в опылении была открыта лишь в середине XVIII века, пчелы настолько способствовали развитию европейского сельского хозяйства, что коренные народы быстро поняли, что появление странных «английских мух» – это спутник агрессивной экспансии европейцев. Учитывая, что монголы уже навеки соединили Азию и Европу, свидетельством чему выступала черная смерть, Колумбов обмен послужил мировой дворовой распродажей. На ней предлагались не только ядовитые комары, но и антидот. Первым эффективным профилактическим средством и лекарством от малярии стал хинин. Хинин оседлал поздние волны колонизации и выплеснулся на глобальные берега Колумбова обмена. В середине XVII века в Старом Свете прошел слух о чудесной истории, произошедшей в таинственном Перу. Несколько десятилетий рекламные объявления прославляли волшебную силу и целительные свойства «иезуитской коры», «порошка графини» и «чинчоны». По слухам, прекрасная донья Франсиска Энрикес де Рибера, четвертая графиня Чинчон (Чинчон – испанская провинция в Перу), в 1638 году полностью излечилась от малярийной лихорадки. Легенда гласит, что графиня страдала от жестокой малярии. Врачи прописывали ей одно кровопускание за другим, но состояние ухудшалось. Смерть казалась неизбежной. Любящий супруг, граф Чинчон, решив спасти супругу, припомнил истории местных старух, которые он слышал несколько лет назад. Он вспомнил, что испанский миссионер-иезуит излечил от малярии губернатора Эквадора с помощью черной магии местных индейцев «айяк кара», или «квинаквина». Речь шла не о некоем амулете, заклинании или иной абракадабре. Целебным средством была «горькая кора», или «кора кор» – кора редкого и прихотливого дерева, растущего высоко в Андах. На первый взгляд история казалась обычной сказкой, но граф был готов на все, чтобы спасти угасающую на глазах жену. Он купил немного таинственной коры у уцелевших индейцев кечуа. Графиня действительно исцелилась. После ее триумфального возвращения в Испанию в Европе распространился слух о чудодейственной лихорадочной коре. Представьте, что сегодня кто-нибудь предложил бы лекарство от рака или ВИЧ. Малярия была серьезным препятствием на пути империализма в колониальных тропиках. Но и в Европе она представляла собой большую проблему. Поэтому открытие хинина, токсичного для малярийного плазмодия, стало великим событием середины XVII века. Как оказалось, хинин блокирует способность плазмодия усваивать гемоглобин. Колумбов обмен стал временем повсеместного распространения, переноса и ускорения глобального сельского хозяйства и коммерции. Но в то же время период с 1600 по 1750 год оказался пиком малярии в Европе. Малярия косила людей без разбора. Кроме того, в тот же период европейские поселенцы – и их малярийный плазмодий – хлынули в Америку, что добавило щепотку специй в и без того наваристый бульон колониальных патогенов. Некоторые районы Европы считались настоящим рассадником малярии – в том числе литоральные низменности Шельдта в Бельгии и Нидерландах, долина Луары и Средиземноморское побережье Франции, Фенские соляные болота в английских графствах восточнее Лондона, дельта Дона на Украине, отдельные регионы на Дунае в Восточной Европе и, конечно же, любимое место малярийных комаров – Понтийские болота и берега реки По в Италии. Наконец-то появилось средство от римской лихорадки – как бы она ни называлась в разных уголках Европы. В конце концов, хотя графиня действительно страдала малярией, на самом деле умерла она от желтой лихорадки и так и не вернулась в Испанию. Легенда, соединившая имя графини с хинином, была всего лишь притчей. Но название этого «волшебного дерева лихорадки», чинчона, действительно было связано с любовной историей графа и графини Чинчон. Иезуитская кора быстро стала для Испании ценным колониальным товаром и вошла в длинный список продуктов, растений, людей и болезней, пересекших океаны во время Колумбова обмена. Хинин и малярия – это идеальный образец беспрецедентного союза и перекрестного опыления совершенно разных, ранее изолированных друг от друга и непохожих в эволюционных отношениях миров, стимулом к чему стали путешествия Колумба. Хинин Нового Света послужил лекарством для болезни Старого Света. Сама же болезнь и комары-переносчики появились в Африке и в Старом Свете, потом они попали в Новый Свет, где и расцвели пышным цветом. К середине XIX века европейские державы, имея в своем арсенале хинин, еще более укрепили свое присутствие в тропических регионах – в Индии, Ост-Индии и Африке. Но для большей части этого региона между тропиками Рака и Козерога европейцы, в плане естественного отбора и эволюционной истории, по-прежнему остаются временными пришельцами. Они не обладают важнейшим наследственным генетическим иммунитетом к малярии, какой есть у африканцев и народов Средиземноморья. Хотя в те времена малярия была болезнью загадочной, хинин стал использоваться для ее лечения с момента открытия и появления легенды о графине Чинчон, которой удалось победить смертельную лихорадку, то есть с середины XVII века. «Лечение графини Чинчон хинином, 1638»: эта картина, написанная около 1850 года, воссоздает легенду о прекрасной донье Франсиске Энрикес де Рибера, четвертой графине Чинчон (испанская провинция в Перу), которой удалось полностью излечиться от малярийной лихорадки с помощью черной магии индейцев кечуа «айяк кара», или «квинаквина». Хинин, получаемый из коры дерева чинчона, стал первым эффективным в борьбе с малярией лекарством. Лекарство Нового Света излечило болезнь Старого Света – благодаря Колумбову обмену. (Diomedia/Wellcome Library) Британские империалистические захваты в Индии – отличный пример, который я использую, рассказывая о волновом эффекте Колумбова обмена. Но тот же сценарий применим к европейским колониям в Африке или Ост-Индии. Чтобы контролировать Индию, британцам нужно было уметь бороться с малярией, поэтому бритты в Индии регулярно принимали хинин в виде индийской тонизирующей воды. К 40-м годам британские граждане и солдаты в Индии ежегодно потребляли 700 тонн коры чинчона, чтобы получить необходимую дозу хинина. К настойке они добавляли джин, чтобы отбить горечь – и немного взбодриться. Так родился знаменитый коктейль джин-тоник. Сначала он пользовался популярностью в Англии и Индии, а сейчас завоевал бары всего мира. Хинный порошок поддерживал силы британской армии, позволял чиновникам выживать в низменных влажных индийских регионах. Благодаря хине стабильное (хотя на удивление малое) количество британцев благоденствовало в тропических колониях. К 1914 году тремястами миллионами индийцев управляли около 1200 британских чиновников и армия численностью 77 тысяч человек. Союзником империи стала эпидемиология. Конкурентная борьба за научные знания, включая и открытие хинина, стала небольшим, но исторически весомым кирпичиком Колумбова обмена. Разнообразные компоненты обмена, включая европейскую колонизацию, передачу болезней, уничтожение коренных народов и получение имперского богатства из-за океана, были сплетены воедино и скреплены кровью – при помощи комаров. Сам Колумб никогда не осознавал своего влияния. Он умер в возрасте 55 лет, пребывая в полной уверенности, что открыл прибрежные районы Азии. Колумб скончался в 1506 году от реактивного артрита, сердечной болезни, обычно вызываемой сифилисом. Когда стали известны его географические и личные промахи, высшее общество отвергло его. Он стал парией при испанском дворе. Его лишили привилегий и наград. Хотя он оставался богатым человеком, однако последние годы жизни Колумба были связаны с унижениями, гневом и комплексом мессии, ярко проявившимся в его рукописи «Книга пророчеств». Из-за полной изоляции и депрессии, а возможно, из-за безумия, вызванного последней стадией сифилиса, Колумб считал себя пророком бога, которому суждено открыть миру «новые небеса и земли, о которых Господь Бог наш говорил в Апокалипсисе устами Святого Иоанна». Незадолго до смерти Колумб написал королю Испании, что только он, отважный Колумб, может обратить в католицизм китайского императора и его подданных. В последние несколько десятилетий наследие Колумба подверглось переоценке. Колумб открыл новый мир для европейской экономической экспансии, но цена была ужасна. Его открытие привело к почти полному уничтожению коренных народов и последующему порабощению африканских народов и работорговле. Африканское рабство оказалось центральным элементом Колумбова обмена и основой процветания плантаторов-капиталистов. Инфекция безжалостно убивала местных жителей. Африканские невольники обладали врожденным иммунитетом. Рабов кораблями доставляли в любую точку Америки и всего мира. Свою роль в работорговле сыграли и комары.