– Как такое может быть? Разве законодательство штата не ограничивает распространение азартных игр только водной территорией? Он лукаво улыбается. Майкл Уэллс прав: моему деду известно нечто такое, чего не знает больше никто. – В законе есть лазейка. – И эта лазейка… – Игорные лицензии для индейцев. – Ты имеешь в виду игорные дома в резервациях, как в Луизиане? – В Луизиане и еще примерно двадцати других штатах. У нас уже есть одно казино в Миссисипи, в Филадельфии. Оно называется «Серебряная звезда». – Но в Натчесе нет резервации. Улыбка деда становится торжествующей. – Скоро будет. – Но здесь же нет коренных американцев. – Как ты думаешь, в честь кого назван этот город, Кэтрин? – В честь индейцев племени натчес, – сердито бросаю я. – Но их поголовно уничтожили французы в тысяча восемьсот тридцатом году. Вырезали всех, до последнего ребенка. – Неверно, моя дорогая. Некоторым удалось ускользнуть. – Он проводит длинными пальцами по одному из крыльев макета, потом ласково гладит центральную часть казино. – Последние четыре года я разыскиваю их потомков и оплачиваю проведение сравнительных анализов ДНК, долженствующих подтвердить их происхождение. Думаю, это тебя заинтересует. Для получения исходных образцов ДНК мы используем зубы трехсотлетней давности. Я слишком ошеломлена, чтобы сказать хоть что-то. – Впечатляет, не правда ли? – интересуется он. Я изумленно качаю головой. – И куда же скрылись уцелевшие индейцы? – Некоторые исчезли в болотах Луизианы. Другие двинулись на север в Арканзас. Третьи добрались аж до Флориды. Кое-кого продали в рабство на Гаити. Выжившие в основном ассимилировались с другими индейскими племенами, но для моего предприятия это не имеет значения. Если федеральное правительство признает их потомков коренной индейской нацией, то любой закон, применимый к чероки или апачам, будет равноценен и в отношении натчесов. – И сколько этих индейцев в живых сейчас? – Одиннадцать. – Всего одиннадцать? Разве этого достаточно? Он с решительным видом постукивает пальцем по макету. – Несомненно. Признание получали племена и с меньшим количеством людей. Видишь ли, в том, что индейцев осталось так мало, нет их вины. Во всем виновато правительство. – Французское правительство, если речь о конкретном случае, – сухо замечаю я. – Кстати, теперь их называют коренным населением Америки. Он презрительно фыркает. – Меня не интересует, как они себя называют. Зато я знаю, что они значат для этого городка. Спасение. – И именно поэтому ты делаешь это? Чтобы спасти город? – Ты хорошо знаешь меня, Кэтрин. Гарантирую, подобный бизнес способен приносить до двадцати миллионов долларов в месяц. Но что бы ты ни думала, я делаю это совсем по другой причине. Я не желаю выслушивать праведные и благочестивые рассуждения деда, которыми он руководствуется для обоснования своих амбиций. – Двадцать миллионов в месяц? А откуда возьмутся люди? Игроки, я имею в виду. Ближайший коммерческий аэропорт расположен в девяноста милях, и у нас нет даже четырехполосной магистрали к нему. – Я покупаю местный аэропорт. – Что? Он смеется. – Вообще-то не покупаю, а приватизирую. У меня уже есть чартерная авиалиния, которая будет выполнять рейсы сюда. – С чего бы это окружные власти позволили тебе такие выходки? – Я пообещал им организовать постоянные коммерческие авиарейсы. – Это как в «Поле чудес», правильно? Ты веришь, что если построишь аэропорт, то привлечешь и все остальное. Он в упор рассматривает меня своим знаменитым взглядом прагматика. – Да, но это вовсе не глупые сентиментальные грезы. Людям нужны блеск, очарование и звезды. И я дам им это. Отчаянные игроки будут прилетать в хлопковую столицу Старого Юга на «лирджетах» и жить три дня в атмосфере «Унесенных ветром». Но это все лишь внешняя сторона дела, благополучный фасад, так сказать. На самом деле они будут прилетать сюда затем, чтобы осуществить старую, как мир, мечту – получить кое-что просто так. Прибыть сюда нищими, а выйти – королями. – Это все пустые мечты. В конце концов казино всегда выигрывает. Теперь в его улыбке читается полное удовлетворение. – Ты права. И на этот раз в роли казино выступим мы, дорогая. Но в отличие от убожества, стоящего на якоре вон там, в конце улицы, у обрыва, которое отбирает у бедных горожан их пенсионные пособия и отправляет доходы в Лас-Вегас, казино «Мэзон ДеСалль» будет оставлять свою прибыль прямо здесь, в Натчесе. Я собираюсь возродить и перестроить инфраструктуру этого городишка. Мы начнем с современного индустриального парка. Потом… – А как насчет индейцев? – задаю я прямой вопрос. Холодные блекло-голубые глаза впиваются в меня, и выражение их не сулит ничего хорошего. Пока меня не было, дед успел отвыкнуть от того, что кто-то может осмелиться перечить ему. – Мне показалось, что теперь их называют коренным населением Америки. – Мне показалось, ты собирался ответить на мой вопрос. – Эти одиннадцать индейцев станут одними из богатейших людей в Миссисипи. Естественно, мне полагается справедливая компенсация за развитие и воплощение проекта, а также за начальный капитал, который я в него вложил. Теперь мне все понятно. Моего деда нарекут спасителем Натчеса. Тем не менее, несмотря на несомненное благородство его цели, мне становится не по себе при мысли о том, как он намеревается ее достичь. – На данном этапе что-то может пойти не так? – О, всегда что-то может пойти не так, как планируется. Это известно каждому старому солдату. Но мои контакты в Вашингтоне говорят, что федеральная сертификация индейского племени натчесов должна состояться в течение ближайших семи дней. Я отхожу от покерного столика, и взгляд мой прикован к бутылке «Абсолюта» в буфете. – Ты уверена, что не хочешь выпить? – спрашивает он. Я закрываю глаза. Я надеялась сегодня обойтись без валиума, но, похоже, мне все-таки понадобится хотя бы одна таблетка, чтобы доехать до Нового Орлеана. – Уверена. Дед бросает последний взгляд на свой макет и относит его к оружейному сейфу. Пока он стоит, повернувшись ко мне спиной, я вынимаю из кармана таблетку и проглатываю ее без воды. К тому времени, когда дед возвращается в кресло, валиум уже покоится у меня в желудке. – Расскажи о той ночи, когда умер мой отец. Глаза деда почти полностью скрываются за внезапно набрякшими веками. – Я рассказывал тебе эту историю по крайней мере десять раз. – Сделай одолжение, расскажи еще раз. – Ты думаешь о крови, пятна которой нашла. – Он подносит к губам стакан со скотчем и делает еще один глоток. – Было уже поздно. Я читал здесь, в библиотеке. Твоя бабушка лежала наверху, у нее болел живот. Пирли оставалась с ней. Я услышал шум за домом. Грохот металла. Грабитель споткнулся о железный цилиндрический ящик в патио в розовом саду. – Ты видел, как это случилось? – Разумеется, нет. Я обнаружил ящик, когда вышел наружу. – Ты был вооружен? – Да. Я взял с собой «Смит-Вессон» тридцать восьмого калибра. – Что было в том ящике? – Пестициды для роз. Ящик был очень тяжелым, поэтому я решил, что олень забрался в розы, потом его что-то спугнуло и он перевернул ящик. – Почему ты не вызвал полицию? Он пожимает плечами. – Я решил, что обойдусь своими силами. Твой отец стоял перед вашим домом. Я думал, что он уехал на остров, но он был в амбаре, работал над одной из своих скульптур. Он тоже что-то слышал. Люк держал в руках старую винтовку «ремингтон», которую привез из Вьетнама.