Римма вспыхнула и окинула его долгим презрительным взглядом. — Нет уж, — заявила она. — Я не стану помогать вам в поимке этого человека! — Тогда мне придется арестовать вас за сообщничество, — рассмеялся Ванцов. — Римма Андреевна, вы ведете себя, как ребенок! И почему я у вас выступаю в роли какого-то злодея? Потому, что выполняю свою работу? Это так плохо? — А у вас плохая работа, — мрачно улыбнулась Римма. — Ну, у меня на этот счет собственное мнение… Например, когда мы поймали маньяка, который убивал детей, никто почему-то не считал нашу работу плохой! — А если я вам кое-что скажу о Прохорове? — Римма подалась вперед. — Скажите, — кивнул Ванцов. — Только, пожалуйста, скажите мне нечто более существенное, чем ваши вердикты относительно прохоровской недоношенности, ладно? — О, не беспокойтесь… Я скажу вам, почему я считаю справедливым, что кто-то его убил… Она достала сигарету и огляделась, будто боялась, что из темного угла снова донесутся звуки «Призрака оперы» и появится убиенный Прохоров собственной персоной. — Я жду, — напомнил Ванцов. Она закурила и тихо сказала: — Мы первый раз встретились с Прохоровым в Москве. Шесть лет назад. Мне тогда было восемнадцать лет, и я была полной идиоткой… Мечтала о кино и так далее… В театральное я сразу не поступила, зато в коридоре столкнулась с господином, который предложил мне маленькую сделку… Я снимаюсь в кино, а он помогает мне с поступлением. Слава богу, я все-таки доперла, несмотря на юношеский кретинизм, что за «кино» мне предлагают. Я отказалась. А моя подружка согласилась. Кино оказалось тем самым, что и ожидалось. Делалось специально для нашей, так сказать, политической элиты. Катюха начала катиться по наклонной — наркота, которой ее накачивали, а спустя год ее выкинули с этих съемок. И еще там что-то произошло. Короче, всю эту контору закрыли. Где сейчас Катерина, я не знаю. Мы с ней обе приехали в Москву из Тарасова. Может быть, она вернулась? Ничего не знаю. Ну, так вот. Я поступила на следующий год, без помощи добрейшего того господина, закончила и спустя год встретилась снова с тем самым типом. Только теперь он был режиссером клипов. Ну, этих кретинских… «Диролы» и прочая дребедень. Вы скажете, как же я могла связать свою судьбу с этим человеком? Я была уже другой. Жизнь в столице — она, знаете ли, лишает определенных иллюзий! Мы приехали сюда, и вот тут с ним что-то случилось. Он все время кого-то боялся. Оглядывался по сторонам, а потом я случайно узнала, что он, оказывается, раньше жил здесь! Представляете? Ванцов кивнул. — И что в этом удивительного? — Как что? — удивилась Римма. — А разве вам не странно, что за все время нашего с ним общения, которое было, как вы можете догадаться, достаточно тесным, он ни разу не упомянул, что тоже родом из Тарасова? — Вы хотите сказать… — Я хочу сказать, что здесь что-то произошло, — проговорила задумчиво Римма. — Что-то, чего он, как это ни странно звучит в применении к этой персоне, очень и очень стыдился! * * * Каллистратов лениво потянулся и взял трубку. «Без Дины все-таки плохо, — подумал он. — Приходится совершать целый ряд бессмысленных и хаотичных движений…» — Алло. На другом конце провода молчали. — Алло… Каллистратов начал раздражаться: — Перезвоните, вас не слышно. — Profanum vulgus. — Тихий голос заставил Каллистратова вздрогнуть. — Я… Он перевел дух и закричал: — Я вас не понимаю! Что вы… — Одна птичка в силке, очередь за тобой! Щелчок. Трубку повесили. Каллистратов вытер ладонью пот со лба и повторил: — Профанум вульгус? Что это такое-то? Но он был готов поклясться — когда-то очень давно он уже слышал именно этот голос, и произнес он именно эти слова! Но кто? Где? Когда? Он не мог найти ответа! Не потому, что у него никогда не было врагов, а потому, что их у Каллистратова было слишком много! И от этого было еще страшнее… Глава 6 Туман начал рассеиваться. Солнцу удалось пробиться понемногу, отчего небо стало какого-то зловещего темно-серого оттенка. Я шла по улице и решала — идти мне прямо к моей несравненной Дынде или все-таки заглянуть на место преступления в надежде застать там Ванцова и раскопать что-нибудь ценное. Решающим обстоятельством послужило то, что улица Польская была прямо по дороге к дому Дынды, а именно там находился «объект», посему я все-таки поддалась искушению и остановилась перед огромным элитным домом с полукруглыми балкончиками. И задумалась. В принципе я ничего, кроме времени, не теряю. Ситуация была аналогичной, один в один с Дындиной, как я уразумела. Кто знает, может быть, мне удастся найти подсказку? Ну, а решающим фактором все-таки была возможность утереть нос этой гордячке Лизе, которую превозносили как самую талантливую в мире сыщицу! Прямо Пуаро в юбке! Все вообще почти забыли, что на белом свете есть и Саша Данич… Вроде бы я и не талантливая совсем и представляю из себя только слабую тень Лизы. Последняя мысль показалась мне настолько обидной, что я резко повернулась и вошла в подъезд, который был сейчас открыт. Как любит говорить моя мама, если у Саши есть возможность найти приключения на свою бедную головушку, она не преминет это сделать. Я поднялась на пятый этаж и остановилась перед приоткрытой дверью, из-за которой раздавались два голоса: мужской и женский. Женский звучал взволнованно, я бы даже сказала, истерично, а мужской… Этот голос я узнала сразу. Даже не голос — интонации… Такие занудные интонации были только у возлюбленного моего брата по несчастью — Лешеньки Ванцова. * * * Звонок в дверь. Каллистратов вздрогнул. Медленно повернувшись в сторону двери, сделал шаг, но остановился. В его глазах застыл страх. Теперь все изменилось. Там, за дверью, притаилась смерть. Собственной персоной. — Что мне делать, господи? — пробормотал Каллистратов, беспомощно озираясь в попытке найти средство защиты. Господь молчал. Каллистратов не интересовал господа. Каллистратов интересовал только убийцу. За что? Это остатки его души кричали «за что», моля о пощаде. Разве не этот чертов мир заставляет нас предавать самих себя, опускаться все ниже и ниже — пока не упадешь лицом в грязь, но сначала — на колени, приняв его — мира — зловоние за зловоние собственной души, позволяя ему — миру — эту душу уничтожить… Оч-ченно хочется кушать, вспомнилось Каллистратову. Эта улыбочка — такая омерзительная, да как же, Владик, я тебя понимаю, мерзопакость все это, да ведь кушать-то надо, хочется получше, пожирнее — чтобы не выпадать из общей кучи, которая прет напролом в надежде отхватить свой «кусок пирога». И не важно, чем ты торгуешь, Владик, — мозгами, телом своим накачанным или сигаретами… Интеллект в нашей стране — не ходовой товар. Поэтому благослови свой торс и то, что пониже торса и еще ниже — какова, извините, у нас «попа», таков и гонорар… В ходу-то «клубнички-малинки» да девицы гнусавые, словно у них гайморит. Никому нет дела, что скрывается под твоим торсом и есть ли там вообще что-то, кроме желудка. Желудок после члена самое главное в местном бомонде. Кажется, я просто обожрался этого дерьма, тоскливо подумал Каллистратов. Раньше у меня не было никаких рефлексий по этому поводу — только презрение, а теперь я не могу заснуть без барбитуратов. Перед сном — непременно голые бабы и какие-то жуткие сцены, в которых меня имеют во все дыры… Главной там всегда — она. И сейчас он поморщился — так и следит, то из темного угла, то в сны забирается, словно… — Хочет заставить навечно заткнуться, — пробормотал он. Может быть, именно этого и хочет? Снова звонок…