— Я не знаю, это всё оказалось так сложно… Почему нельзя просто было получить визы и попросить в Швеции убежище? — Лида пожала плечами. — Потому что нас бы не отпустили, сис. — Аристотель поправил стильные очки. — Мы вишенка на торте, только благодаря которой славится наше пермское захолустье. — Меня пугает тот человек, который избил Костю, — честно призналась девушка. — Этот странный тип в очках и шапочке для ЭЭГ[1]. Мне кажется, он всё нам порушит. Куда же он исчез? — Аа, наверняка залез куда-нибудь в вентиляцию или какой-нибудь шкаф. Просто ловкач. — Аристотель никогда не заморачивался по жизни и всегда легко переносил проблемы. — Просто ловкач, Ари, — со скепсисом покивала головой Лида. — Тогда откуда он узнал, что бомба — ненастоящая? Кто-то вновь задёрнул шторы в тамбуре, который они охраняли. — Семён, Костя? Uncle [2], cousen [3]? — Аристотель взвёл курок на «Нагане». Обратился к Лиде: — Жди здесь, сис. — Я прикрою. — Лида взяла на прицел шторы, укрывшись за углом. Аристотель медленно двинулся сквозь кубрик, обращая внимание на малейшие детали. Выключенный экранофон «Заря», жестяные раковины с автономным водопроводом, сиденья для бортпроводников, телевизор «Рубин», календарь с изображением пляжа в Гаване, микроволновая печь «Электроника», блокноты, технические журналы, кружки, стаканы, тарелки, ложки и вилки, полотенца и салфетки. Саввин-младший резко одёрнул штору, но взору его предстал лишь опустевший салон, а слуху — мерное гудение двигателей. Аристотель обернулся, и в лоб ему упёрся ТТ. — Не дёргайся и заходи в туалет, — приказал Коломин. — Медленно, ещё медленнее. — Мы не боимся ни пыток, ни тюрьмы. — Желваки Аристотеля напряглись, кадык нервно дёргался. — Мы никуда не вернёмся ни физически, ни душевно. Хотите, чтобы мировая пресса узнала про массовый суицид многодетной семьи в советском карцере? — Боюсь, что наши средства массовой пропаганды и агитации приготовлены хорошенько обрабатывать случаи, подобные вашему, — с циничной издёвкой ответил Ярослав. Саввин-младший покорно зашёл в уборную, где без сознания уже полусидела Лида. — И опасную игрушку тоже отдай. Когда Аристотель передал Коломину гранату, капитан закрыл за ним дверь и заблокировал туалет при помощи ключ-карты. Осталось разобраться с другими взрослыми членами семейства Быковых. Он прошёл чуть дальше. — Руки вверх! — сзади послышался детский голос, и холодный ствол упёрся Ярославу в поясницу. Оперативник спокойно обернулся, не боясь быть подстреленным. Похоже, младших детей Быковы оставили в этой части самолёта, чтобы не сажать их в одном месте с заложниками. Маленький Толя сидел у иллюминатора и испуганно закрыл руками глазки. — Послушай, Надюш. — Коломин присел на одно колено перед четырнадцатилетней девочкой. — Ты вроде была вместе со взрослыми, когда они учились обращаться с оружием. Сначала нужно снять пистолет с предохранителя, затем — передёрнуть затвор и только потом — стрелять. К тому же старшие не доверили тебе заряженное оружие, — он ласково взял у несопротивляющейся девочки ТТ, вынул магазин и показал, что он пуст. — Дядя милиционер, пожалуйста, не трогайте маму и папу. Они хорошие, и не хотели никого обижать. — Толя убрал руки от глаз и показал заплаканные глазки. — И братиков, и сестричек не трогайте. И дядю Оле, и кузена Ари. Саню только можете побить: он плохой. Мальчик насупился и сложил руки под мышками, прекратив плакать. — Меня оставили с Толей посидеть, пока мы в Швецию не прилетим, — объясняла Надя. Искренне пыталась оправдать родных. — Дядя милиционер, они ничего не сделали такого. Мама и папа говорили, что в Швеции всё хорошо будет. Что не будет противных училок в школе. Что не надо будет гадкий красный галстук на линейках носить. Что на дурацкие субботники вставать не надо будет. Мама и папа говорили, что власти нас туда не хотят пускать, пилоты туда не хотят лететь, и пассажиры туда не хотят лететь. Никто не хочет, а мы — хотим! Хотим петь спокойно, и зрителей радовать. — Я ничего не сделаю плохого с вашими близкими, — пообещал Коломин. — Надюш, посиди ещё немного с Толей. Я пойду поговорю с вашими родителями. Всё будет хорошо. — У вас очень интересный визор, — слабо улыбнулся Толя, которого обняла Надя. — И не говори, — улыбнувшись в ответ, Ярослав двинулся в хвост Ту-144Э. Зорин, готовясь к посадке, включил затемнение иллюминаторов. Сразу после этого спереди послышался приглушённый ропот и недовольные вскрики. Ярослав прислушался и приготовился к тому, что террористы сильно напрягутся и забьются в угол. Счёт пошёл на секунды, нужно было немедленно кончать с захватом. — Ма, я ничего не вижу! — послышался голос Кости, который, видимо, пытался что-то разглядеть через иллюминатор, за которыми теперь было видно лишь сплошную космическую тьму. — Что за ерунда? — Всем оставаться на своих местах! — рявкнул Семён, так как, видимо, заложники пришли в заметное беспокойство и зашевелились. Вспышка. Хвост самолёта подчистую забит пассажирами. Родственники сидят друг на друге, все сиденья полностью заняты. Многие располагаются на полу, у стенок или дальнего тупикового участка. Олеандр, в очках того же типа, как и у сына, находится впереди и держит на прицеле «Мосинки» весь отсек. Саввин-старший одевался в леопардовый жакет. Побитый Костя безоружен и просто следит, чтобы заложники ничего не учудили. Он очень сильно деморализован после встречи с Ярославом и уже не верит в успех мероприятия. Кажется, он экстренно пытается соображать, насколько с каждым из его членов семьи будет безжалостно советское правосудие. Жозефина Быкова, очень грузная, с огромной грудью, вторым подбородком, с очень пышными густыми волосами, смоделированными в один большой пучок, формой похожий на факел, одета менее практично по сравнению с остальными своими родственниками. Эпатажная артистичная женщина носит фиолетовое платье с небольшим вырезом и туфли аналогичного цвета на каблуке средней высоты. На груди её покачивается кулон с золотым амурчиком внутри. Также в отличие от других дама вооружалась «Маузером» старого образца, без различных модулей и усилений. Семён, как и жена, одет словно на бал. В твидовом костюме с красным галстуком и зелёным платочком в верхнем кармане он стоит дальше всех, в самом хвосте. В его костюме сделан отдельный кармашек для сверхточных механических часов с необычайно малыми делениями, которые он чрезвычайно любит из всех вещей и на которые имеет привычку постоянно поглядывать. Семён худощав, плешив (хотя плешь всегда умудряется скрыть расчёской) и гораздо ниже своей супруги. На лицо он гораздо приятнее, сразу не скажешь, что он обладает столь противным голосом. Захваченные пассажиры утомились и начали роптать. — Я не хочу с вами ни о чём спорить! — Костя отмахнулся от одного из заложников. — Не грузите меня своими проблемами. — Пожалуйста, куда и когда мы уже прилетим? — воскликнула женщина средних лет. — Мне надо к маме в больницу! — Мне кажется, мы стали снижаться… — прошептал другой заложник. — Поса-адят, и «Альфа» расстреля-яет все-ех сквозь ил-люминаторы, — завыла особа зрелого возраста. — Мол-лю!.. — Галя, тихо! Не надо обращать на себя внимание. Всем сейчас нелегко. — Родственник Гали начал успокаивать впавшую в истерику особу. — В Швецию я бы и сам смотался, но не таким путём. Говорят, можно в Финляндию через канализацию, обмазавшись маслом, чтоб не замёрзнуть. А там до Швеции — рукой махнуть, — продолжал шептать кто-то среди людской массы. — Изверги… Изверги… — Господи, Иисусе Христе, сыне божий, помилуй мя. Господи, Иисусе Христе, сыне божий, помилуй мя. — А можно уже сходить, товарищи, гм, как бы это деликатнее выразиться… Опорожниться? Один мужчина ударил кулаком по подлокотнику. — Какая же вы интеллигенция, вам не нужна страна, вам нужна одна колбаса, — покраснев, процедил военный, с которым Ярослав сидел в одном отсеке. — Правильно Ильич говорил, интеллигенция — говно нации! — Какой же вы хам, генерал. — Жозефина вдавила ствол «Маузера» военному в скулу. — Попрошу закрыть ваш рот, из которого льются одни гадости. Abomination [4]. — Да я ж из Соликамска, ваш земляк. Всегда заказывал ваши диски. — Военный в исступлении закрыл лицо огрубевшими руками. — Под Курском в танке за вас горел! А вы так со всеми нами поступили. — Спокойно, генерал, — уверенно попросил Семён. — Мы приземлимся в Швеции, сойдём, а вас заберут обратно в ваш любимый Соликамск. — Кто вам дал право выезжать в рай на нашем горбу⁈ — рявкнул какой-то мужчина в рубашке. — Это кто там вякает⁈ — готовый сорваться и начать стрельбу, Семён развернулся к обидчику. — А ну достаточно! — Ярослав вошёл в хвост, представ перед захватчиками. — Саввин, Быковы, я предлагаю вам сдаться. Террористы разом обернулись на Коломина. — Па, это он! — вскрикнул Костя, начав пятиться назад и чуть не спотыкнувшись об одного и заложников. Все, кроме молодого человека, наставили оружие на оперативника. — Ты покалечил моего сына! — прорычал Семён. — Следовало бы сделать то же самое с тобой, да руки марать почём зря не желается. И что с остальными? Ты их убил⁈ — Типичный чекист, — чуть ли не сплюнул Олеандр, но сдержался. — Семьдесят пять лет вы насилуете и уничтожаете нашу страну. Семьдесят пять лет житья хуже, чем при фашистах. — А если б вы не выяснили то, что вам надо? — тоже заметно взвинтившись, Жозефина махнула стволом «Маузера». — Вы бы принялись за второй ноготь, затем — третий? Потом начали бы отрезать Косте пальцы? — В этом не было нужды, — помотал головой Ярослав. — Я всё узнал без этого. Что касается ваших родных, то они в порядке. — Откуда вы узнали про наш замысел? Вам настучала Зинаида, да? Поэтому вас посадили на борт, чтобы помешать нам? — Жозефина, хоть и была готова пристрелить Коломина, но в то же время сильно растрогалась и чуть ли не начала плакать. Быкова осознавала, что их замысел не удался. — Товарищ Прокофьева подозревала, что вы готовите побег из страны. Но вашу семью она любила и втайне вам сочувствовала. Она немного обиделась, что вы не посвятили её в курс дела, но продолжала желать вам удачи, — рассказал Коломин про роль знакомой Быковых. — Зинаида вас не предавала. — А бомба? Про бомбу знали только мы… — Олеандр схватил обрез второй рукой. — Вы прослушивали нас? — Пользуясь старыми знакомствами, вы попросили муляж бомбы в Музее атомной войны в Перми у одного хорошего товарища, Олеандр Павлович. Якобы для новой программы, — объяснил Ярослав. — Ваш знакомый не стал особо задаваться вопросами и одолжил муляж без проблем. — Тогда если вы так хорошо осведомлены, молодой человек, то вам известно, почему мы решились на угон. — Жозефина переместила палец со спускового крючка на скобу. — В этой стране совершенно невозможно существовать творческим людям. Последней каплей стала просьба в откате. Если раньше с нас брали несчастную десятину, то теперь запросили треть. — Тридцать шесть процентов, если быть точным, — уточнил Коломин. — И, естественно, это без учёта налогов и издержек самого коллектива. На аренду зала, реквизиты, оборудование, сцену, авиабилеты, разрешения. — Семён нахмурился пуще прежнего. — Ты хоть раз в своей жизни пробовал организовать спектакль или просто какое-нибудь маломальское выступление? — Когда руководство второго ДК узнало, сколько с нас содрали в первом, они попросили столько же. И так пошло по принципу домино, — дополнил Олеандр. — Мы начали заходить в минус. — Думаете, это так легко многодетной семье и многодетной матери? — возмущённо воскликнула Жозефина. — У меня трое младшеньких на ноги ставить надо. Да и старшим тоже должно хватать на жизнь! Они дети взрослые, и однажды захотят уйти в свободное плаванье, создать свой коллектив. А мне им что сказать? «Как хотите, так хотите»? «Простите, родные мои, все деньги ушли на взятки и издержки. Работайте кухарками и слесарями»? — У моего сына также есть огромные задатки. Он уже долгое время работает соло, и мог бы стать рок-звездой. Но никак не в Союзе! — сказал Олеандр. — А этом проклятом пыльном Курган-Тюбе директор ДК, кроме отката, настойчиво выпрашивал у нас подарок. Иначе бы не дал выступать, — впервые за долгое время заговорил Костя. — Мол, это у них такая древняя восточная традиция — гость всенепременно должен подарить хозяину какую-нибудь дорогую вещь! «Ох, что-то „везёт“ мне в последнее время на эту творческую публику». — Поэтому никуда мы не вернёмся, — подытожил Семён. — Нестерпимо находиться на так называемой родине, которая говорит с тобой ультиматумами на языке подворотни. — Я вас понял, — кивнул Коломин, и в этот момент Зорин резко начал снижение. Все, кроме Ярослава и сидящих пассажиров, охнули и начали неустойчиво поддаваться вперёд. Покинув возможную траектория пули, Ярослав нырнул к Олеандру и двумя точными ударами попал ему в локоть и скулу. Саввин-старший заверещал и больше от неожиданности, нежели от боли выпустил обрез «Мосинки». Зорин вдруг дал выше, и Олеандр ударился лбом о колени ближайшего к нему заложника. Поднатужившись, Жозефина сначала выпучила глаза, но потом собралась и прицелилась. В следующий миг генерал, вроде бы до этого успокоившись, внезапно вскочил и обхватил русскую Монсеррат Кабалье сзади за шею. Быкова заверещала и стала стрелять в потолок, пытаясь скинуть с себя военного. Слава богу, рикошета или пробития важных приборов не случилось. Семён, было, собирался стрельнуть пожилому человеку в спину, однако Ярослав рванул меж пассажирских кресел и швырнул ему обрез прямо в лицо. Быков инстинктивно закрылся руками и также повалился на пятую точку. Его старенький ТТ дал осечку и не выстрелил. Тем временем волевая Жозефина скинула с себя генерала и оттолкнула его в сторону. В это время Ярослав оказался уже сзади и наставил на Быкову по «Токареву» и «Нагану» с каждой руки. — Ваш концерт окончен, Жозефина Павловна. Бросьте оружие, — приказал он. В то же время генерал успел подняться, схватил обрез винтовки Мосина и взял Семёна на прицел. Жозефина, всплакнув, бросила «Маузер» на пол. Его поднял освобождённый бортпроводник. Безоружный Костя в схватке участия не принимал, практически не успев среагировать на произошедшее.