Женщина покраснела, на скулах у нее заиграли желваки: — А вот сейчас пойду и скажу господину Фишеру, как вы меня, господин полицай, назвали. Калач шагнул к столу, сдвинул печатную машинку, сбросил на пол кипы документов, навис над секретаршей. — Оборзела, да? Возомнила себя большой начальницей? Ну так иди к своему шефу, жалуйся, вот только долго ли после этого проживешь со своим выродком жидовским? Переулок, где стоит твоя хата, темный, глухой. Там вас очень даже можно тихо кончить. Ну? У Елены был шестилетний сын Толик. Когда она уходила на работу, он находился у бабки-соседки, которая за небольшой паек смотрела за ним. Отец Толика был не евреем, а грузином. Они с Еленой развелись накануне войны. Мальчику достались от него черные кучерявые волосы. — Ты чего это, Калач? — Секретарша отшатнулась от него. — Не «ты», шалава, а «вы», и не Калач, а Мирон Фадеевич, и не полицай, а начальник полиции. А что я? Я ничего, предупредил. Кто против меня идет, тот не жилец, поняла? — Да. Извините, господин Калач… Мирон Фадеевич. Это от усталости, работы много. Начальник полиции ощерился. — Особенно в кровати, в комнате отдыха господина Фишера, так? — Это личное. — У себя комендант? — Да, Мирон Фадеевич. — Сообщи, что я пришел. — Одну минуту. — Секретарша ломанулась в кабинет, тут же вышла обратно и сказала: — Проходите, господин Калач. Господин Фишер ждет вас. — Он один? — Пока да, но должен подойти гауптштурмфюрер Бонке. — Ты и ему даешь между делом? — Мирон Фадеевич, я не проститутка. — А разве немцы платят таким, как ты? Ладно, не суетись, работай. Начальник полиции зашел в кабинет коменданта. Штурмбанфюрер СС Анкель Фишер развалился в старом кожаном кресле за столом, сверху обшитым зеленой материей. — Разрешите, господин комендант? — Входи, Калач, — по-русски разрешил Фишер. Впрочем, Калач за два года научился понимать немецкий и кое-как говорить на нем. Он заранее готовился к приходу гитлеровцев. Начальник полиции встал у стола. Штурмбанфюрер посмотрел на него. — Не узнаю тебя, Мирон. Тебе отдельное приглашение присесть требуется? — Нет, господин Фишер, извините. — Калач сел на стул через стол от коменданта. — Я по еврею Годману. Штурмбанфюрер оживился. — Слушаю. — Нашелся дантист в деревне Лоза. Это по дороге… Комендант перебил его: — Я знаю, где находится эта деревня, тем более что там тоже будет проводиться операция, речь о которой еще впереди. Говори о дантисте. Калач в общих чертах знал, что немцы собираются провести в районе какую-то акцию. Впрочем, это не касалось Годмана. По тому персонажу как раз все было понятно. — Да, конечно. Я недавно встречался со старшим полицейским из Лозы, он сообщил, где скрывается семья Годмана. Ее привез из поселка некий Кузьма Тимофеев, бывший управляющий отделением колхоза «Заветы Ильича», и укрыл на своем подворье. Примечательно, что Фома Болотов, местный житель, вернувшийся из мест лишения свободы, видел, как евреи заезжали на подворье Тимофеева. Штурмбанфюрер прикурил сигарету и заявил: — Ближе к делу, Мирон. — Так вот, этот Фома видел три баула с вещами, а у дантиста был при себе саквояж. — Как смог этот Тимофеев вывезти из поселка интересующую нас личность да еще вместе с семьей? — Не знаю. Наверное, он спрятал евреев каким-нибудь хламом в телеге. — Мужчину, женщину, подростка и двух девок, уже далеко не грудных? — В этом нет ничего удивительного. Местные умудрялись и по две еврейских семьи вывозить в деревни. — Ладно. Надеюсь, ты обыскал квартиру Годмана? — Не вижу в этом необходимости, господин штурмбанфюрер. Евреи уезжали, совсем не имея намерений возвращаться. Значит, все ценное у них с собой. — Это непорядок, Мирон. Приказываю ночью обыскать квартиру, а также места проживания тех людей, которые когда-либо тесно общались с Годманом. — Слушаюсь, господин штурмбанфюрер! Но смею заметить, что таких лиц в городе нет. Мне хорошо известно, что семья Годмана вела крайне замкнутый образ жизни. Ни у Иосифа, ни у его жены Сары не было ни друзей, ни подруг. Жили по принципу «мой дом — моя крепость» и все свое добро всегда держали при себе. — Но квартиру этого паршивого еврея обязательно обыщи. — Слушаюсь, господин штурмбанфюрер! — Займись этим лично, не привлекая подчиненных и вообще ненужного внимания. Скорее всего, ты действительно ничего там не найдешь, но обыск провести надо. Евреи — очень хитрый народ. Они могли оставить в тайнике что-то ценное, договориться с кем-нибудь, чтобы этот человек потом привез добро в то место, где осядет семья. К сожалению, слишком много русских, белорусов, украинцев помогают этим отбросам рода человеческого. — Я все понял, господин штурмбанфюрер. — Займись этим немедленно! В восемнадцать часов доложишь о результатах обыска и примешь участие в совещании. Тогда и узнаешь подробности предстоящей операции. — Фишер усмехнулся и добавил: — Уверен, тебе это понравится. — Да, господин штурмбанфюрер. — Не смею задерживать. Начальник полиции вышел из кабинета, зыркнул черными глазами на секретаршу: — Смотри у меня тут, шлюха! — прорычал он и покинул комендатуру. У входа Калач встретился с гауптштурмфюрером Бонке, командиром роты СС, переброшенной сюда из Минска. Цель этой переброски никому, кроме, естественно, коменданта поселка, известна не была. Вроде и незачем держать в Гороше шестьдесят девять эсэсовцев, шесть мотоциклов с коляской, вооруженных пулеметами «МГ‐34», и семь бронетранспортеров с аналогичным оружием. Но рота СС в райцентре стояла. Это была данность, обсуждать которую не имело смысла. — Добрый день, господин гауптштурмфюрер! — поприветствовал командира роты начальник полиции. — Добрый, господин Калач. Вы от коменданта? — Да. Надо было решить пару вопросов. — Это ваше дело. Кто у него еще? — Никого. Только секретарша. — Очаровательная фрау Хелен? — Вы считаете ее очаровательной? — с усмешкой осведомился Калач. — А вы нет? Тогда у вас плохой вкус. Но не будем терять время. Всего хорошего, герр Калач. — И вам того же, герр гауптштурмфюрер. Командир роты поднялся к Фишеру и учтиво поцеловал руку секретарше, от чего та зарделась. Эта женщина ему нравилась. Он видел, что она с превеликой радостью оказалась бы с ним в постели. Но Фишер держал ее крепко. — Рада вас видеть, господин Бонке. — А я как рад. Может быть, как-нибудь сходим в ресторан, фрау Хелен?