© Гор А., 2021 © Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021 Пролог Шалфей. Чай, солоноватый и приторный, с щепоткой кенийского перца – наполненные до краев пиалы, на сутки сместившие со стола кофе и традиционное какао со взбитыми сливками. Лаванда. Сиреневый бархат на дне ступки, высушенный и перемолотый, – щедрая почесть огню, шепчущему в камине. Полынь. Ароматное тление свежесрезанных стеблей, омывающее дымом углы и изголовья детских постелей. Духовная чистота пространства – синоним физической безопасности. По преданиям, ничто не отпугивало злых духов лучше, чем священные травы, которые моя семья проносила в подожженных вазочках через все комнаты дома накануне Имболка. – Чем ты меня напоил? Перечная мята, въевшаяся в кашемир его свитера. Гвоздика, напоминающая о варящемся в котелке пряном вине и скором ужине, на котором обещали подать домашнюю утку с брусникой. Дурман, соком которого пропитались его рукава и пальцы, пока он сидел на чердаке пять часов кряду и готовил заклинание, до того безобразное, что оно извращало саму природу колдовства. Беззвучная вспышка молнии за окном напомнила мне о бесчисленных ночах, проведенных вместе под овчинным покрывалом. Черно-белое кино на проекторе и подгоревший соленый попкорн. Сплетение рук и ног в самых надежных на свете объятиях. Мы могли бы лежать так всю жизнь, наплевав, что в таком огромном особняке полно свободных спален. Мы бы могли… Маттиола, которую он тайком подмешал мне в напиток. – Чай, – снова прохрипела я, разлепив отяжелевшие веки и увидев лицо брата, примостившегося на краю подушки. – Это был не шалфей. Ты дал мне другую кружку. Там был левкой, да? Я не сразу узнала вкус. – Да, цветочный мед превосходно притупляет горечь левкоя, – нежно улыбнулся он, любуясь тем, что сотворил со мной. – Радуйся, что это не тетушкин ксанакс. Я застонала, когда меня скрутил приступ головной боли. Она прошила виски, и я перевалилась на спину, подавляя рвотный позыв. Брат насильно вернул меня на прежнее место, сцепив руки замком под ноющими ребрами. Все, что я могла сделать, – это сжимать пальцы, силясь стряхнуть онемение с тела, как птица стряхивает с перьев воду. – Зачем? – спросила я, мечтая отстраниться от влажного дыхания брата, когда он придвинулся слишком близко. Нам двоим на одной подушке сделалось тесно. – Не помню, чтобы я страдала бессонницей. – Иначе ты бы мешалась. – Мешалась? – Да. И злилась, а я очень не люблю, когда ты злишься. Нежный поцелуй в лоб ничуть не утешил. Брат провел рукой по моей расплетенной косе, длинной, неподъемной, – из года в год он отговаривал меня состригать волосы. – Как же Имболк? – Я встрепенулась, и тяжелая медовая дремота наконец-то начала отступать, возвращая голосу силу, а мышцам подвижность. – Только не говори, что пытался досадить ковену, заставив меня проспать шабаш! Который час? Празднество уже началось? – Нет, не началось. – Брат бесцеремонно оттянул назад мою голову, чтобы посмотреть на меня сверху вниз. – И никогда не начнется. Маленькой Верховной не к чему тревожиться. Мы всегда предпочитали общество друг друга, давай снова посмотрим «Кошачий глаз» и закажем пиццу. Помнишь, в детстве мы мечтали, как однажды сбежим отсюда и создадим собственный ковен?.. Слюна во рту стала вязкой, и предчувствие беды перестало тихо скрестись в грудной клетке – теперь оно вопило. – Что ты сделал? – Где не будет никаких правил… – продолжал брат, не слушая. – Джулиан… Что ты сделал?! – Где мы будем только вдвоем. Бессмысленные слова. Бессвязные мысли. Его кожа – болезненно горячая. Я исступленно заерзала, борясь с желанием сдаться… И с нарастающим гневом. Мой брат – сумасбродный, импульсивный – мог напугать кого угодно, но только не меня. Невзирая на его бред и снотворный настой, которым он меня напоил. Несмотря на тошнотворные поцелуи, хаотично сыплющиеся на мои ключицы… Он не был способен навредить ни мне, ни кому-либо другому. Не был… Шалфей. Лаванда. Полынь. Мята. Гвоздика. Дурман. Маттиола… Железо, которым пропитался каждый сантиметр этого дома, раз и навсегда вытеснило из него все прочие запахи. Джулиан ткнулся носом мне в шею. – Ковен нас недостоин. Моя рубашка задралась, и под ней я почувствовала его холодные руки, липкие и мокрые. Густая слизь пропитала хлопок, вызвав волну омерзения, еще более сильную, чем вызывали его поцелуи. Задергавшись и высвободившись из плена одеял и властных объятий, я перекатилась на другую сторону кровати и включила торшер. – Что-то не так? – спросил Джулиан с бездушной улыбкой на рябиновых губах, подставляя под свечение ночника окровавленные руки. Его свитер был облеплен багровыми ошметками человеческой плоти. – Ах да. Ты слышишь это? Именно так звучит тишина! Кто бы подумал, что цена пяти минут покоя в собственном доме окажется так несущественна. Шестеро Дефо. Четыре атташе. Пять семей. В сумме тридцать семь душ. Я похож на ту раковую опухоль, что убила нашу мать, только управился быстрее. «Верховная умерла – да здравствует Верховная!» Ты плакала, когда услышала это. «Ковен умер – да здравствует ковен!» Так звучит гораздо лучше. И плакать совсем не хочется, правда же? * * * Я распахнула глаза и, проглотив крик, резко села на подушках, убирая с лица всклоченные волосы, что приклеились к щекам от холодного пота. – Надо уходить, – прошептала я и вгляделась в матовую темноту, которая простиралась до парадной двери и рассеивалась снаружи, уступая мерцанию садовых ламп. Там, со следами от жесткого матраса и потекшей косметики на лице, босиком стояла Рэйчел. Мое пробуждение не стало для нее сюрпризом: передернув затвор карабина, она сдержанно кивнула. Зигзагообразные узоры татуировки, пересекающие ее шрамы под лямками майки, пульсировали огненным светом в такт моему сердцебиению. – Да, я знаю, – тихо ответила Рэйчел. – Слишком поздно. Достань гримуар и спрячься. Он уже здесь. Где-то вдоль аллеи мелькнула тень, затмевая свет ламп. В дверь постучали. I. Новый Орлеан «Н». Я крепко зажмурилась, успев разглядеть следом «О» и «В», а затем все же пересилила себя и дочитала до конца. «Новый Орлеан». – Свиной чертополох! – выругалась я и, потупившись от осуждающего прищура многодетной мамы за соседним столиком, нечаянно смахнула локтем костяные кубики с рунами, вырезанными на каждой из граней. Они рассыпались по бледной коралловой плитке, привлекая ко мне нежеланное внимание. – Ладно, – истерически посмеиваясь, я с головой нырнула под стол, судорожно сгребая руны. – Простите меня. Сами знаете, как я психую, когда нервничаю, да к тому же эта простуда… Небесная карма, не иначе. Давайте поговорим по-хорошему, идет? Я выковырнула ногтем последний кубик, закатившийся в выемку между стеной и поцарапанным стулом, и вернулась на место. Осторожно оглянувшись на посетителей кафе, я немного расслабилась: все были заняты изучением здешнего меню. Чувство тотального одиночества немного убавилось: кажется, в этом месте собралось немало безумцев, которых пресные вафли интересовали больше, чем происходящее за окном. А происходила там нехилая чертовщина: от ветра деревья пригибались к самой земле, на фоне этого обычное штормовое предупреждение, переданное по радио, звучало наивно. Небо заволакивала темная туча, будто кто-то уронил на небосвод чернильную кляксу. Она уже расползлась вширь так, что, прильнув горячим лбом к стеклу, я так и не смогла разглядеть ее края. Бесформенный черный хаос, проглотивший солнце и пытающийся разродиться дождем, – туча пульсировала, чего-то выжидая. Даря людям надежду успеть добраться до дома. И я разделила бы с ними это стремление, если бы только у меня тоже был дом. Вместо этого я втянула голову в шарф и, уткнувшись в него заложенным носом, стала перебирать пальцами жемчужные бусы, успокаиваясь. Я никогда не верила в сказки, как бы парадоксально это ни звучало из уст ведьмы, в чьем рюкзаке губная помада уживалась с гадальными картами, а проездной на метро прилип к свече с сердцевиной из мыши. Жуткие, правдоподобные и темные, сказки братьев Гримм больше всего напоминали истинную магию, из которой испокон веков сплеталось наше существование. Волшебство в этой книге соседствовало с вкраплениями крови на страницах – волшебство граничило с тем же и в ковене. Именно поэтому у каждого из нас находилась любимая сказка братьев Гримм. Но если моя семья предпочитала «Гензель и Гретель» или «Милого Роланда», то Джулиан всегда выбирал сказку о двенадцати братьях – несчастных принцах, приговоренных к смерти после рождения их долгожданной сестры. «И велел король выстругать двенадцать гробов для каждого из своих сыновей, коль понесет ему королева желанную дочь, которая унаследует все его королевство…» Я никогда не верила в сказки. Так почему же вдруг оказалась в одной из них? – Еще раз, – вздохнула я и, прикрыв глаза, встряхнула пригоршню костей. – Ну же! «Ты всегда должна быть там, где велят быть руны. Они молвят голосом духов, а духи всегда видят больше. Ведь полная картина открывается только тем, кто смотрит на нее сверху». Руны посыпались в небрежном броске, задевая пустые тарелки, а затем сошлись в старой треклятой вязи. Наутиз, Иса, Вуньо… «Новый Орлеан». – Да я уже два месяца здесь торчу, черт возьми! Значит, моя судьба – умереть, смотря на французский квартал?! – воскликнула я, откидываясь назад так, что ударилась затылком о спинку дивана. – Вы правда не понимаете, глупые костяшки?! Он уже близко! Джулиан придет за мной. Мне нужно знать, куда бежать дальше. Где будет безопасно? Что, неужели нигде?.. Вы принципиально меня не слушаете? Да, я не Рэйчел, которая могла договориться даже с табуреткой, но… Умоляю! Я стиснула пальцы и стукнула кулаком по столу. Встряска подбросила кубики на несколько сантиметров, но, даже закрутившись в воздухе, они все равно приземлились так же. – Новый Орлеан, – со вздохом прочитала я в сотый раз. «Никогда не выбирай место самостоятельно, поняла? Всегда слушайся рун. Поклянись, что и шага без них не сделаешь, Одри!» Благо нарушать клятвы – моя коронная фишка.