— Читай перед сном художественную литературу, Волкова, — сказал я, — а не выдумки спятивших искусствоведов. Для новых сеансов мазохизма сходишь в библиотеку. Там и найдёшь все эти идиотские статьи, если захочешь. Я указал на замершую у стены Лену. — Слушай Кукушкину, а не всяких там литературных критиканов, — сказал я. — Ей нравятся твои стихи. Значит: они хорошие. Все эти критики — на самом деле поэты-неудачники. Они тебе попросту завидуют. Поверь моему опыту. Пожал плечами. — Сам я стихи не люблю, если их нельзя петь. Но Кукушкиной верю больше, чем этому Леониду Лившицу. И ты, Волкова, прислушивайся именно к её словам: это она потребитель твоего контента, а не тот «известный» горе-критик. Алина правой рукой прижала к груди папку — левой указала в прихожую. — Уходи, Крылов, — сказала она. Кукушкина всхлипнула. Я кивнул. — Как скажешь. Надел куртку, сунул ноги в ботинки. — Я тебя ненавижу, Крылов, — произнесла Алина. По её щекам скользили слёзы. — Вот и напиши об этом новое стихотворение, — сказал я. Жестом подозвал к себе Кукушкину — семиклассница подошла. Я шепнул ей на ухо: — Присмотри за Алиной. Лена кивнула. — До завтра, Волкова! — сказал я. И перешагнул через порог. * * * Захлопнул дверь, спустился на один лестничный пролёт и остановился. Снял правый ботинок, увидел на своей пятке мокрое пятно. Озадаченно хмыкнул. Принюхался. Покачал головой. Произнёс: — Ну и гад же ты, Барсик! * * * Утром (по пути в школу) я спросил у Кукушкиной: — Как прошёл вечер? Лена вздохнула. — Нормально, — ответила она. — Алиночка плакала. * * * В понедельник перед уроком Волкова со мной не поздоровалась. Она вошла в класс перед самым звонком, вместе с учительницей. Заняла своё место за партой. Молчала. Будто не замечала меня. Но сдвинула учебник на середину столешницы. Во время урока я отметил, что моя соседка по парте снова пришла с подкрашенными тушью ресницами. Унюхал и едва уловимый запах её духов. Ни разу на протяжении всего урока не увидел на лице Алины улыбку; не заметил в ярко-голубых глазах Волковой и блеск слёз. После занятия Алина вдруг схватила меня за рукав, помешала выбраться из-за парты. — Сиди, Крылов, — сказала она. Выждала, пока шумная толпа наших одноклассников покинет класс. Вынула из портфеля четыре синие «общие» тетради большого альбомного формата. Положила их на стол — туда, где во время занятия находился учебник. — Вот, — сказала Волкова. Она накрыла тетради рукой. — Что это? — спросил я. — Мои стихи, — ответила Алина. — Тут всё, что я написала после маминой смерти: и в Москве, и уже здесь, в Рудогорске. Даже те стихотворения, которые… новые. Не представляю, сгодятся ли они для ваших песен. Она пожала плечами. — Сам разберёшься. Волкова посмотрела мне в глаза — впервые за сегодняшний день. — Я дам эти тетради тебе, Крылов, — сказала она, — если поклянёшься, что выполнишь мои условия. Глава 11 Один за другим задержавшиеся в классной комнате ученики десятого «А» класса проходили к выходу. Они громыхали стульями, шаркали ногами, громко разговаривали и смеялись. Некоторые оборачивались, смотрели на меня и на Волкову. Но мы не обращали внимания на одноклассников — сидели за партой, смотрели друг другу в глаза. Я вновь удивился тому обстоятельству, как часто меняла оттенок радужная оболочка глаз моей соседки по парте. Вспомнил, что перед уроком Алинины глаза выглядели ярко-голубыми. Но теперь их цвет походил на бирюзовый. Я мазнул мимолётным взглядом по будто слегка подтёртым веснушкам, по белому шраму, по плотно сжатым губам. Не заметил на лице Волковой следы от долгих ночных рыданий. Не усомнился в словах Кукушкиной о том, что Алина плакала вчера вечером. Но сомневался, что Волкова провела бессонную ночь. Посмотрел на тетради. — Какие условия? — спросил я. Алина чуть сощурила глаза. — Во-первых, пообещай, что никому эти тетради не покажешь, — сказала она. Я кивнул. — Легко. — Во-вторых, — сказала Алина. — Никому не говори об Алине Солнечной. Пожал плечами. — Без проблем. — А ещё запиши мне ноты и гитарную табулатуру той песни, которую ты нам вчера спел, — сказала Волкова. — И это всё? — спросил я. — Всё. — Сделаю. Алина убрала руку с тетрадей; наблюдала за тем, как я укладывал их на дно дипломата.