— И это все за сегодня? — спросила Алина. Она приподняла брови. — Пока все, — ответил я. Бросил бумажки обратно. — Ты стал популярным, Иван Крылов, — заявила Волкова. — Поздравляю. Она усмехнулась. Но я не заметил в её взгляде веселья. — Популярным стал не Ваня Крылов, а Котёнок, — сказал я. — А между вами есть разница? — спросила Волкова. Я проследил взглядом за Лидочкой Сергеевой, которая в сопровождении двух подружек направилась к выходу. Сказал: — Ещё какая. — Объясни, — попросила Алина. Я огляделся — в классе остались только я и моя соседка по парте. Сообщил: — Я — это я. А Котёнок — это вымышленный товарищ. Это тот парень, которого всё эти девицы сами придумали, пока слушали на субботнем концерте песни в моём исполнении. Показал Алине конверт, который нашёл сегодня в почтовом ящике. — Они и пишут свои писульки не Ивану Крылову, а Котёнку, — сказал я. — Потому что им понравился тот, придуманный персонаж. А Ванька Крылов их не интересует. Вот так вот. Волкова пожала плечами. — Ну и что, — сказала она. — Зато у тебя теперь вон сколько поклонниц. Выбирай любую. Алина ухмыльнулась. Я бросил конверт обратно: на дно дипломата. Опустил крышку. Щёлкнул замками. — Не из кого там выбирать. Все они — не мой вариант. Говорил тихо, словно сам себе. Но Волкова меня услышала. — Это ещё почему? — спросила она. — Да потому что после того сна о будущем, — сказал я, — у меня появилась проблема. Постучал себя пальцем по виску. Уточнил: — Проблема вот здесь, в голове. — Какая? — Я себя теперь считаю не шестнадцатилетним пацаном; и даже не Котёнком. Сам для себя я — взрослый шестидесятилетний мужчина. Улавливаешь, Волкова, о чём я говорю? Я прекрасно помню не только своих детей, но и внуков. Моя внучка была чуть младше моих нынешних одноклассников. Это всё равно что… Пощёлкал пальцем. — Представь, что тебе признались в любви пятеро мальчишек из старшей группы детского сада, — сказал я. — Причём выглядят они, как взрослые… ну, почти. И с кем из них, Волкова, ты решишь замутить роман? С кем из них ты будешь играть по вечерам в машинки, смотреть мультфильмы и рассматривать яркие картинки в детских книжках? Откинулся на спинку стула. Алина покачала головой и ткнула пальцем в мой дипломат. — Сомневаюсь, что кто-то из этих девчонок будет с тобой катать машинки… по вечерам, — сказала она. Я пожал плечами. Вздохнул. Посмотрел на Волкову. — Возможно, что и не будут, — сказал я. — Возможно, они будут вести себя, как взрослые — в их понимании. Вот только разница в возрасте между мной и этими девочками даже больше, чем у тебя и детсадовцев. Я тоже могу катать машинки и читать детские книжки. Но не уверен, что хочу это делать. Мы с Алиной смотрели друг другу в глаза. Молчали. Мне почудилось, что глаза Алины влажно блеснули. — И что теперь делать… им? — спросила Волкова. Я развёл руками. — Ты пойми, Алина. Проблема не в этих девочках. С ними-то как раз всё в порядке. Волкова моргнула. Я снова прикоснулся к своему виску. — Беда творится с моей головой. Вот здесь. Проблема в этом. Поправил очки. — Мне в реальности всего шестнадцать лет, — сказал я. — Но тот сон не прошёл бесследно. Я теперь не только помню наизусть школьные учебники. Но и считаю себя шестидесятилетним старпёром. Алина опустила глаза. Я не отвёл взгляда от лица своей соседки по парте. — Это психическое расстройство, не иначе, — заявил я. — С такой проблемой к психиатру нужно идти. Чтобы доктор укротил моё разыгравшееся воображение и вернул меня к реальности. Добавил: — Но я к нему не пойду. Как и в милицию. Не хочу прослыть сумасшедшим. Решу свои проблемы сам: так или иначе, но разберусь с ними. А этим девочкам… Постучал по дипломату. —…Им просто не повезло с кумиром. Понимаешь, о чём я говорю, Волкова? Алина кивнула. — Котёнок, которого они придумали, существует только на сцене Дворца культуры и в их воображении. А я — совсем другой человек. Не забывай об этом, Волкова. Выбрался из-за парты. — Я не тот, кому все эти школьницы писали свои записки. И даже не тот, кем выгляжу и кем был раньше. Вот такие вот дела, Волкова. * * * С посланиями поклонниц я разобрался дома, пока подогревал на плите суп. К восьмому уроку количество «записочек» увеличилось до семи штук. «Это не мешки писем, которые приносил Алине Солнечной почтальон», — подумал я, окинув взглядом разложенные на столе бумажки. Отметил и то, что с любовными «записками» в прошлой жизни не сталкивался — лишь с теми, в которых просили «списать домашку». Получал я в своей прошлой жизни и оформленные в виде множества букв признания в любви. Но поначалу те имели вид стандартных писем (с почтовыми марками на конвертах). Потом превратились в текстовые сообщения на экране телефона. А позже — стали записями в социальных сетях. И всё это было уже после окончания школы. Моё прошлое обучение в десятом классе прошло под лозунгом «В СССР секса нет!» — так было даже в Первомайске (я и поцеловался с девчонкой впервые только на первом курсе института). Я поправил очки, вытер о полотенце мокрые руки. Первым делом заглянул в конверт. Нашёл там один единственный лист бумаги с предложением «дружбы» от своей бывшей одноклассницы, которая теперь училась в ПТУ. Я вспомнил лицо этой девицы — признал его симпатичным. Выудил из памяти и факт, что раньше эта девочка не обращала на меня внимания. Она и в этом письме адресовала своё предложение не мне, а Котёнку (будто позабыла моё настоящее имя). Я отбросил конверт с коротким письмом в сторону. Заглянул в пахучий треугольник, полученный от дежурного. Там тоже увидел призыв «дружить», прочёл восторженные отзывы о своём пении — улыбнулся. Подумал, что «похвалы и Котёнку приятны». Задумался. Но не обнаружил в своих воспоминаниях внешность девчонки из девятого «Б» класса — автора «пахучего» послания, украшенного узором из множества синих чернильных сердечек. А вот одна из «мелких» записок меня наверняка порадовала бы — в прошлой жизни. Та самая, которую мне передали в классе перед первым уроком. Подписана она была одним лишь именем: «Наташа». Вот только фамилия к нему и не требовалась. Потому что в десятом «А» сложилась нетипичная ситуация: в нём училась лишь одна девица с таким именем — Наташа Кравцова. «Ты так и не научился танцевать», — прочёл я послание комсорга класса. Поправил очки. Прочёл короткое сообщение снова. Пожал плечами, мысленно передразнил автора: «Грузите апельсины бочками». Сообразил: в свои прошлые шестнадцать лет я бы не удержался и сегодня же уточнил у Кравцовой смысл её послания. Позвонил бы ей (номер Наташиного домашнего телефона я выяснил ещё в девятом классе). Но теперь я лишь отодвинул её послание к «пахучему» треугольнику и одну за другой прочёл остальные записки. Собрал бумажки в кучу, бросил их на край стола и покачал головой.