Когда Пикакс был объявлен столицей округа — исключительно по причине того, что он был его георафическим центром, — это был даже не маленький городок, а всего лишь деревушка, но буквально в одночасье его захватил строительный бум. Кузнец, ковавший подковы и гвозди, уже не справлялся с сыпавшимися на него заказами нахрапистых поселенцев, возводивших жилые дома и магазины. Но однажды случилось несчастье: лошадь взбрыкнула, удар пришёлся кузнецу по голове, и он скончался на месте. В Пикаксе началась настоящая паника! Нет кузнеца — нет гвоздей! Но буквально на следующий же день, по странному стечению обстоятельств, в городе появился незнакомец — крепкий мускулистый парень с длинными волосами — дело невиданное в Мускаунти, что сразу вызвало подозрение. Вещей у него никаких не было, только узелок с бельём, который он нёс на палке, перекинутой через плечо. Но когда парень заявил, что он кузнец, отношение к нему тут же переменилось. Горожане засыпали его вопросами: — А ты умеешь делать гвозди? — Умею, — отвечал он. — А как тебя зовут? — Джон. — Джон — это понятно. А фамилия у тебя есть? — Зовите меня просто Джон. Что вас больше интересует — гвозди или моя фамилия? Что-то здесь явно было не так, но людям позарез нужны были гвозди, поэтому городские власти, почесав затылки, внесли незнакомца в списки горожан под самой распространенной фамилией — Смит, а вместо второго имени написали «К», что означало «кузнец». Так теперь он и звался: Джон К. Смит. Когда Лонгфелло в своём стихотворении написал: «Кузнец, могучий человек…», возможно, он имел в виду именно Джона К. Этот парень отличался высоким ростом, был широк в плечах и мускулист. Как сказал поэт: «Мозолиста его ладонь, в руках его горит огонь…» Теперь никому и в голову не приходило осуждать его за длинные волосы. Более того, парень был молод — всего двадцать два года от роду — и хорош собой, и многие молодые горожанки заглядывались на него. Очень скоро он женился, взяв в жены девушку по имени Эмма. Она была красива и умна, потому что умела читать и писать. Она родила ему шестерых детей, но, к несчастью, трое из них умерли ещё в младенчестве. Для своей семьи Джон построил большой дом: камень для строительства он взял из карьера, а фронтон отделал полевым шпатом, который искрился и сиял на солнце в погожий день. Это новшество очень понравилось горожанам, и многие приходили посмотреть на невиданное чудо. Кузницу Джон устроил на заднем дворе, и там он трудился с утра до ночи не покладая рук: ковал лопаты и топоры, гнул колёса для тачек, мастерил горшки и чугунки, подковы и, конечно же, гвозди. Он был кормильцем семьи и, как добропорядочный христианин, дважды в неделю посещал церковь. Его жене завидовали все женщины города. Иногда он говорил Эмме, что должен проведать свою старую матушку, что жила в Локмастере, и тогда седлал коня и скакал на юг. Приезжал он обратно примерно через неделю. Злые языки говорили, что у него есть другая жена, но Эмма не верила досужим сплетням, тем более что муж всегда привозил ей гостинец — шаль или отрез на новое платье. Но однажды Джон не вернулся домой. Его искали, но так и не нашли. Эмма была уверена, что мужа её убили разбойники с большой дороги, позарившись на лошадь и золотые часы. Локмастер, где торговали богатыми мехами и добывали золото на приисках, в то время имел дурную славу: в его окрестностях было полно охотников за лёгкой добычей. Один человек из соседнего городка предложил Эмме продать кузнечные меха и наковальню своего мужа, но она наотрез отказалась. Шло время. Эмма часто думала о Джоне. Иногда он вёл себя очень странно: вставал посреди ночи и без фонаря шёл на двор. Вопросов она не задавала — всё равно кузнец не стал бы ей отвечать. Но она слышала звон лопаты. В этом тоже не было ничего необычного: банков тогда не существовало, и ценности закапывали в землю. Размышляя об этом, Эмма внезапно поняла, что подобное происходило с Джоном каждый раз после посещения старой матушки. Сгорая от любопытства, Эмма взяла лопату и пошла на задний двор. Было уже темно, но фонарь она зажигать не стала, чтобы не возбуждать любопытства соседей. Земля на всём дворе была хорошо утоптана. Один только неровный пятачок привлёк её внимание — она начала копать под большим дубом. Но там ничего не оказалось — только корни. Тогда она попробовала копнуть в другом месте, в третьем… И уже собиралась оставить свою затею, как вдруг её лопата с металлическим звоном ударилась о какой-то предмет! Встав на колени, Эмма дрожащими руками начала разрывать землю, и постепенно её взору открылся железный сундук! Она лихорадочно открыла крышку. Сундук был доверху набит золотыми монетами! Испугавшись при виде такого богатства, Эмма захлопнула крышку. Она долго стояла на коленях перед сокровищем, сложив молитвенно руки. Её терзали тревожные мысли… Поверх золота в сундуке была брошена какая-то тёмная тряпка. Эмма ещё раз приоткрыла крышку — всего на несколько дюймов, — желая ещё раз украдкой взглянуть на клад. Но ею овладел страх — она никак не могла заставить себя коснуться золота. Тихонько вытащив тряпицу из сундука, она принесла её домой: рассмотреть получше при свете лампы. Материя оказалась ярко-красного цвета. Это был головной платок — бандана, какие обычно носят разбойники или пираты. Эмма вернулась во двор, засыпала сундук землёй и утрамбовала почву ногами. На следующий день она приказала вымостить двор булыжником. Теперь Эмма поняла, откуда у её мужа были золотые часы. Написав последнюю фразу, Квиллер задумался. С какой охотой и дружелюбием Эддингтон болтал с незнакомыми людьми, часами торчащими на стремянках в его магазине! Может быть, он тоже рассказывал им семейные предания, услышанные от своей бабушки? Судя по оставленным следам, сиамцы провели много часов, топчась на кофейном столике, — будто французский кувшин для мартини загипнотизировал их. Юм-Юм то приближалась к нему, то с опаской пятилась назад, а Коко, не в силах оторвать взгляда от «магического кристалла», медленно вращался вокруг кувшина, обнюхивая его со всех сторон. Несомненно, ему чудилось какое-то движение внутри. Толстостенный хрусталь с его мягкими, чувственными формами, снопы света, бьющие в разные стороны, колеблющиеся тени, отбрасываемые кошачьим хвостом, — казалось, внутри прозрачного сосуда теплится какая-то жизнь. Коко крутился вокруг кувшина, будто это был философский шар, — и Квиллер, глядя на хрустальную сферу и любуясь причудливой игрой света и тени, подумал, что, возможно, кот умеет видеть будущее. Впрочем, ему не следовало слишком серьёзно относиться к кошачьим способностям к ясновидению, поэтому он, широко улыбаясь, обратился к своим компаньонам: — Ну что это вы так разволновались сегодня? Может, сюда заглядывали речные крысы — попить воды? Надеюсь, вы не приглашали их в дом? Коко и Юм-Юм притворились глухими. Приобретя ещё одну легенду для своей коллекции, Квиллер, как всегда, бродил по дому в приподнятом настроении, пока в голову ему не пришла тревожная мысль. Как это публиковать? Тут же в город нахлынет толпа предприимчивых искателей лёгкой наживы с отбойными молотками в руках! Количество членов Общества кладоискателей росло с каждым годом — и действительно, некоторым из них удалось разбогатеть. В старые времена жители Мускаунти предпочитали держать деньги в жестянках из-под кофе, закопанных на заднем дворе, а не доверять своё состояние банку. Многие считали, что земля, на которой стояли первые дома в городе, просто-таки нашпигована кладами. Землекопы выходили на поиски сокровищ по ночам. Кладоискательство стало повальным увлечением — многие утверждали, что это помогает вести здоровый образ жизни: свежий воздух, физические упражнения, эмоциональный подъём и — иногда — вознаграждение за труды. Однако энтузиазм кладоискателей не разделяли владельцы земельных угодий, чьи луга, пастбища и соевые поля оказывались перерытыми вдоль и поперёк. Потом Квиллер подумал, что у агента по продаже недвижимости (если под этой маской не скрывался кто-то другой), кроме желания построить новый супермаркет, явно что-то ещё было на уме. — Йа-а-у-у! — подал громкую реплику Коко — либо в поддержку теории Квиллера, либо напоминая, что кошачий обед запаздывает. Квиллер накормил сиамцев, а затем переоделся к ужину, который давала Мэгги. Восемь Квиллер заехал за Полли, чтобы вместе отправиться к Мэгги Спренкл, и, как только они выехали на шоссе, репортёр спросил: — Ну, как жизнь молодая? Что новенького? — Я заказала свитер у Барб Огилви для моей сестры. Хочу подарить ей на Рождество. Спецзаказ. Верблюжья шерсть, рельефная вязка. Ты знаешь, что Барб встречается с Барри Морганом? Они познакомились у его невестки — она художница. — Они друг другу подходят: два сапога пара, — заметил Квиллер. — Барб сказала, что видела тебя на днях. Ты заходил в антикварный магазин. — Это хорошо или плохо? — Пока не могу сказать. Ты что, начал коллекционировать антиквариат? Или ходил проведать свою дорогую Сьюзан? Обе дамы пребывали в состоянии затяжной войны. Коса нашла на камень с тех самых пор, как Сьюзан стала членом библиотечного совета — правда, на короткое время. Сьюзан обвиняла главного библиотекаря в примитивности и недостатке вкуса, а Полли утверждала, что так называемый специалист по антиквариату никогда в жизни не прочла ни одной книги. Эта вражда забавляла Квиллера, доставляя ему дьявольское удовольствие. Он чуть было не рассказал Полли о том, что её фарфоровые попугайчики когда-то принадлежали Сьюзан, но вовремя прикусил язык. — Я зашёл поздравить её с приглашением на нью-йоркскую выставку. Вообще-то я хотел растрясти её на чашечку кофе. Потом я заприметил у неё одну вязаную штуковину, и она мне её подарила. — Какую такую штуковину? — резко переспросила Полли. — Зайдёшь ко мне — увидишь. И ещё я повесил новое панно над камином, Фрэн для меня подобрала. — Какое такое панно? — Увидишь сама. — Квиллер нарочно вредничал, подзуживая Полли. Наконец он решил сменить тему: — А по какому поводу нас пригласили на ужин? — Сам увидишь, — с каменным лицом ответила Полли. Овдовев, Мэгги переехала в дом Спренклов на Главной улице. Раньше она вместе с мужем жила в огромном поместье, знаменитом своими розами, но, оставшись одна, продала его, предпочтя саду апартаменты с розами, вытканными на ковре. Первый этаж здания снимали страховая компания и агентство недвижимости, а два верхних этажа Мэгги превратила в викторианский дворец. Квиллер однажды был там и познакомился с её пятью кошками, носившими имена знаменитых женщин: Сара, Шарлотта, Кэри, Флора и Луиза Мэй. Когда они с Полли подъехали к зданию, Квиллер спросил: — Ну что, рискнём жизнью и поднимемся по главной лестнице? Лестница была узкой и круто взбиралась вверх, как в старинных замках, а на мелкие ступени с трудом можно было поставить ногу — они пропадали под толстым ковром в розочках, от которого рябило в глазах. — Пройдём через заднюю дверь и поднимемся на лифте, — предложила Полли. — Я не хочу сломать себе шею. Лифт медленно и бесшумно поднял пассажиров на третий этаж, и они оказались в роскошно убранном вестибюле. Полли прошептала: — Декорировала Аманда Гудвинтер, — и еле слышно добавила: — А это дорогого стоит. Двухэтажный вестибюль опоясывала ведущая наверх лестница с резными перилами, в проёме которой висела огромная люстра. На гостей обрушивался водопад хрустальных и аметистовых подвесок — считалось, что камни обладают магической способностью восстанавливать энергию. Хозяйка вышла им навстречу, облаченная в чёрное бархатное платье. На шее у неё висело роскошное бриллиантово-жемчужное ожерелье — фамильная драгоценность Спренклов. — Я стою под люстрой каждое утро по десять минут — чтобы зарядить батарейки, — сообщила Мэгги. И действительно, она излучала исключительную для её лет жизнерадостность и энтузиазм. Она настояла на том, чтобы Квиллер тоже подвергся этой процедуре, и он шутливо заявил, что волосы на голове у него встали дыбом, а усы распушились. Полли отказалась стоять под люстрой, сказав, что она уже пробовала как-то раз и потом не могла уснуть три ночи подряд. Их провели в гостиную с обоями всё в тех же розочках, и гостей представили друг другу. Четвёртым в этой маленькой компании был Генри Золлер, до недавнего времени финансовый директор корпорации XYZ. Раньше он работал стоматологом, и в Мускаунти его до сих пор называли «доктор Золлер», правда за глаза. Ему было чуть за шестьдесят, и благородная седина красиво оттеняла легкий загар. В одежде и в манерах он был несколько старомоден. — Пожалуйста, без церемоний. Зовите меня просто Генри, — произнёс он. — Мэгги сказала, что я тоже могу называть вас по имени: Полли и Квилл. Меня восхищает ваш высокий профессионализм. А о вашей, Квилл, статейке об акронимах я до сих пор вспоминаю с удовольствием. Вы спрашивали, как можно переставить буквы в обращении «сир». Я смеялся до упаду. Много писем с ответами вы получили? — Только одно. Из налоговой инспекции. — Это была неправда, но Квиллер не мог удержаться от иронии. — Ваше здоровье! — провозгласил Золлер, когда подали аперитив. Они сидели на стульях, обитых красным разрезным бархатом, бокалы ставили на мраморные столики с гнутыми ножками и смотрели на красные стены, увешанными произведениями искусства, которые были приобретены в Париже предками Спренклов.