Мать улыбнулась. – Кушай лучше. Хочешь маринованных огурчиков? – Нет, спасибо. Так бывало всегда: они болтали о пустяках, лишь бы не говорить о грустном. Однако не все разговоры можно откладывать до бесконечности. – Где его нашли? – спросил Грей. – Возле магазина «Сэвен-Илевен» на Кедровой улице. Он заблудился, пошел не туда, куда было нужно. Хорошо хоть ему хватило ума позвонить Джону и Сьюз. Это были соседи родителей. После звонка отца они, видимо, позвонили матери, а она, до полусмерти перепуганная, – Грею. Но уже через пять минут мама снова перезвонила. Отец уже был дома, в целости и сохранности. И все же Грей понял, что просто обязан заехать к родителям, хотя бы ненадолго. – Он все еще принимает арисепт? – спросил Грей. – Конечно, каждое утро. Я слежу за этим. Вскоре после того, как родители перебрались сюда из Техаса, врачи поставили отцу страшный диагноз: болезнь Альцгеймера. Пусть и в начальной стадии, но болезнь была неизлечима. А начиналось все с невинной, как казалось, забывчивости: он стал забывать, куда положил ключи, забывать телефонные номера, имена соседей. По мнению врачей, дремавшую доселе болезнь пробудил к жизни их переезд из Техаса. Отец стал путать даты, плохо ориентироваться на местности, но, упрямый и непреклонный, он не хотел пасовать перед болезнью и постоянно пытался доказать свою состоятельность. А потом к провалам в памяти добавились вспышки беспричинного гнева. Отец перешагнул через какую-то новую, невидимую грань в своем заболевании. – Может, отнесешь ему сэндвичи? – спросила мать. – Тем более что мне нужно позвонить в университет. Грей взял тарелку, и на какой-то миг их руки встретились. – Может быть, нам стоит подумать о том, чтобы пригласить к отцу постоянную сиделку? Мать отдернула руки и отрицательно мотнула головой. Не то чтобы она возражала против этой идеи. Она просто не хотела ее обсуждать. Грей не в первый раз наталкивался на эту невидимую стену. Во-первых, на присутствие сиделки никогда не согласится отец, поскольку в глазах окружающих он, по его мнению, станет выглядеть безнадежным инвалидом. Во-вторых, против этого была и сама мать, считавшая, что заботиться о муже должна только она, и никто больше. Но каких мучений все это стоило их семье! – Кенни давно приезжал? – поинтересовался Грей. Его младший брат возглавлял компьютерную фирму в соседнем штате, неподалеку от границы штата Виргиния. Он пошел по стопам отца и стал технарем, правда, специализировался не на нефти, как отец, а на электричестве. – Ты же знаешь Кенни… – сказала мать. – Ну-ка погоди, я положу отцу маринованный огурчик. Грей печально покачал головой. В последнее время Кенни часто говорил о том, что хочет переехать в город Купертино, что в Калифорнии. Он приводил массу аргументов в пользу этого решения, но Грей-то знал правду. Его брат просто хотел сбежать, уехать как можно дальше от всех проблем. Но Грей не осуждал младшего брата. Когда-то он и сам сделал то же самое, завербовавшись в армию. Возможно, это была фамильная, передающаяся по наследству черта их семьи. Мать протянула ему банку с маринованными огурцами, чтобы он открыл ее, и спросила: – Как идут дела в твоей лаборатории? – Отлично, – ответил Грей, а затем откупорил банку, выудил из нее огурец и положил на тарелку, предназначенную для отца. – Я прочитала в газетах, что правительство собирается сократить финансирование УППОНИР. – Не волнуйся, меня не уволят, – успокоил он ее. Родители не знали о том, что такое «Сигма» и какую роль играет в ней их сын. Они считали, что Грей занимается какими-то малозначащими научными изысканиями по заказу Пентагона. У них, разумеется, не было допуска к секретным сведениям подобного рода. С тарелкой в руке Грей направился к задней двери. Мать смотрела ему вслед. – Он обрадуется, увидев тебя. «Если бы только я мог сказать то же самое!» – с горечью подумал Грей, направляясь к сараю, стоявшему в дальнем конце участка. Из приоткрытой двери доносились звуки музыки кантри. Они возродили в памяти не самые приятные воспоминания. Грей остановился у дверей сарая. Он увидел отца, склонившегося над верстаком, на котором лежали ровно оструганные дощечки. – Папа! – окликнул он. Отец выпрямился и обернулся. Он был примерно такого же роста, как Грейсон, только более коренастый, с широкой спиной и плечами. Перед тем как поступить в колледж, он работал на нефтяных месторождениях, зарабатывая деньги и опыт в области нефтедобычи. И все было прекрасно до тех пор, пока однажды в результате аварии на нефтяной вышке ему не отрезало по колено левую ногу. В результате отец вышел на пенсию в сорок семь лет. Это случилось пятнадцать лет назад. Половина жизни Грейсона. Поганой, надо признать, жизни. – Грей? – Отец словно не верил своим глазам. Он утер пот со лба, размазав по нему налипшие опилки, и сердито нахмурился. – Не стоило проделывать столь долгий путь. – А как же иначе к тебе приехали бы эти сэндвичи? – сказал Грей, показывая отцу тарелку. – Их приготовила твоя мать? – Ты же ее знаешь. Она старалась как могла. – Что ж, тогда я, пожалуй, их съем. Добрые порывы необходимо поощрять. – Оттолкнувшись от верстака, отец проковылял на своем протезе к холодильнику. – Пиво будешь? – Мне скоро нужно возвращаться на работу. – Одна бутылка пива тебя не убьет. У меня как раз есть «Сэм Адамс» – помои, которые тебе так нравятся. Отец был любителем таких известных сортов пива, как «Будвайзер» и «Курс», но тот факт, что он забил холодильник банками «Сэма Адамса», значило в сто раз больше, чем дружеское похлопывание по спине. А может быть, даже больше, чем объятие. Грей просто не мог отказаться от этого предложения. Он взял бутылку и откупорил ее с помощью открывалки, привинченной к краю верстака. Отец подошел бочком, примостился на краешек высокой табуретки и поднял бутылку «Будвайзера», салютуя сыну. – Быть старым, конечно, хреново, но пиво хотя бы немного скрашивает этот недостаток. – Ты прав, – сказал Грей, сделав большой глоток. Он подумал о том, что мешать кодеин с алкоголем не самое мудрое решение, но утро у него выдалось настолько кошмарным, что сейчас подобные мелочи уже не имели значения. Отец молча смотрел на сына, и молчание длилось так долго, что стало неловким. – Итак, – заговорил Грей, – ты теперь и домой самостоятельно дойти не можешь? – Да пошел ты! – с притворной злостью огрызнулся отец, а затем улыбнулся и грустно покачал головой. Он не любил недомолвок и всегда ценил искренность и откровенность. Стрельба прямой наводкой – так называл это отец. – По крайней мере, я, в отличие от тебя, не сидел в тюряге! – Да уж, до меня тебе далеко. Тебя в Ливенуорт даже за деньги не пустят. – Вот и замечательно, плакать не буду! Два уголовника для одной семьи – многовато. Эта добродушная пикировка немного разрядила атмосферу, но, когда их взгляды встретились, Грей заметил в глазах отца то, чего никогда не видел в них раньше. Страх. Отношения между отцом и сыном всегда были непростыми. После аварии отец стал сильно пить и время от времени впадал в депрессию. Техасский нефтяник в одночасье превратился в домохозяйку, и это сломило его. Он был вынужден сидеть дома и растить двоих сыновей, в то время как его супруга каждый день ходила на работу и зарабатывала деньги. Злясь, но не в силах что-либо изменить, отец превратил дом в подобие концлагеря, а Грей, прирожденный бунтарь, постоянно выступал против драконовских порядков, которые навязывал отец. Когда же ему исполнилось восемнадцать, Грей просто собрал рюкзак, ушел посреди ночи из дома и записался в армию. После этого отец с сыном не разговаривали целых два года. Постепенно и очень осторожно мать помирила их, и все же отношения между отцом и сыном напоминали скорее вооруженное перемирие. «Вы в большей степени одинаковые, нежели разные», – сказала как-то мать. Более пугающих слов Грей не слышал за всю свою жизнь. – Что за дерьмо! – нарушил молчание отец. – «Будвайзер»? – подхватил Грей. – Это точно! Вот почему я пью только «Сэм Адамс». Отец ухмыльнулся: – Ну и засранец же ты! – Ты меня сам таким воспитал. По своему образу и подобию. – То есть я тоже засранец? – Я этого не говорил. Отец снова усмехнулся и спросил: – А что это ты вдруг заявился? «Потому что я не знаю, как долго ты еще будешь меня помнить», – мысленно ответил Грей, однако вслух этого не произнес. За фасадом жесткости и независимости в душе Грея все еще жила детская уязвимость, память о прошлых обидах, желание услышать от отца хоть несколько ласковых слов. Но время стремительно таяло, и какой-то частицей своего сознания Грей понимал, что, по всей вероятности, слов этих ему уже не услышать. – Где ты купил эти сэндвичи? – спросил отец. – Они просто великолепны. Грею пришлось приложить определенное усилие, чтобы на его лице ничто не отразилось. – Мама сделала, – ответил он. – A-а, ну да… – смущенно проговорил отец. Их взгляды снова встретились, и помимо страха Грей заметил в глазах отца еще и стыд. Пятнадцать лет назад он перестал быть мужчиной, а теперь перестает быть человеком. – Пап, я…