— Ты не клялся. Ты пообещал церковным властям терпеть некоторые лишения: бедность, безбрачие и послушание. Если церковь сочтет обстоятельства, при которых ты давал это обещание, сомнительными, то кто я такой и как должен себя чувствовать, ведь я сам сделал немало, чтобы придать этим обстоятельствам как можно больше святости? Чем старше я становлюсь, тем меньше имею склонность судить, даже Питера Бернса. Несмотря на всю боль, которую он причинил, он сам был жертвой беспощадного времени. Солнце уже подкатилось к западному горизонту, завалившись на церковную башню, окрашивая ее в сверкающий белый палец, указывающий прямо на небеса. На красной черепичной крыше дома Бландины Тайлер оно разожгло ненастоящий огонь. Мэтт сощурился на все это послеобеденное сияние. — Если вы обманываетесь, отец, — сказал он осторожно, — и если вы жертва отрицания, настолько глубокого, что оно превращает это все в невинность даже для вас, на мне лежит ужасная ноша, которая ставит меня под чудовищный риск. Отец Эрнандес кивнул: — Я могу только поклясться всем, что у меня есть и во что я верю: я не тот человек, о котором говорится в этих письмах. — Теперь это не только ваша проблема. — Ты – хороший священник, Маттиас, — он положил Мэтту руку на плечо. — Я не подведу тебя. Глава 38 Медленный танец на песках времени --- С меня ужин, — сказал Мэтт в телефонную трубку. — За что? — спросила Темпл, делая «тьфу-тьфу», чтобы не накликать себе самой долгов. — За услуги шофера до церкви, за то, что рисковала жизнью и здоровьем. — А ты научил меня как сохранить жизнь и здоровье. Это я должна тебе ужин. — Позволь мне сделать первый шаг к обществу с взаимными обязательствами. Ужин. Я угощаю. В каком-нибудь милом месте. — Ты не можешь идти ужинать, тебе работать в этом время. — Но не завтра. Будет выходной. — Завтра! Это же слишком скоро. — Почему? Тебе надо поститься три дня перед ужином в ресторане? — Ну, не мешало бы… хорошо, это свидание. В какое время? — Может, в семь? Я обычно в это время иду на работу. — Замечательно! Встретимся около «шевроле» на парковке. Темпл повесила трубку и улыбнулась. Мэтт был таким серьезным, когда говорил про обязательства. Что с ним будет, когда он узнает, к чему ведет ее идея с ужином. И все же, они никогда много времени не проводили вместе. В семь вечера в Лас-Вегасе солнце все еще ведет себя безжалостно. Сентябрь. Так что шансов скрыться под покровом вечера у Темпл не было. Мэтт уже стоял около машины, когда она продефилировала к нему в своем лиловом коктейльном платье из тафты, с серебряной на ремешке сумочкой под крокодиловую кожу через плечо. Он увидел ее еще на расстоянии – как он мог пропустить такое?! — и тотчас забеспокоился. Темпл еще ни разу в жизни не разодевалась так для кого-то, кто не был ей безразличен. — Привет, — поздоровалась она в бойком отрепетированном пиарщиками стиле. Мэтт тяжело улыбнулся: — Я не надел галстук. — Отлично! — сказала она, глядя на его бежевые широкие брюки и спортивный жакет, из-под которого выглядывала белая футболка. — Ты выглядишь… отлично, — ответил он, бессознательно повторяя ее слова. Темпл улыбнулась. Глянув на себя в зеркало, она согласилась с его мнением. Воротник ее платья довольно скромно прилегал к шее, но эти оголенный плечи и спина, и даже вдоль по бокам до самых бедер, где платье расцветало в юбку, заканчивающуюся чуть за коленом… Атласные туфли на каблуках с ремешками, в тон платью, она купила в ужасно дешевом магазине «Дикая пара» в местном торговом центре. — Спасибо, — ответила она скромно. Мэтт показал ей пластиковую карточку, как будто пытался переключить внимание на что-то другое: — Сегодня по почте мне прислали мои водительские права. Невада. Она взяла и внимательно их рассмотрела, даже прочитала данные. Рост: 178 см, вес: 77 кг, глаза: карие, волосы: светлые. Ох и ах. — Супер! Боже, у тебя даже фотография здесь шикарная! Напомни мне, чтоб я не показывала тебе свои. Она вернула ему права и полезла в сумочку за ключами. Вытащив, она мягко подбросила их Мэтту со словами: — Ты поведешь. Мэтт поймал ключи и инстинктивно прижал их к груди. Выглядел он удивленным и довольным, хотя и пытался это скрыть. Он подошел открыть ей дверь с пассажирской стороны, и она грациозно села, стараясь не помять оборки своего чудесного подола. Обойдя машину, Мэтт тоже скользнул внутрь. Она бросила свою сумочку на заднее сиденье и ослепительно улыбнулась. — Поехали, — приказала она. — Отвези меня в какое-нибудь темное место. — Но еще не стемнело. — Стемнеет. — У меня есть на этот счет сомнения. — У тебя всегда есть сомнения. К счастью, у меня нет. Отвези меня в темное место, — проинструктировала она на контральто, каку Лорин Бэколл, а потом как-то сразу успокоилась. Потом она игриво добавила: – Ты не пожалеешь. Мэтт вел машину и выглядел еще более обеспокоенным. Мимо проносился город, Лас-Вегас-Стрип начинал загораться на фоне неба, которое все еще не было темным, а только лишь сумеречным, подкрашенным лиловым, золотым и пурпурным тонами. Горы и облака казались ближе, а огни ускользали прочь. Когда «шевроле» свернул на шоссе номер 95, машин почти не было. Темпл сидела на своем пассажирском сиденье довольная и наслаждалась поездкой: пусть город позади нее тонет в ночи, пусть перед ней красно-лиловым пионом распускается пустыня вперемешку с небом и закатом на фоне далеких гор. Запустив руку в свою сумочку, Темпл говорила хриплым голосом, как будто по радио, которое не было настроено. Пока. Мэтт смотрел на дорогу, точно не зная, где он находится и куда направляется. А Темпл рассматривала его чудесный профиль и совершенно точно знала, куда хочет поехать. — Это… — начала она, — мое выпускное платье. Я никогда не выбрасываю хорошие платья. К тому же, они часто работают, как машины времени. Сегодня третье июня 1978 года, и мы едем на выпускной бал. Я специально купила это платье, а ты принес мне милый браслет с цветами гардении, — из сумочки она вытащила белую коробочку: – Ух ты! Как здорово, я могу прикрепить его куда захочу… На платье он играть не будет… — она смотрела на лиф своего платья, демонстрируя голые плечи. — Зато он отлично будет смотреться на моем ободке, — она сняла с волос лиловый с серебром атласный ободок и прицепила букетик гардений справа: – Вот так, — она снова надела ободок и повернула голову к Мэтту, который кивнул в знак одобрения, хотя и был все еще изумлен. Тем временем Темпл продолжала: – На тебе… — она посмотрела вперед, в даль, где уже становилось совсем темно, как заказывали, — простой белый вечерний жакет, очень подходяще. А вот и твоя бутоньерка. Ничего кричащего. Ненавижу безвкусные цветы, как и ты, — она потянулась к нему, чтобы прицепить к его лацкану красную гвоздику. Теперь он выглядел крайне обеспокоенным и даже запуганным. Темпл с облечением вздохнула и снова откинулась на спинку сиденья: – Я не могу сказать тебе, как прекрасно это выглядит, потому как еду в приличной машине с очень приличным шофером. — Не кажется ли тебе этот выпускной бал немного пустынным? — решился намекнуть Мэтт. Она улыбнулась. По обеим сторонам машины распласталась бескрайняя пустыня, и только где-то совсем вдалеке, в зеркале заднего вида, слабо мерцали огни Лас-Вегаса – единственный признак цивилизации. Темнота опустилась на пустыню со скоростью черного бархатного занавеса на сцене. — Как далеко мы направляемся? — спросил он. Посмотрим, подумала Темпл, а вслух ответила: — Остановись в том месте, которое подходит под мое описание: темное и уединенное. Несмотря на пустоту вокруг, со всех сторон вдалеке поблескивали чьи-то частные владения. Наконец Мэтт чуть притормозил и свернул с грязной дороги, проехав еще несколько метров по песку, прежде чем полностью остановиться. — Темпл… Она повелительно подняла руку, точно кондуктор. Это была ее неспетая песня, и теперь она уж точно ее споет. — После выпускного бала теперь девушек обычно отвозят в пригородные гостиницы, где номера стоят целое состояние, и все пытаются вести себя, как крутые, а потом ужасно разочаровываются. Но мы с тобой ходим в небольшую школу в маленьком городке, так что у нас есть только школьный спортзал весь в гофрированной бумаге и со старомодным серебряным диско-шаром. Посмотри, вон он! — она наклонила голову, чтобы рассмотреть небо за ветровым стеклом. Мэтт сделал то же. Им услужливо показалась луна, чуть подкрашенная сверху синеватым из-за частично тонированного лобового стекла. Сегодня тринадцатое полнолуние, как прочитала сегодня в газете Темпл. Идеальное время. Она вынула кассету из утробы своей бездонной сумочки и воткнула ее в приемник, но не до конца: — Может, стоит сперва осмотреть зал. Мэтт вылез из машины и подошел с ее стороны, открывая дверцу. — Спасибо, — довольно улыбнулась она в манере шестнадцатилетней девочки. Какая вежливая юная леди! Она прихватила с собой сумочку, а потом, обойдя машину, открыла дверцу со стороны водителя и включила потушенные Мэттом фары. — О, декораторы постарались на славу, — бредила она, простирая руки высоко в усеянное звездами небо. От заката осталось одно лишь воспоминание – последней красной волной он озарил неровные горы. «Шевроле» был оазисом света в этой черной пустыне. Его фары врезались в синюю бархатную темноту, точно огромные столбы от прожекторов, которые обычно устанавливают на рок-концертах.