Упругие прохладные струйки щекотали кожу, а в голову лезли несвоевременные мысли. Говорят, что старики не следят за собой… А для чего? Женщины на меня не смотрят, мыслями моими никто не интересуется… Кому интересно, о чем я думаю, куда иду и зачем живу? Так для чего мне следить за собой и для кого? Для себя? Хреновая мотивация. Когда-то я был фанатичным трудоголиком, мечтавшим свернуть горы и осчастливить, если не все человечество, то хотя бы свою страну, теперь стал принципиальным бездельником и циником, вечно одиноким угрюмым сычом. Зато во мне есть и положительная сторона: я не виню в своих неудачах государство, обстоятельства, семью и плохую карму. Во всем виноват лично я сам и никто более. Таким образом, я лишен комплексов, которые мешают большинству людей объективно воспринимать реальность. С наслаждением намочил голову, растерся мочалкой, почистил зубы – и впрямь полегчало. Выбравшись из ванной, остановился на пороге, оглядывая убогий интерьер своего нового жилища. Да уж, квартирку я снял – просто блеск. Квартирка, типа, я вас умоляю. Прошлая была не в пример. С евроремонтом и за те же деньги. Зачем я согласился на эту халупу, ума не приложу. Ну и ладно. С другой стороны, экзотика, в таких я еще не жил. Впрочем, надоест – сменю. Забытый телевизор молол что-то про Сирию и ИГИЛ. Всюду террористы, экстремисты и радикальные исламисты… стабильности в мире нет. Впрочем, что мне до них, суетящихся и постылых? – рассудил я и нажал красную кнопку пульта. Вылил в бокал остатки коньяка. Пойду, открою окно, подышу свежим воздухом. До окна так и не дошел. Потому что увидел, что из-под двери в запертую вторую комнату пробивается полоска света… Это было, мягко говоря, странно. Как следует, протерев глаза и, дождавшись пока исчезнут темные круги, посмотрел еще раз. Свет никуда не исчез, и даже кажется, стал ярче. Поставив коньяк на стол, подошел и осторожно прижался ухом к двери. Сделал это напрасно, потому что от легкого нажатия дверь открылась и я, спьяну не удержав равновесия, ввалился прямо в белое марево. Глава 2 Падая, я непроизвольно зажмурился и когда через секунду открыл глаза, обнаружил себя стоящим на карачках в той же самой комнате, из которой только что пытался выйти. Только задом к двери. Как так вышло? Не мог же я извернуться в падении словно кошка. Такие трюки мне давно не под силу. Некоторое время тупо озирался. Вроде обстановка та же самая. Но, что-то было не так. Твою мать! А где мой телек, коньяк и остатки бутербродов? И почему диван, который я долго расправлял, стараясь чтобы он при этом не развалился, теперь стоит собранный, да и выглядит гораздо новей. И протупив еще несколько секунд, наконец, обнаружил главную несуразность – за окнами было утро. Яркое солнечное утро. Приготовившись, кряхтя подняться на ноги, я к своему удивлению вскочил как подорванный. Чуть до потолка не допрыгнул, едва успев подхватить свалившиеся трусы. От души выругался и не узнал свой голос. Следующая матерная тирада застряла в горле. Из зеркала на меня смотрел симпатичный молодой парень лет двадцати. Я помахал ладонью перед лицом, отгоняя наваждение. Парень в зеркале сделал то же самое. Да это же, я – собственной персоной! Только помолодевший на четыре с лишним десятка лет. Некоторое время крутился перед зеркалом как заядлая модница, разглядывая свои бицепсы-трицепсы (всегда был спортивным малым) и поддерживая норовящие свалиться трусы – задница моя в том возрасте была куда меньшего размера. Чудо! Другого слова и не подобрать. Как же прекрасно быть молодым! Но как такое возможно? А может я умер и это портал на тот свет? Щурясь от яркого солнца, подошел к окну. Ничего особенного там не узрел – тот же двор, те же деревянные дома вокруг, заросший лопухами палисадник. Все то же самое… Э-э, нет, не все. Вместо квартала девятиэтажек в полукилометре от нас, чернеет закопченными трубами какой-то частный сектор. Несмотря на жару, из некоторых поднимается дымок. Ну да сегодня ж воскресенье – бани топят. Стоп! Какие бани, какое воскресенье? Какой, на хрен, частный сектор? Срывающимися пальцами я распахнул окно и по пояс высунувшись, посмотрел влево. Ну, конечно, четырнадцатиэтажную башню элитного дома по ту сторону улицы, как корова языком слизала. Вместо нее жидкий березняк, за которым виднелись панельные пятиэтажки. В одной из них, я помнится, жил, в стародавние времена. Ну, хоть они никуда не делись. А башни нет. Ну, так понятно – если нет девятиэтажек построенных сорок с лишним лет назад, откуда взяться башне, которую всего-то года два как воткнули. Продолжая озираться, замечал все новые и новые несуразности. Совсем мало машин. Да и те, прости господи, четыреста двенадцатый «москвич» … двадцать первая «волга» … мама родная… горбатый «запорожец». Когда я его видел в последний раз? Натужно кряхтя по дороге в горку, на перекресток выползла желтая туша автобуса. «ЛИАЗ», совсем еще новый. Седьмой маршрут, он всегда здесь ходил, от Микрорайона до Бетонного завода. Автобус затормозил на остановке. Сложились гармошки дверей, выпустив десяток пассажиров. Несмотря на приличное расстояние, я четко видел детали их одежды. Значит и острота зрения вернулась. Овраг справа от дома весь был застроен разномастными сарайчиками, в которых жители щитовых домов, в прошлом сельчане, держали всякую живность вроде кур и коз. Да вон и они бродят тут же неподалеку. Квохчут и мекают. С детских лет помню эту картину смычки города и деревни. Потом случился жуткий ливень, и все сараи смыло вместе с их обитателями. Когда же это было? Кажется в восьмидесятом. Точно, в год Олимпиады! Я отошел от окна и обреченно рухнул на диван. Что же со мной произошло? Про смерть я уже думал и этот вариант решительно отвергнул. Не нравился он мне. К тому же я чувствовал себя живым, молодым и здоровым, а вовсе не старым и мертвым. Может коньяк оказался настолько забористым, что я вырубился и все окружающее лишь пьяные грезы? Ага, и при этом чувствую себя, предельно трезвым, словно месяц ничего крепче чая в рот не брал. Нет, не бывает таких снов. Подумал так и все же решил себя ущипнуть. Больно! Нет, точно не сон. Тогда что же? С ума за пять минут не сходят, и головой я не стукался… Кажется. Чтоб подтвердить это утверждение, ощупал голову, а затем встал и под разными углами осмотрел ее в зеркале. Целехонька. Остается признать происходящее реальностью. Значит? Значит, я каким-то образом перенесся в прошлое. Судя по картине за окном, куда-то в семидесятые. А если точнее? А если точнее, то «ЛИАЗы» у нас появились где-то в семидесятом, а девятиэтажки начали строить в семьдесят пятом. Значит на дворе первая половина семидесятых. Вот так забрался. Я сидел на диване и разглядывал обстановку комнаты. Надо сказать, она практически не изменилась, разве что стала новей. И вещи мои исчезли. Все до единой. Остались одни трусы, и те велики́. Ан нет, есть еще и часы на руке. Дешевые китайские, но замаскированные под Ориент. Часы и трусы – прекрасный набор для попадания в другой мир. Таким образом, передо мной встали два извечных русских вопроса: кто виноват, и что делать? С первым вопросом пока беспросветно, поэтому и думать о нем незачем, начнем со второго. Значит, дело было так: я вошел в другую комнату… ну, как вошел… впал. Впал, значит, в дверной проем, и оказался мало того, что в той же комнате, так еще и в прошлом. В таком случае, вторая комната, это не комната вовсе, а что-то вроде портала и чтоб вернуться надо войти в нее еще раз. Логично? Вроде, логично. Встал и подошел к межкомнатной двери. Она была плотно прикрыта, словно я не вваливался в нее пятнадцать минут назад. Толкнул рукой – не поддается. Нажал плечом – лишь жалобно скрипнул косяк. Вышибить ее что ли? Нет, погоди, шепнул мне внутренний голос, вышибить всегда успеем. Вдруг что-то нарушится, и я навсегда останусь в прошлом. От этой мысли сладко заныло под ложечкой. А что ты, собственно, забыл в том настоящем? – поинтересовался мой здравый смысл, – кто и что тебя там ждет? Старость и смерть тебя там ждет! А сейчас, может тебе дан второй шанс, прожить жизнь так чтобы не было мучительно больно… ну и так далее. Кем дан? – спросил я у здравого смысла. Да как хочешь так его и называй. Выбирай по вкусу: бог, дьявол, рептилоиды с Нибиру. Гомеостатическое мироздание, наконец. Какая разница? Как какая разница? От этого зависит его цель. Бог помогает людям, дьявол вредит. Рептилоиды, вообще не понятно чего хотят, то ли всех поработить то ли, наоборот, осчастливить, а гомеостатическое мироздание всего лишь не желает быть нарушенным. «Экий ты стал пан-философ, – сказал я себе, – обещал не думать про первый вопрос и сразу же обещание нарушил. Какая тебе вера после этого?» Шорох за спиной заставил меня резко обернуться. В проеме открытого окна устраивался здоровенный рыжий кот. Ну, то есть это могла быть и кошка, но мне почему-то сразу стало ясно, что расположившаяся на подоконнике зверюга, именно кот. Уж больно наглый у него был вид. – Эй! – сказал я ему, – Чего это ты сюда, как к себе домой вперся? Рыжий, не обратив на меня никакого внимания, принялся вылизывать правую лапу. А ведь он и вправду может здесь жить, дошло до меня. Наверняка у квартиры есть хозяева и они в любой момент могут вернуться, а я в таком виде. Решат, что залез вор и вызовут милицию. Голый вор – оригинально. И тут раздался звонок. Я вздрогнул и облившись холодным потом, заметался по комнате. Звонили в дверь. Тут я, наконец, сообразил, что если звонят, значит, нет ключей и на цыпочках прокравшись к двери, глянул в глазок. На площадке стояла бабка добродушно-глуповатого вида, одетая, несмотря на жару, в линялую кофту и длинную холщовую юбку с выцветшими цветами, за ней маячила девчонка лет шестнадцати, русоволосая в коротком ситцевом сарафанчике. Вас мне только не хватало, подумал я, отступая вглубь коридора – не открывать же им. Бабка с девчонкой о чем-то переговаривались за дверью. Звонок громыхнул еще пару раз и все стихло. Убедившись в глазок, что площадка пуста, я вернулся в зал. Кот тоже куда-то делся. Ну и, слава богу, с облегчением подумал я, закрывая окно, шляются тут всякие, а потом ложечки пропадают. Кстати, о ложечках, надо проверить, чем мы тут располагаем. Может одежонка какая отыщется. Одежонки не нашлось. Шкаф был девственно пуст, если не считать пары плечиков, сиротливо покачивающихся на перекладине. Зато на антресолях, в компании нескольких сушеных тараканов нашлась фуфайка и старый спортивный костюм. Внимательно осмотрев это линялое чудо, я с опаской в него облачился. В зеркале отразился студент, собравшийся на сельхозработы. Майка с ностальгическими завязками на вороте и запузыренные трикотаны были настолько застираны и потеряли форму, что даже первоначальный цвет их определить не представлялось возможным, не говоря уже о том мужские они или женские. Ладно хоть без дыр. Следующей для осмотра пришла очередь кухни. Что-то бандитская рожа этого кота мне больно знакома, размышлял я, роясь в кухонных шкафчиках. Не его ли видел, когда с риэлторшей шел смотреть квартиру. Да ну нафиг – между этими событиями сорок с лишним лет. Просто совпадение, мало ли рыжих котов на свете. Из кухонной утвари нашлось несколько старых кастрюль и десяток щербатых тарелок, граненые стаканы разной емкости, а в раковине с облупившейся эмалью валялось семейство алюминиевых вилок-ложек. Были они помятые с гнутыми зубчиками и к тому же грязные, словно землю ими копали. Пусто оказалось и в холодильнике лишь сугробы инея в морозилке. Непохоже, что квартира обитаема. По крайней мере, на постоянной основе. Значит внезапного прихода хозяев можно не опасаться. Я подошел к телевизору. «Горизонт-101» гласила надпись в нижнем левом углу. Полированная деревянная дура на длинных ножках смотрелась солидно. Да и весила солидно – килограмм пятьдесят, насколько я помню. Выпуклый белесый экран отразил мою озадаченную физиономию на фоне окна. Работает ли? Я щелкнул тумблером. Телевизор работал. Сперва засветилась лампочка с надписью «сеть», затем, после долгого гудения нагревающихся электронных ламп и потрескивания из динамика полилась задорная музыка и наконец осветился экран, явив черно-белую картинку, где сквозь рябь помех отплясывали под переливы гармошки девушки в сарафанах и кокошниках. Через минуту девушек сменили непривычно опрятные механизаторы, важно отвечающие на вопросы корреспондента. Механизаторы прибыли на выставку сельхозтехники и их ответы иллюстрировались кадрами с рядами всяческих комбайнов, культиваторов и поливальных установок. Устав на них любоваться, пощелкал каналами: на одном была настроечная таблица, сопровождаемая противным гудением, а по остальным и вовсе сериал «белые мурашки». Оно и понятно, в те времена с утра работала лишь первая программа, остальные с шести-семи часов вечера. Я вернулся на первую, там как раз начался выпуск новостей. Строгий диктор заступался за Анжелу Дэвис и клеймил американскую военщину за новые бомбардировки Ханоя, затем сменив пластинку, упомянул очередной пленум ЦК КПСС. Так, уже какая-то временная привязка. Помехи усилились. Понимая лишь каждое третье слово, я лихорадочно крутил телескопические рожки стоящей на телеке, комнатной антенны, но толку от этого было чуть – никаких конкретных дат я так и не узнал. Диктор рассказал что-то про вести с полей и новости закончились, сменившись концертом в честь Дня рыбака. В Союзе было много разных Дней, подумалось мне, и геолога с учителем, и металлурга и даже физкультурника, а сейчас все больше бухгалтера да брокера. Ладно, ящик подтвердил главное – я действительно в советском прошлом. Может радиоточка что-то прояснит. Однако подозрительного вида динамик порадовал лишь передачей «Театр у микрофона». Несколько минут я вслушивался в проникновенные голоса артистов и с удивлением понял, что транслируемый спектакль ничто иное, как «Зеленый фургон» Козачинского. Кажется, в антракте передают последние известия, припомнил я, и оставив радио включенным, пошел открыть окно – от прямых солнечных лучей становилось все жарче. И сразу понял, что поступил опрометчиво. Под окном стояла давешняя девчонка в сарафане и смотрела прямо на меня. – Нюра, – воскликнуло за спиной радио, – ну можно ли так врываться? И патлы, патлы свои пригладь! – Добрый день! – сказала девчонка. – Привет, – только и оставалось ответить мне. – А вы родственник Виктора Мефодьевича? Отказываться от такой подсказки было глупо. – Э-э… Племянник.