— Почему? Они оба охраняют нас. Влахос в замке, другой — вне его. Если не им, то кому тогда можно доверять? Вечера посмотрела в зеркало и тронула огненный камень на груди. — Я хотела поблагодарить вас, моя принцесса. — Данка отвлекла Вечеру от мыслей о том, кто подарил ей этот камень. — За что? — За новую кровать в моей комнате. Она гораздо удобнее старой. Но вы были совсем не обязаны. — Я решила, если ты здесь задержишься, то тебе будет удобнее спать на новой кровати. Старая совсем продавилась. Корвену случайно проговорился кто-то из слуг, а от него узнала я. Почему ты мне сама не сказала? — У вас довольно и своих забот. Зачем вам ещё и мои? — Не думала о себе — подумала бы о Влахосе. Каково ему будет завалить тебя на той жёсткой лавке без перины? Данка залилась краской: — Мы с ним не настолько близки. — Это дело времени. — Вечера спрятала камень за ворот рубахи. — Ты же в него влюблена? — Переливчатые лабрадоровые глаза с любопытством смотрели на Данку через зеркало. — Интересно, что такого в этом Бродяге, что девушки при упоминании о нём краснеют? Безродный наёмник, к тому же без гроша за душой. Неужто всё дело во внешности? Но в армии есть мужчины гораздо красивее. — Я не знаю, — честно ответила Данка. — Но одна красота ничто без души. А она у него есть. — Её сердечко вспыхнуло и налилось теплотой. — По-твоему, он уже получил душу? За какие такие страдания? Влахос — не тот, кто ближе всех к вашим четырём добродетелям. Вечера брызнула смехом, но быстро остановилась. — Прости. — Она промокнула накатившие слёзы. — Но душа у Бродяги — это так глупо. Данка всё же обиделась. — Вы не смотрите людям в глаза, поэтому смеётесь. — Она скрыла свою обиду и продолжила расчёсывать чёрную прядку длинных волос. — А в них вся правда. — И в моих? — И в ваших. Хотите, скажу, что я в них вижу? — Лучше скажи, что ты видишь в глазах своего ненаглядного. — Скорбь, — ответила Данка. — Влахос Бродяга хладнокровнее змеи на своём щите. Он жестокий садист, который выполняет за короля всю грязную работу, — отрезала Вечера. — Ты знаешь его несколько недель, а я — несколько лет. Он не тот, кто тебе нужен. Данка ещё больше покраснела и потупила взгляд. Её губы задрожали. — Наивная, наивная Данка. — Да, я наивная, — тихо согласилась она с жестокими словами принцессы. — Но и вы во многом неправы. Когда он смотрит на меня, я как будто становлюсь красивее. Я будто расцветаю. А когда он смешит меня, я снова счастлива, будто в моей жизни не было того страшного огня и крови. Всё будто исчезает, растворяется в былом, и больше ничего не важно. Вы когда-нибудь испытывали что-то подобное? Вечера подумала. — Не знаю. — Значит, нет. Ваш будущий муж, Альвгред, у него глаза светятся, когда он смотрит на вас. Разве вам не становится тепло от этого на душе? Вечера покачала головой. — И вы его совсем не любите? — Не больше, чем друга. В моём положении любить — непозволительная роскошь. Отец был величайшим полководцем со времён короля Ардо I, он не проиграл ни одного сражения, люди его боготворили, но стоило ему полюбить маму, как он превратился в обыкновенного человека, который погиб в первом же сражении. Мой дед любил женщин, и это его сгубило. Любовь делает королей смертными. — Ваш отец. Эту фразу приписывают вашему отцу. Говорят, это было последнее, что он произнёс перед смертью. Но это не конец этой фразы. Он сказал, что любовь делает королей смертными, но его жизнь была бы вполовину бессмысленней, умри он раньше, чем встретил Суаве. Принцесса нахмурилась и обернулась. — Кто ты? На секунду руки служанки застыли, придерживая чёрную прядь. — Хранитель ключей разрешил мне брать книги из библиотеки. — Чтение — редкое умение для швейки, которая выросла в северной глуши. — Я выросла в Кантамбрии. Там мало кто не умеет читать. — Так ты кантамбрийка? Ты слишком светлокожая. — Моя мать была с Холодных островов, а отец с Эвдона. Я родилась на юге острова, потом родители сбежали оттуда в трюме «Чёрной Капитолины» и поселились в Скорпионьей норе, потом мы жили в Заречье, потом уехали в Негерд. Я не эвдонка, не шенойка, не камтамбрийка, не ангенорка — я бродяжка. Принцесса несколько секунд смотрела на служанку, затем отвернулась. — Теперь я понимаю, что ты нашла в этом Влахосе. В любом случае я согласна с отцом. Стоит кого-то полюбить, и ты становишься уязвимым, и всё вокруг тебя разваливается на части. Я не могу себе этого позволить. — Даже если это сделает вас счастливой? — Я не знаю, что такое счастье, — ответила Вечера. — Поэтому, если это моя цена за корону, я её заплачу. Широкая дорога, ведущая от Туренсворда к парадному спуску реки через Верхний город, в предрассветной темноте озарилась огненной полосой сотен мерцающих огней, которые жёлтыми светлячками неспешно тянулись вниз. Двести юных дев, нетронутых невест архонта, Полудниц, одетых в белые одежды, грустными призраками медленно спускались к реке и тихо распевали «Морген-эрею». У свидетелей шествия мурашки бежали по коже от полных безысходности слов древней молитвы, посвящённой усопшим, и они с опаской смотрели им вслед, потому что хоронить они шли ещё живую. Полудницы шли медленно, будто паря над брусчаткой, и несли над головами длинные зажжённые факелы из бронзы и серебра. Возглавлял шествие архонт. Это был далеко не молодой мужчина с глубокими морщинами на лбу. Его кожа была опалена жарким ангенорским солнцем, а глаза сияли в свете факелов, как гранёные изумруды. На его крепкое поджарое тело была накинута сиреневая туника с золотыми завязками, а голову с длинными седыми волосами венчала диадема с бокставами. Он опирался на ольховый, овитый змейками посох и вместе с Полудницами тихо пел глубоким низким голосом. Вечера шла босиком рядом с ним и несла венок из алых гербер, цветов прощания. В тёплом свете факелов она выглядела почти ребёнком, но со взрослыми глазами, который покорно шёл навстречу своей судьбе. Позади неё следовал Ноэ, одетый в свою обычную рясу из грубой чёрной ткани. Мало кто в городе хотел пропустить церемонию омовения. Горожане на протяжении всего пути, едва услышав пение, наполовину высовывались из окон, перегибались через перила балконов и иногда даже выкрикивали оскорбления. Король с королевой и Ясна шли в самом конце. Для младшей принцессы таинство омовения было чем-то странным и диким, потому что оно повторяло церемонию прощания с покойниками — её сестра умирала для пятерых богов. Сотни девушек в темноте, в которой боги, не ослеплённые солнечным светом, видят всех людей как на ладони, казались Ясне скорбными привидениями, которые провожали её сестру. Воздух за ночь остыл и кусался. Было зябко. Ясна передёрнула плечами. Вот бы сейчас рядом оказался Влахос и укрыл её своим плащом. На небосводе широкой полосой простирались длинные локоны Саттелит и мерцали мириадами серебряных звёзд. Люди, те, кто носил четырёхконечные звёзды, начали обступать шествие плотной толпой, чтобы люди с бокставами не закидали принцессу камнями. Где-то завязалась драка, и несколько Ловчих во главе с Сеаром поспешили туда. Одна из Полудниц подняла связку благовоний и подожгла, окурив идущих горько-сладким дымом. Зазвучали барабаны. Руна тревожилась лёгкой рябью. Сначала Вечера, потом и все Полудницы спустились по ступеням и шагнули в воду. Тёмные воды оказались холоднее, чем ожидала Вечера, и она вздрогнула от неожиданности. Принцесса подняла венок и, подхватив подол рубахи, чтобы он не задрался, когда она войдёт в реку, сделала несколько шагов, пока не оказалась по пояс в воде. Остальные девушки запели громче и обступили принцессу со всех сторон, волнуя воду вокруг. Десять Полудниц зажгли о факелы принесённые белые свечи и воткнули их в венок принцессы. Сердце Вечеры забилось быстрее, когда девушки набрали в руки воды и стали поливать её, пока вся она не промокла до нитки. — Принцесса, — шепнула на ухо Ясне Данка, — пойдёмте к воде. — Зачем? — Желания, — напомнила ей девушка. — Сейчас самое время. И протянула Ясне венок из полевых цветов, что сплела днём. Суаве и Осе отпустили дочь, наказав Влахосу сопроводить их, и девушки поспешили к воде. Слева от спуска, где проходило омовение, уже стояло несколько десятков взволнованных девушек, кто старше, кто младше принцессы, служанки и дочери придворных, и каждая держала в руках по венку. — Ночь, — говорил кто-то с благоговением, — лучшее время загадывать желание. Говорят, когда на небе видны локоны Саттелит, оно обязательно сбудется. — Разве ты тоже веришь в Саттелит? — Ясна с недоверием осмотрела венок. — Я верю, что в особенные ночи желания могут сбываться. Тем временем Полудницы потушили свои факелы и отдали их одной, которая вынесла их обратно на сушу. Они разомкнули круг вокруг принцессы и, взявшись за руки, расступились, образовав дорогу к берегу. С севера подул ветер и затрепал на голых телах промокшие рубашки. Архонт перестал читать прощальные молитвы, зажёг принесённый длинный факел из трав и ступил в воды Руны. За ним в воду зашёл и Ноэ. Архонт поднял факел и обрисовал над головой принцессы круг. Вдруг из пламени упала лучинка и обожгла плечо девушки. Полудницы ахнули, Вечера схватилась за руку и едва не уронила венок. — Боги поцеловали её, — громко провозгласил жрец. — Боги поцеловали невесту. Они отпускают её. Леди Полудня, всё это время стоявшая у спуска, прикусила губу. Через огонь говорили не все боги, а лишь Хакон. Бедная девочка. Помимо Гезы, за Вечерой следили сотни глаз, среди которых были и любопытные глаза Золтана, и жадные глаза Роланда. Эти двое, не зная друг о друге, стояли на противоположных берегах реки и смотрели сквозь чёрное пространство на девушку, окутанную приглушённым светом, и пожирали её взглядом, как голодные хищники. Вечера сняла с шеи свой старый серебряный бокстав, нацепила его на украшенный горящими свечками венок и опустила на воду. Лёгкий толчок, и он поплыл вниз по течению, как яркая цветочная звёздочка, унося за собой всю её прошлую жизнь. Ноэ подошёл к ней сзади и надел ей на шею четырёхконечную звезду. Затем положил ей на лоб широкую морщинистую руку, мокрую от воды, и начал читать молитвы. Когда он закончил, то попросил принцессу глубоко вдохнуть и бережно опустил её в воду с головой. Вечера закрыла глаза и представила, подавив испуг, что не находится сейчас под водой, окружённая тьмой, Когда её лицо, наконец, оказалось на поверхности, принцесса облегчённо вдохнула морозный ночной воздух и убрала с лица мокрые волосы. Вместе с её венком по течению поплыли и венки девушек, стоящих у спуска. Кто-то вошёл в воду, чтобы пустить свой венок, кто-то бросал свои с берега. Ясна разулась и зашла в воду по щиколотку. И будто все её надежды вдруг перешли на цветы в замёрзших руках. Она посмотрела в сторону Данки, чей простенький венок из васильков уже плыл по реке, и чуть не заплакала. Она опустила цветы в воду и зажмурилась. — Пусть Влахос будет со мной! — шептала она будто самой Чарне на ухо, и сердце её зашлось от стука. — Пусть он будет со мной, а не с ней! Прошу, богиня-колдунья, богиня Чарна, услышь меня! Возьми что хочешь. Пусть он увезёт меня отсюда. Пусть Влахос будет со мной… Она открыла глаза и увидела, как чёрное небо лизнул безучастный холодный рассвет. И никакого знака, что послужил бы ей ответом. Никакого. Влахос всё так же любовался Данкой и что-то ей говорил, а в ответ ненавистная служанка улыбалась, и щёчки её горели, как яблочки. Чувство глубокого беспроглядного одиночества холодным камнем легло на грудь Ясны. Принцесса отвернулась к воде и заплакала.