— А это было не так? — Киран был славным, но, как наследник престола, он всегда стремился быть примером для окружающих. Я слышал, к шестнадцати годам он уже знал несколько языков, а таким навыком мог похвастаться только покойный король Эдгар, умел красиво говорить, великолепно сидел в седле и управлялся с любым холодным оружием. Как и его старшая сестра. Придворные сплетничали: если бы не её внезапно проснувшийся интерес к холодной стали, ничего бы не произошло. Где в тот день была охрана и няньки, не знал даже я. Вечера и Киран наперебой объясняли, что они просто отрабатывали удары и не собирались друг друга убивать. Принц настаивал, что виноват именно он, потому что сделал переход, который ни разу не отрабатывал, и толкнул Вечеру, поэтому она неправильно повернула руку и полоснула его лезвием по ноге. Данка испуганно закусила губу. — Осе разразился невероятным для него гневом, когда ему сообщили, что его сын ранен, и едва не ударил Суаве, которая бросилась защищать свою дочь. Он не мог понять, как вообще в руки детей попало настоящее оружие. Из-за этого едва не был казнён королевский камергер, который хранил ключи от всех дверей в замке, в том числе и от арсенала. Короля чудом убедили в том, что принц и принцесса, известные при дворе своими проказами, выкрали оружие из кузницы и обманом избавились от охранников, чтобы начать бой. Король, да и все остальные знали давнюю тягу Кирана поскорее попробовать себя в настоящем бою, но он отказывался верить, что это была инициатива его здравомыслящего сына. Но Киран был всего лишь мальчишкой, и ему хотелось быть похожим на короля Эдгара, который в этом возрасте уже, между прочим, разгромил армию баладжеров в Диких горах, тогда как сам Киран всё ещё учился драться на деревянных палках. Рана оказалась глубокой, и Киран стонал от боли на кровати, пока местная ведьма Геза обрабатывала его рану мазями из подорожных трав и волчьих бутонов. Мои люди Вечеру к брату не пускали. Так приказал король, но на второй день Суаве всё же удалось убедить его открыть для неё двери. Слуги говорили, что Вечера до ночи просидела у кровати брата и читала ему книги. Они говорили, что принцесса выглядела подавленной, но король не мог думать ни о чём другом, кроме того, что теперь только чудо поможет его сыну уйти с арены победителем. На следующий день он принёс в жертву Хакону пятьдесят коней. Надеяться на высшие силы — это было единственное, что он мог сделать. Благодаря травам рана на ноге Кирана затягивалась, но недостаточно быстро, чтобы он был полностью готов к тавромахии. Думаю, в голову Осе уже тогда начали закрадываться мысли об отмене участия его сына в этом кошмаре, но в борьбе с предрассудками он проиграл. Когда настал день обряда, принц был удручён и бледен, но божился перед лекарем и отцом, что его нога уже не болит и он сможет выстоять перед быком, ведь он сильный, смелый, бесстрашный, что он будущий король. Все знали, что это бравада, но гордость и страх Осе перед традициями не дали ему сделать шаг назад. Служанки говорили, что за час до битвы к Кирану в шатёр пришла Вечера, и они долго стояли, обнявшись, в дальнем углу. К тому моменту, когда принц вышел на арену, весь Паденброг уже знал, что случилось, и знал, что у него не будет шанса уйти с арены победителем. Когда на арену, выломав открывающиеся ворота, выбежал чёрный бык, принц и сам понял исход этой битвы. Гнев — бешеная чистокровка с тремя парами рогов. Он бросился на жертву, едва та попала в поле его зрения. Это самый дурной из всех быков, когда-либо рождённых в королевстве. Его даже не кормили перцем перед обрядом, чтобы расшевелить. Чтобы разозлить Гнева, нужно было просто появиться на его территории, а таковой он считал всё, что он топтал своими копытами. Киран не хотел выбирать этого быка, но в том году все остальные быки были слишком спокойными и вялыми для королевского отпрыска, и не было в королевстве человека, который не ожидал бы от принца, что он выберет именно эту красноглазую тварь. Бой длился чуть больше трёх минут. Осе сидел в королевской ложе ни живой ни мёртвый и наблюдал за происходящим. Знаешь, Киран доблестно вёл бой, но по большей части защищался. Верёвка, которую выдавали каждому турдебальду, оказалась бесполезна, потому что Гнев и не думал подпускать его к себе. Он иногда лишь отходил к барьеру, капая слюной на песок. Только один раз Киран почувствовал преимущество, когда ему удалось забросить верёвку на бычьи рога, но в этом и была его ошибка. Наверное, он решил, что с перекошенной шеей животное ему покорится, но это лишь привело зверя в ярость. Гнев дёрнул за верёвку, принц споткнулся, и тут дала о себе знать его рана. Киран упал прямо под копыта животного. Быку не понадобилось много времени, чтобы ударить принца и сломать ему рёбра — я до сих пор помню этот вой. Люди ахнули и вскочили со своих мест. Я видел, как белая, как полотно, Вечера вжалась в своё кресло, королева схватилась за голову и закричала. Осе молча наблюдал за тем, как бык втаптывает в песок его единственного сына. Подоспели погонщики. Втроём они силой оттащили от тела обезумевшее животное, а толпа всё гудела, пока быка не увели за изгородь. Но наследник трона был уже мёртв. — Это ужасно! — Да, в тот день тьма опустилась на Паденброг саваном скорби. Всем было нелегко в это время. Осе приказал привести Вечеру и затем, выкрутив ей руки, заставил смотреть на то, что осталось от её брата. Тело принца, укрытое чёрным бархатным саваном, лежало в его опочивальне и представляло собой страшное зрелище. Вечера кричала от боли, но Осе это не остановило. Он долго давал ей пощёчины, а она и слезинки не проронила. Я даже испугался, что король схватит медный подсвечник или меч и убьёт племянницу. Я бросился за королевой. Когда мы с Суаве оказались на пороге, Вечера сидела, забившись в угол, закрывая голову руками, а Осе всё бушевал. Он угрожал, что казнит её за измену, за убийство, и Суаве бросилась дочери на помощь. В конце концов Осе выбился из сил. Уставший и заплаканный, он оставил нас в комнате наедине с телом и ушёл. Говорят, они проговорили с Суаве всю ночь. Королева с трудом уговорила Осе успокоиться. Я даже не представляю, чего ей это стоило. Вечера всё это время провела в своей спальне в ожидании приговора. Она не сомневалась, что теперь из замка у неё была только одна дорога — на плаху. Но утром король объявил, что отправляет её в Эквинский замок к родителям королевы. Единственное, о чём Суаве просила дочь, было просто ждать. — Так вот почему королева начала читать «Четырёхлистник», — догадалась Данка. — Она хочет верить, что её сын стал мучеником. — Да, но у Осе такой роскоши нет. Ему, как и всем его предкам, претит мысль о том, что его сын когда-нибудь вернётся. А потому его Киран умер и исчез в каменной могиле в Долине королей, окружённый лишь тьмой, где, как и все его предки, он спит среди вечной тишины, и лишь одинокий огонёк его души отныне и на веки веков бродит в каменных лабиринтах в вечных поисках города богов. Личико Данки стало бледным, как у призрака. — Какая грустная история. Теперь я понимаю, почему они все так выглядят. Это скорбь. Она исказила их лица. Их души всё ещё плачут. — Но я не должен был тебе этого рассказывать. — Я никому не скажу, что узнала от тебя. — И ни о чём не спрашивай принцессу. Она немного… — Какая? Влахос задумался. — Думаю, она единственный человек в Ангеноре, кто смог бы завязать рога Гнева узлом. Данка снова засмеялась и прикрыла рот ладошкой. — Тогда ей придётся сперва посоперничать с Инто, он всем говорит, что выступит в этом году на тавромахии и выберет Гнева, — ответила она. Повисло молчание. За тяжёлыми дверями в тронный зал не слышалось ни звука. — Мне она нравится, — сказала Данка, легонько кивнув в сторону тронного зала. — Правда? Почему? — Она показала мне портрет своего отца в Красной галерее. Она по нему скучает. Я не думаю, что то, что о ней говорят, — правда. — Думаешь? — Люди смотрят на других, но всегда видят только себя. — Кто тебе это сказал? — Я читала в книге. — Ты умеешь читать? — Я не всегда жила в Негерде. — Ты не выглядишь девушкой из глуши, — высказал Влахос своё мнение, к которому пришёл почти сразу, как только увидел Данку. — Расскажи о себе. — Почему ты хочешь обо мне знать? — Данка, наконец, заметила, что молодой предводитель Ловчих стоял ближе к ней, чем позволяли правила приличия, и, если бы на его месте оказался кто-то другой, она тотчас бы отстранилась, но от Влахоса не исходило никакой угрозы. Он ей улыбнулся, что, как ей уже успели рассказать, было редкостью. Глаза Данки слезились от усталости. — Ты выглядишь уставшей, — подметил Влахос. — Весь день готовила покои принцессы к её возвращению и… — Я знаю, что ты сегодня делала, и вчера, и позавчера. Твою работу выполняют трое, а ты вообще не обязана работать. — Не хочу отвлекаться на сон, — призналась Данка. — Глаза закрываю и вижу огонь. — Её личико серой тенью накрыла глубокая грусть. — Но рано или поздно тебе придётся поспать. — Вчера я помогала на кухне, и кто-то поставил на огонь кастрюлю с луком, а я чистила морковь рядом. Мне так хотелось спать, что я не выдержала и уснула. Сквозь сон мне в нос ударил запах гари. Я в испуге проснулась и перевернула на пол все почищенные овощи. Не хочу больше спать. — Девушка нахмурилась. — Мне тоже иногда снится Ровенна, — признался Влахос. — Иногда снится, что на неё ещё не напали, и мне это кажется чем-то нереальным, как давно забытая детская фантазия. Поэтому чаще всего я вижу её уже объятую пламенем. Не знаю, что видеть больнее. — Тебе страшно видеть свой дом таким? — Раньше было страшно. Теперь всё в прошлом. Мой дом — Туренсворд, моя семья — король и королева, и я буду охранять их, чего бы мне это ни стоило. И я буду охранять и тебя. Он легонько приподнял лицо Данки за подбородок. — Ты красивая. — Говорят, я похожа на принцессу Ясну. — Они ей льстят. — Почему ты так говоришь? — У тебя лицо добрее. Хочу, чтобы ты знала — без моего ведома в замок мышь не проскочит, — сказал он. — Тебя здесь тоже никто не обидит. Ответом ему стала искренняя девичья улыбка, полная доверия. — Мне нужно продолжить обход, — сказал он. — А тебе нужно поспать. Спокойной ночи. — Спокойной ночи, Влахос, — ответила Данка, хотя ей очень не хотелось, чтобы он уходил. Спустя всего минуту двери тронного зала открылись, и на пороге появилась Вечера. Позади неё, устало прикрыв лицо ладонью, сидел на троне король. Вечера же, однако, не выглядела победительницей. В её глазах стояли слёзы. — Вы плачете? — поспешила к ней Данка, но Вечера молча прошла мимо и завернула за угол. Она молчала до самых покоев. — Что-то случилось? — нерешительно спросила служанка, когда двери в спальню закрылись, и в комнате остались только они. Вечера села у туалетного столика и нервными движениями начала снимать непокорную серьгу. Горькие слёзы обиды и гнева катились по её щекам, но она их быстро вытирала. Что-то подсказывало Данке, что она единственный человек в замке, кто видел принцессу в слезах. — Разрешите, я вам помогу, — стремилась проявить участие Данка. Она протянула руку к рубиновой серьге. — Он тебе рассказал? — спросила Вечера. — Кто? — Бродяга. Он всегда в это время ходит по замку. — Влахос? Да, мы встретились, когда вы были с королём. — Так он тебе сказал? — О вашем брате? — Данка запнулась и положила на стол снятую серёжку. — Нет. Тяжёлое молчание принцессы возымело своё действие, и девушка призналась: — Да, рассказал. Но немного, вы не подумайте… Едва её руки коснулись второй серьги, как Вечера дёрнулась в сторону, и застёжка оцарапала шею принцессы. Данка от неожиданности вскрикнула, глядя на окровавленную серьгу, оставшуюся у неё в руке. Но Вечера будто не заметила раны.