— Наказала? — Согейр скорчил сочувствующую рожицу. — Что же ты натворила? — Ничего. — Девочка широко распахнула честные глазки и уставилась на отца. — Он сам упал. Сам! — Кто упал? — Кувшин с молоком. Мама поставила его на самый край, и мы с Флавией просто играли, а потом он упал и разбился. — И вы были совсем-совсем не виноваты? — Совсем-совсем, — вздохнула Има. — Тогда давай пойдём к маме и всё ей расскажем. — Я говорила, но она меня всё равно наказала! В её звонком голоске звучала самая настоящая обида на вопиющую несправедливость. — А мы сделаем так, чтобы она тебя простила. Идёт? Ласковый ребёнок радостно закивал, обхватил ручонками папину шею и звонко чмокнул отцовскую колючую щёку. По размерам Ласская башня немногим уступала донжону Туренсворда, с той лишь разницей, что у неё не было никаких углов, а подземных помещений для укрытия здесь имелось гораздо больше. Согейр поднялся на второй ярус, где располагались комнаты кирасиров, и прошёл по длинному округлому коридору. Внутри никого не было — обычно в это время его солдаты проходили построение на плацу позади башни. Дверь в один из чуланов оказалась приоткрытой, а оттуда доносился женский смех. «Марций», — покачал головой Согейр. Сын Иларха, ставший кирасиром. Сколько раз он ему говорил идти за утехами в Миртовый дом, а не тащить девок в башню, но для этого задиры слова командира имеют значение только во время боя. Согейр быстро прошмыгнул мимо двери, чтобы Има не увидела чего-то непристойного для глаз ребёнка. — А почему в чулане смеётся тётя? — вытянула шею девочка, пытаясь заглянуть внутрь. — Потому что Марций привёл её в гости. — А что они там делают? Он её щекотает? — Марций любит щекотку не меньше, чем приводить гостей. — И ты? Ты тоже любишь гостей? — А у меня есть твоя мама. — А я тоже была у Марция в гостях, но он меня не щекотал. Согейр смерил дочку взглядом. — Неужели? Это когда же? — Сегодня утром. Он дал мне черешен. Марций хороший, а ты его ругаешь. — Я его командир, иногда приходится его ругать. — И меня? — Тебя — нет, ты же у меня послушная девочка? — Послушная. — И девочка хитро заулыбалась. На кухне вовсю готовился обед, и всюду пахло тушёной морковью, жареным мясом, свежей выпечкой и жжёным сахаром. Жена Согейра Ниливия, Нила, была дочерью торговца лошадьми из западной части Мраморной долины, который получил титул от короля Эдгара и замок Ревущий холм за то, что даровал короне несколько дюжин лучших коней, когда эпидемия Чёрного мора уничтожила почти всех жеребцов в королевских конюшнях. Нила всю свою жизнь работала на ферме отца близ берега Бронзового моря и помогала братьям, и даже после получения титула и замужества не переменила привычный образ жизни на тот, что был присущ другим придворным дамам. Знать западной Мраморной долины никогда не чуралась даже чёрной работы в отличие от изнеженных графов Ангенора, чья кожа на руках была нежнее шенойского шёлка. В Мраморной долине, если ты не торговец, как семья Ферро, аккуратные руки считались признаком лентяя и сибарита, а это не внушало доверия. Когда Согейра не было дома, леди Ревущего холма помогала поварам готовить для голодных кирасиров — так ей было легче переживать отсутствие мужа, которое иногда длилось месяцами. Придворные дамы за глаза называли её Леди-служанкой, но Нила пропускала мимо ушей колкости знатных бездельниц, потому что они только и умели, что сплетничать, тогда как у самой виновницы этих толков было полно более важных дел, чем оправдываться. Сейчас она как раз хлопотала у очага, помешивая сразу в трёх котлах жаркое. Горячий пар лизал её лицо, и на обсидиановой коже выступали капли пряного пота. Нила быстро смахивала его тыльной стороной ладони и вытирала о фартук. Угольные локоны выбивались из-под платка, который женщина обычно повязывала во время готовки, кожа впитывала ароматы аппетитного мяса и специй. Любимая картина Согейра. Легат заговорщически посмотрел на дочку, бесшумно опустил её на пол и жестом показал Име молчать. Увлечённая работой Нила не слышала, как мужчина подкрался к ней сзади. Она была миниатюрной женщиной, и Согейр навис над ней, как великан. От её чёрных волос, забранных в косу на затылке, приятно пахло мылом и перцем, а от кожи — приправами. Муж приник губами к темечку жены и поцеловал. Нила застыла, и её серые, как мокрый гранит, глаза от неожиданности широко распахнулись. Деревянный половник завис между котлами. Она обернулась. — Согейр! — с облегчением воскликнула женщина и прижалась к мужу так сильно, будто не надеялась больше его увидеть, а потом расцеловала всё его лицо от лба до подбородка, куда смогла дотянуться. Согейр обнял её и поднял над полом. — Ты вернулся! — повторяла она. — Ты вернулся! Рядом воробышком прыгала Има и щебетала: — Папа вернулся! — Я так переживала! Мне сказали, на вас напали! Проклятая башня, проклятая крепость! — шептала она ему в шею. — Всё хорошо, — успокаивал её муж, упиваясь ароматом родного женского тела. — Уже всё хорошо. Но его слова были прерваны долгим поцелуем. Как же он по ней скучал. — Где Альвгред? — спросила Нила, отстранившись от Согейра. Она положила обе ладони ему на шею и нежно погладила большими пальцами исцарапанный подбородок. — Он цел? — Да, наш сын храбрый воин. Он сейчас с королём. — Зачем? Что-то случилось? Согейр, вопреки приказу короля, посчитал необходимым рассказать ей всё, что знал. Нила всё равно никому не расскажет, она умела хранить секреты, особенно, если они касались её семьи. — Не может быть! — ахнула женщина и поспешила к закипающему котлу с похлёбкой. — Как король мог только додуматься до такого? — Он король. Он может всё. — Не нравится мне эта затея! — покачала головой Нила, и на её лице отразилась серьёзная озабоченность неприятной новостью. — Мы не могли отказаться. Это была не просьба, а приказ. Ты же понимаешь. — И что же теперь будет? — В лучшем случае мы получим союзника на севере. В худшем — мой дядя останется к нам совершенно безразличен, как и был, мы не получим ничего, и нам придётся справляться своими силами. По крайней мере, я так думаю. Но как подумает Тонгейр, одним богам известно. — Значит, война неизбежна? Неужели ничего больше нельзя сделать? Согейр тяжело вздохнул. — Об этом ещё слишком рано судить. Войска Теабрана ещё далеко. — Далеко? — воскликнула Нила. — Влахос и Сеар добрались до Негерда за несколько дней и вернулись обратно. — Я не думаю, что в планы Теабрана входит атаковать Паденброг в лоб. Он будет делать всё, чтобы спровоцировать нас. Ложный король отсиживается в районе Приграничья и ждёт. Воины Иларха уже отправляются туда, где видели небольшое войско. Когда они вернутся… — Если они вернутся. — Не волнуйся. — Он нежно поцеловал щёку любимой жены. — Всё обойдётся, я уверен. А если Теабран подберётся к городу, нам будет чем ему ответить. — Ты об этом Монтонари? Не доверяю я этому южному графу. Он может в любой момент отозвать свои войска, чтобы напасть на Шеной. И с чем останемся мы? О боги, я так боюсь! А ещё этот брак! Что теперь будет с нашим сыном? — Он уже взрослый и всё понимает. Он справится с этой ношей. — Ему всего девятнадцать. — В его возрасте я стал легатом. — А он станет врагом самозванца, в чьих руках многотысячная армия. — Всего на два года. Король уже выбрал мужа для Ясны. Как только она выйдет замуж, всё изменится. — Но два года! Я слышала о предсказании Гезы, а она не ошибается. Помнишь, как она сказала, что второй у нас родится дочка, и я родила Иму? А смерть наследника? А изгнание Вечеры? Она же передала ей кусочек мрамора во время службы на площади, и ту отправили в Мраморную долину уже через месяц. А теперь она говорит, что королевство будет расколото! Оно и так уже разбито, как кувшин! Всё бесполезно, Согейр, ты понимаешь? Всё! Легат тронул губами висок жены, и она ответила ему тёплым объятием. — Леди Полудня тоже ошибается. Помнишь, Геза как-то сказала, что перед тем, как белое полотно станет алым от крови, город покроет огненный дождь? — А бунт кожевников? Их флаги были белыми. А их тела после казни? Их заворачивали в их же флаги, и они стали алыми от крови. — Но в городе не было никакого дождя в том году, целый год. Была засуха, будто Дерву снова утащили в пещеру Невинности. Тем более не было дождя из огня. А что она сказала про Иму, когда ты была на сносях? Что наша дочка не произнесёт ни слова, но, как видишь, это не так. Геза ошибается. Не стоит слепо верить всем словам этой женщины. Нила крепче прижалась к мужу и вздохнула. — Ох, если бы ты только знал, как я за вас переживаю. — Я знаю.