— Следи за языком, — отрезал Ардаш. — В отличие от тебя я форму не позорю. Я воин и собираюсь следовать этому пути. — Правда? — усмехнулся Насиф. — А что же ты тогда ещё не вытатуировал синюю полоску на губе? Я-то всегда понимал, что это не мой путь. И пусть люди смеются надо мной, но я в отличие от них знаю, что не синяя полоска делает меня воином. Я могу нарисовать её краской и стереть. Они же обречены быть теми, кем их нарекли. Без свободы выбора. Марионетки без ниток, что танцуют сами, лишь бы угодить своему господину. — Пусть так, — согласился Ардаш. — Зато ты выглядишь как девка, наносящая макияж для светского выхода и примеряющая платье, которое выгодно подчёркивает её фигуру. Сегодня ты воин, а завтра нет? Не смеши меня. Даже сейчас ты увиливаешь от ответственности. Отец вызвал тебя, потому что ты старший сын, а не потому что ты того заслуживаешь. Насиф расхохотался: — И теперь ты скажешь, что традиции не глупы? Несмотря на все твои заслуги, он выбрал меня, потому что я первый, а ты второй. Хотя, знаешь, мне кажется, дело не в этом. Отец достаточно разбирается в людях, чтобы понять — отдавать управление кланом тебе в руки смерти подобно. Ардаш внимательно посмотрел на него и сказал: — Почему мы вообще об этом разговариваем? Сегодня ты станешь главой. Я всё равно буду тебе подчиняться. Зачем ты продолжаешь унижать меня? Неужели ты меня так ненавидишь? Насиф лишь сумел выдавить грустную улыбку: — Я не пытаюсь тебя унизить, братец. Просто не понимаю, как за столько времени, гоняясь за славой и почётом, ты не понял одного: если не умеешь любить, то и не любим будешь. Ардаш лишь покачал головой и снова уставился в окно. Но Насиф и не ожидал, что тот его поймёт. Они друг друга никогда не понимали — и это было нормально. Во всяком случае, Насиф так считал. Ардаш же всю жизнь только и делал, что пытался понравиться брату, и искренне не понимал, почему его мерзкое поведение вызывает такое отторжение. Он был из той прослойки людей, которую в мировоззрении сааксцев называли «серыми»: теми, кто даже самые отвратительные свои деяния готовы были оправдать высшими целями. Они не были добрыми или злыми, но они меняли мир. Таких людей очень уважали — до тех пор, пока не знакомились с ними лично. Насифу казалось странным, как за годы интерпретаций учения пророка люди пришли к выводу, что быть человеком, меняющим мир, намного важнее, чем быть добрым. Пророк всегда учил в первую очередь милосердию, и всё же люди стали идеализировать беспощадность, обусловленную стремлением к идеалам. Он повидал достаточно воинов и офицеров, отправлявших солдат на верную смерть, оправдывая всё тем, что они погибали во имя процветания Союза. И всегда они говорили это с гордостью, будто кровь на руках делала их величественнее. Забавно было, что Ардаш не следовал чужому идеалу: он с рождения был таким. Маленьким хитроумным сорванцом, способным предать всех и вся, лишь бы урвать кусок побольше. Даже по службе он продвинулся намного дальше за меньшее время, чем Насиф. Вездеход, наконец, примчал их к входу к огромному амфитеатру. Даже отсюда Насиф слышал крики толпы — и всё внутри него замерло. Настал момент, которого он так долго ждал и которого так долго боялся. Он обманывал себя, думая, что сможет легко его избежать. Что может спихнуть всё на Ардаша. Он недооценил брата. Даже будучи маленьким завистливым негодяем, он всё равно чтил волю отца, как свою собственную. И если отец сказал, что старший сын должен взять в руки бразды правления, так тому и быть. Ардаш вышел первым, а затем выпустил брата. Насиф почувствовал запахи, въевшиеся в стены здания: песка и крови. Ладони тут же вспотели, в ушах зазвенело от волнения. Высеченные из камня бойцы с печалью взирали на него со стен. С невероятной отчётливостью Насиф увидел каждую пору на лице Ардаша, который ободряюще тронул его за плечо и повёл за собой. Стражники, стоявшие у входа с копьями, поклонились и распахнули ворота. Больше отступать было некуда. Казалось, толпа заняла все свободные места. В такие дни даже неприкасаемых пускали внутрь как полноценных граждан. Увидев, что наследник всё-таки пришёл, люди одобрительно взревели. Коротко поклонившись, Ардаш утащил Насифа в коридор, отделённый от арены решётками. Там в одном из альковов его уже ждали оружейники. — Он взял два коротких меча, — сообщил один из слуг. — Брони не надел. — Как ожидаемо, — пробормотал Ардаш. — Всё в атаку, ничего в защиту. Насиф посмотрел на стол, на котором лежали копья, трезубцы, кнуты и щиты с мечами. Какой-то умник догадался даже подкинуть топоры и метательные ножи. Он почувствовал подступающую к горлу тошноту. «Что мне делать, Арстан?» Насиф так долго готовился к этому моменту. Думал, что и как произойдёт. И всё же он не ожидал, что отец прикажет привести его именно сюда. Он представлял, что они встретятся во дворце, переговорят обо всём. Кто бы мог подумать, что отец решит устроить не просто поединок, а настоящий бой на глазах почти у всего города. Это не было чем-то неслыханным — крупные кланы прибегали к такому при передаче власти, но только если речь шла о двух претендентах примерно одинаковых возрастов. Чтобы отец и сын сражались в амфитеатре при обычном наследовании — вот это было действительно необычным. — Ты боишься? — спросил Ардаш. В его голосе прозвучали оттенки заботы. Насиф с лёгким удивлением воззрился на него. — Хочешь, чтобы я отказался? — спросил он. Ардаш замотал головой. — Ни в коем случае. Сделай это — и наш клан больше не будут воспринимать всерьёз. Ты и так навлёк на нас позор. Не вздумай просрать этот шанс, — Ардаш положил руку ему на плечо. — Подумай, брат. С тобой мы можем войти в Большую Пятёрку. Это не лесть и не шутка. Даже после твоих выходок все почему-то уважают тебя. Ходят слухи, что именно ты можешь изменить всё. Людям многое надоело, они хотят перемен. Но только если они будут проходить традиционным путём. Нам не нужны восстания. Нам не нужно, чтобы кто-то раскачивал лодку. Приди к власти. Клан Дюранов сейчас в очень шатком положении. Я думаю, что они очень и очень скоро вылетят из Пятёрки. И тогда мы без проблем займём их место. Другие кланы обязательно проголосуют за тебя, они знают, что ты не будешь их врагом. И уже с вершины ты сможешь изменить Союз так, как хочешь. Я тебе не враг, пойми это наконец. Я хочу того же, что и ты. Но только не теми способами, которые тебе предлагает тот сумасшедший старик. — И для этого мне всего-то нужно убить собственного отца на глазах у всего города? — с горечью ответил Насиф. — Воин всегда должен жертвовать собой ради невинных, — пробормотал Ардаш. — Мы всегда знали, что всё так закончится. Я не понимаю, почему ты не можешь свыкнуться с этой мыслью. С самого детства нам об этом твердят! Всем приходится делать этот выбор! И только ты против него протестуешь. Зачем? Почему? — Неужели из-за грёбаных традиций мы готовы идти на такое? Раз за разом? Неужели ты не помнишь, когда отцу пришлось убить деда? Тебе было приятно на это смотреть? — Если ты не готов принимать сложные решения, как ты можешь управлять кланом? — Ардаш, а лучше ли иметь во власти людей, которые только и принимают «сложные решения»? — Не я придумал правила, — нахмурился Ардаш. — Зато я знаю, чего будет стоить неподчинение. Ты хочешь, чтобы наше имя покрылось позором? Хочешь, чтобы наш клан изгнали? Всем приходится это делать! — Тогда почему он выбрал арену? Почему нельзя было устроить поединок на землях клана? Почему нельзя было заколоть его, когда он был при смерти? — Или заплатить свидетелям, чтобы они сказали, будто ты успел нанести удар до его последнего вздоха? — Ардаш фыркнул. — Не смеши меня. Он прекрасно тебя знает. Ты бы из кожи вывернулся, лишь бы не делать этого. Прими ответственность, черти бы тебя побрали! Насиф не хотел признавать этого, но Ардаш был прав. Отказавшись, он посрамит не только и не столько себя, сколько свой клан. Люди не примут его сантименты. Какой бы глупой традиция ни казалась, сааксцы фанатично ненавидели тех, кто её нарушал. Сколько кланов уже успело кануть в небытие из-за наследников, отказывавшихся убивать предыдущего вождя? И ведь страдали не все воины, а только те, что основывали собственный клан — это право ещё нужно было заслужить героизмом в войне или другими выдающимися действиями на благо Союза. Обычный воин мог заводить семью и без проблем растить детей. Даже некоторые прославленные офицеры отказывались участвовать в большой игре, обменяв её на спокойную жизнь с родными. Если же воин возглавлял клан, то он автоматически входил в политику. И если он умирал, так и не успев передать власть, клан всё ещё оставался целым, но в решениях Союза он уже не участвовал. Вождями становились другие воины клана, которые избирались либо голосованием, либо претенденты определяли всё поединком. Если в клане воинов не было, его могли усыновить из безродных семей или, изредка, из других кланов. Но даже став вождями они не имели права на что-то влиять: власть получали их дети, при условии, что те готовы были умертвить родителей. Бывали и казусы, когда вожди погибали в драках с воинами другого клана, и тогда уже семья жертвы определяла, готова ли она принять нового вождя или же они лучше потеряют свои права, но получат их в следующем поколении. Были тысячи мелких кланов, которые лишились права участия в совете старейшин из-за ранней или неожиданной смерти вождя. Не имея или не желая приютить безродных воинов, они могли служить Союзу, как и все остальные, став низшим кланом. Насиф даже знал о целом клане женщин, занимающемся исключительно торговлей и не принимающем мужчин. Рождавшихся мальчиков они лишали фамилии и отдавали в воины. Если те выдерживали все жестокие испытания, то их могли взять воспитанниками в армию. Если нет, их клеймили и выбрасывали на улицу. И если обычных неприкасаемых могли взять в ученики или слуги, где они постепенно переходили в другую касту, то клеймёные лишались любых человеческих прав, потому что они упустили свой шанс стать лучше. Во время массовых войн армия не чуралась набирать рекрутов из неприкасаемых, да и в обычное время любой мог рискнуть и попытать удачу. Частой проблемой было то, что неприкасаемые недоедали, и им просто не хватало сил выдержать всех испытаний. Провалившись же, они становились клеймёными. Может, в этом и был смысл: у каждой касты был груз, который они обязались нести. И только воины имели право всем управлять. Если же они не желали погибать в бою, какой тогда от них был толк? Стоя у власти и твердя о самопожертвовании, они уклонялись от обязанности идти на него. Как бы там ни было, пришло время Насифа выбирать. Примерившись, он надел на левую руку щит, а в правую взял короткий меч. — Не хотите ли надеть доспех, господин? — учтиво поинтересовался оружейник. — Мне этого хватит вполне, — ответил Насиф. Повернувшись к Ардашу, он кивнул: — Пойдём. В глазах брата засветилась надежда. Взяв Насифа за руку, он повёл его по коридору к выходу. Оказавшись на арене, Насиф зажмурился: так ярко сегодня светило солнце. Песок, блестящий в лучах, лишь ухудшал ситуацию. Толпа на трибунах поприветствовала его выход оглушительным рёвом и затопала ногами в такт музыке, которую начал играть оркестр в тугих мундирах. На противоположном конце арены Насиф рассмотрел маленькую фигуру отца, что очень быстро приближалась, делая широкие шаги. Тем временем, человек с рупором обратился к толпе: — Только сегодня! Отец против сына! Вождь против наследника! Кто останется жить, кто же умрёт? Или же ни у кого не хватит духу, чтобы нанести последний удар? Сегодня решается судьба клана Фади! «Как будто хоть раз было, чтобы отец умышленно побеждал сына», — подумал Насиф, ускоряя шаг. Одним движением он сбросил с плеч накидку, оставшись в пропитанной потом рубахе. Взяв щит на изготовку, он пошёл навстречу отцу. Тот не заставил себя долго ждать. Оказавшись рядом, отец принял боевую стойку и произнёс: — Ну что, Мурад, устроим им хорошее представление? — Зачем бы мы ещё здесь собрались? — процедил Насиф. Сделав обманный удар щитом, он атаковал отца несколькими выпадами меча. На обманку отец не повёлся, от одного из выпадов уклонился, а остальные отразил своими клинками. Насиф даже не заметил, как за мгновение отец оказался справа от него. Острие прошлось прямо по его ребру и, если бы он не отпрыгнул назад, проткнуло бы бок. Сделав разворот, Насиф снова укрылся за щитом. Клинок пропорол его рубаху и слегка порезал кожу. Не больно, но кровь полилась. Отец усмехнулся: — Ты стал совсем неуклюжим. Раньше тебя таким никто бы не взял! Он атаковал так стремительно, что Насиф едва успевал отбиваться щитом. Пару раз пришлось задействовать и меч: пока один клинок обрушивал удары на его левую сторону, второй норовил зацепить незащищенную половину. Отец прыгал с ноги на ногу, каждые несколько секунд проверяя его оборону. В нём было столько живости, будто бы ему было шестнадцать лет, а не шестьдесят. А ведь Ардаш сказал, что ему недолго осталось. Видимо, болезнь всё-таки доконала его. Что же он употребил, что прыгал таким живчиком? Пока Насиф раздумывал, отец всё же сумел достать его — один из ударов порезал ему ногу. Зашипев, Насиф сделал короткий рывок вперёд, оттолкнув отца щитом и заставив его перейти в оборону: — Ты не сосредоточен! — каркнул отец, продолжая пританцовывать вокруг него. — Я бы легко мог с тобой сейчас расправиться, если бы захотел. Соберись! Дерись как мужчина! — Я не хочу убивать тебя, — выдал Насиф, занося меч и делая несколько символических выпадов, от которых отец легко уклонился. — Это безумие. Почему мы продолжаем это делать?! — Заткнись, юнец! — чуть ли не проревел отец, и ударил с разворота двумя мечами. Насиф успел прикрыться щитом, но от удара потерял равновесие и рухнул на спину. Отец занёс клинки и зарычал: — Если ты не убьёшь меня, то я убью тебя! Когда мечи начали опускаться, Насиф вдруг понял — отец не шутит. Еле успев откатиться в сторону, он с ужасом смотрел, как клинки с силой погружаются в песок. — Ты убьёшь меня — и что дальше? Что ты будешь делать? — Я отстою своё право вождя, — сказал отец. — А затем против меня выйдет Ардаш. Он не будет сомневаться, уж поверь. И он будет знать, куда повести наш клан. Пока отец вытаскивал мечи из песка, Насиф вскочил на ноги. — Союз давно сгнил, отец. Неужели мы действительно делаем всё это из-за какого-то дурацкого пророчества? Рушим наши жизни, всё наше общество. Из-за чёртовой сказки, которую неизвестно кто предсказал. Услышав это, отец крутанул мечами и позволил печальной улыбке тронуть его губы: — Если есть хоть малейшая вероятность, что пророчество не лжёт, мы должны относиться к нему как к правде. Ты меня понимаешь? Сказав это, он словно тигр из джунглей бросился вперёд, осыпая сына яростными ударами. Как Насиф ни старался, от некоторых ему увернуться не получилось: порез на правой руке заставил его ослабнуть. Изо всех сил пытаясь сконцентрироваться, он начал отступать. Отец ослабил напор и всё же, лёгкими его ударами назвал бы разве что чемпион фехтования Шамиль Рами. Насиф слишком давно не тренировался, чтобы двигаться так же легко, как отец. Да и потом, действительно ли он хотел победить? Если бы отец прикончил его здесь, разве это не решило бы все его проблемы? Он вспомнил слова Арстана. Вспомнил, что без него никто и ничего не изменит в этом мире, и зарычал от злости. Уперев ногу в землю, вместо того, чтобы просто принять очередной удар, он толкнул щит с такой силой, что врезался им в челюсть отца. Тот так сильно уверился в том, чтосын будет отступать, что даже и не думал уклоняться. Насиф услышал, как у отца затрещали зубы и череп. Он рухнул на землю чуть ли бесформенным мешком. Толпа заревела громче обычного. Насиф практически почувствовал вонь каждого разинутого рта, кричащего «Убей его!» Развернувшись, он поднял руку и заорал: — Услышьте! Услышьте меня и покайтесь! Никто его не слышал. Он начал орать, он начал реветь и бить кулаком в щит, до тех пор, пока из костяшек не пошла кровь. К нему подбежал человек с рупором и закричал: — Почему ты медлишь?! Прикончи его! Люди с ума сходят от ожидания! Коротким ударом Насиф вырубил его и вырвал рупор из слабеющих пальцев. Поднеся рупор к губам, Насиф завопил: — Услышьте же меня! Он крикнул так несколько раз, пока не начал замечать, как люди успокаиваются. Один за другим они затихали. Тех, кто продолжал кричать, утихомиривали соседи. Им стало интересно, что же он может им сказать. Когда затихли все и лишь слышны были перешёптывания, Насиф крикнул в рупор: — Неужели вам не надоело? Не надоело смотреть, как все решения принимает кучка военных, иногда убивающих друг друга вам на потеху, чтобы вы не взбунтовались? Которых не интересует ваше мнение и кто вы такие? Которые гнобят остальные касты так же, как вы гнобите неприкасаемых? Так же, как неприкасаемые гнобят друг друга? И всё это ради чего? Сказки о том, что когда-нибудь мы завладеем миром, и тогда всем станет легче? При этом всё будет то же самое, но в больших масштабах? В этом мире вы хотите жить и растить детей? В мире, где вас ни во что не ставят и в любой момент могут унизить, убить, а то и всю семью вместе с вами? Он почувствовал, что у него начинает кружиться голова от кровопотери и криков. Не хватало воздуха, в ушах стоял звон. Откуда-то отчётливо несло разложением и испражнениями. Вонь стояла такая, что ему показалось, что он сейчас потеряет сознание. И тут люди из толпы вдруг начали кричать: «Нет!» Один, другой, третий. Они объединялись целыми секторами и начинали скандировать: — Нет! Ни за что! Только не при нас! Насиф позволил себе слегка улыбнуться. Крики придали ему сил. Набрав в грудь побольше воздуха, он закричал: — Мы не рабы судьбы! Мы свободные люди! Разозлитесь! Скажите себе, что вам всё это надоело! И вы больше не будете это терпеть! Мы заслуживаем лучшего! Мы станем лучше! — Станем лучше! — вторила ему толпа. Он чувствовал, как уголки его рта расползаются всё сильнее и сильнее. Ещё немного, и всё это будет принадлежать ему. Он сможет всё изменить. Но не как старейшины с их тиранией, а как пророк — любовь и пониманием. Он даже не заметил, как их вопли одобрения перешли в крики ужаса. Когда клинок меча вылез из его груди, Насиф с недоумением уставился на окровавленное железо. Ощупав пальцами остриё, он убедился: да, его действительно только что убили. Повернувшись, он с неверием уставился на отца, который содрогался в рыданиях и скалился.