— А! — Кирби поднял их к свету, демонстрируя сточенные концы. — Ими я вытаскиваю первый кирпич, загоняя концы в трещины. Достанешь один, другой, потом еще несколько — и получается прекрасный тайник. Я ведь не мог вернуться домой в окровавленной одежде, верно? Мэри Беловэр так пристально за мной следила. Я нашел два плаща и две пары перчаток на дне того старинного сундука. Они оказались мне почти по размеру. Дубинку я купил у одного матроса, а нож — у торгаша из Нью-Джерси. Знаете, вы ведь почти поймали меня той ночью. Если бы вы не бросились в погоню, а я не пытался бы любой ценой сберечь блокнот, я не оставил бы кровавого пятна на двери погреба. Мэтью поднял блокнот: — Расскажите про это. — Нет, лучше вы мне расскажите. Вдруг наверху открылась входная дверь. Оба умолкли. Дверь хлопнула, и кто-то стал подниматься по лестнице. Затем голос окликнул: — Эндрю! Эндрю, ты здесь? — Это Джоплин, — тихо пояснил Кирби. Поллард спустился обратно, открылась и хлопнула входная дверь. — Бедняга. Уж очень не уверен в себе. Ему бы собутыльника, — сказал адвокат. — Знаете, единственный, кто тут работает, — это Брайан. Мы оба сваливаем на него всю бумажную работу. Джоплин говорит, что Брайан начинает впадать в уныние, когда не загружен по уши. Итак, блокнот. Вы нашли помеченную страницу? — Да. И кстати, могли бы быть и поласковей со мной той ночью. — Не обижайтесь, тут ничего личного. Вообще-то, я хотел оставить конверт под дверью Григсби, но увидел вас под фонарем на Уолл-стрит и понял, что должен действовать быстро. На той страничке указаны имена сирот, я прав? — Думаю, да. — А что за цифры рядом с ними? Есть мысли? — Какой-то шифр? — Конечно шифр, дурень! Но что он означает? — В мертвых глазах вспыхнула злость. Пускай нынешний Кирби был лишь тенью прежнего, он все равно наводил ужас. — Думайте, черт подери! Я пытался, но потерпел неудачу. Если кто и сможет в этом разобраться, так это вы! Мэтью раскрыл блокнот на нужной странице и поднес его к свету. Еще раз внимательно изучил цифры. — На вас была вся надежда, Мэтью, — сказал адвокат. — Я видел, как Осли то и дело что-то записывает в блокнот, и решил, что там могут быть подсказки. Да, мне известно, какие роли в этом деле сыграли Годвин, Деверик и Осли, но кто их объединил? Кто поставил пьесу? Профессор Фелл? Или его приспешник? Не Осли точно, ему не хватило бы ума. Но человек этот должен быть здесь, по эту сторону океана. Называйте его директором, если хотите. — Директором, — повторил Мэтью, и тут у него в голове что-то щелкнуло. — Той ночью я пытался сказать вам, что Эбен Осли продает сирот преступникам. Не всех, конечно, только самых даровитых. С особыми талантами, которые нужны директору. Например, умение подделывать документы и подписи. Взгляните, вот здесь написано «Капелл». Возможно, это фамилия? — Да, — ответил Мэтью, не переставая лихорадочно соображать. Директор. Ремесленная школа. — Это фамилия. — («К нам иногда приходили люди и давали всякие задания. Ну, цифры складывать, копировать слова, загадки разгадывать», — говорил Джон Файв.) — Саймон Капелл. — («Расспрашивали нас про жизнь и все такое».) — Мне кажется… это… — («Чего мы хотим добиться».) — Что? — Кирби подался ближе. «Один раз приезжал человек и смотрел, как старшие мальчики управляются со шпагой и кинжалом». — Сдается мне… — произнес Мэтью и тут же поправился: — Точнее, я совершенно уверен, что это оценки. Эбен Осли ставил некоторым мальчикам оценки. Возможно… за особые таланты или за самые приземленные вещи: насколько хорошо они понимают приказы и могут их исполнять. У многих сирот было страшное детство, как у Джона Файва. Быть может, их оценивали за жестокость или умение драться, за склонность к преступной жизни. Либо воспитанников отбраковывал Осли еще на начальном этапе — обратите внимание на слово «брак», — либо впоследствии это делал сам Капелл. Мэтью вспомнил про Сайласа. Проворного Сайласа с легкой рукой. Сайласа Окли, которого с самыми высокими оценками передали директору ремесленной школы Саймону Капеллу двенадцатого июня сего года — меньше месяца назад. «Я ж просто руку набивал», — оправдывался Сайлас за ужином. Набивал руку для чего? Уж явно не для того, чтобы обчищать людям карманы, — такие мелкие преступления ниже профессора Фелла. Нет, здесь явно велась подготовка к воплощению некоего монументального, грандиозного преступного замысла. Быть может, они задумали украсть ключ от сундука с важными дипломатическими бумагами, решающими судьбы королей и целых стран? Готовили похищение деловых писем, государственных печатей или надушенных любовных посланий, обнародование которых может в одночасье привести к скандалам, казням, крушению империй… если, конечно, не выплатить преступникам требуемую сумму денег? Контракт подписал сам профессор, сказал Слепой Мальчик Тревору Кирби. Потому что профессору интересно было посмотреть на сироток в действии. Новый мир — новые имена, говорила Кэтрин Герральд. И не только имена, сообразил Мэтью. Новая кровь. Кирби молча ждал. Мэтью закрыл блокнот и сурово произнес: — Профессор Фелл финансирует школу для малолетних преступников. Она находится на берегу Гудзона в пятнадцати милях к северу от города. За главного там некто Саймон Капелл, однако вряд ли он и есть профессор. Утверждать не берусь. А где лучше всего искать будущих «учеников» такой школы, как не в сиротском приюте, среди детей, уже столкнувшихся с невзгодами и жестокостью? Это своего рода неограненные алмазы, верно? Кирби кивнул. На него тоже понемногу снисходил свет озарения, хотя впереди его ждал лишь тюремный мрак. Мэтью встал во весь рост и расправил плечи. На всякий случай еще раз прикинул расстояние до лестницы. — Я несу блокнот в ратушу, — сказал он твердым голосом, в котором, по счастью, не слышалось ни намека на страх. — Вручу его Лиллехорну и все ему расскажу. — Мэтью замолк и подождал, пока его слова опустятся на дно воспаленного сознания Кирби; тот стоял совершенно неподвижно, лишь слегка подрагивали губы. — Пойдемте, пожалуйста, со мной. Глава 44 Где-то паром пересекал реку под ясным голубым небом. Где-то пели в джерсийских лесах птицы. Где-то играли в бирюльки невинные и счастливые дети. А в зловещем сумраке подвала адвокатской конторы на Брод-стрит мучительно улыбался Масочник. — Вы ведь понимаете, Мэтью, что пойти я не могу. — Вы должны! Какой толк от блокнота без ваших показаний? Кирби уставился в пол: — Вот вы сказали… что в этой истории есть проблеск надежды. Можно узнать какой? — Надежда заключается в том, что, если вы сегодня же во всем признаетесь — пойдете со мной прямо сейчас, — я обещаю вам, что привлеку влиятельных людей к этому делу и перед заключением в тюрьму вам разрешат повидать мать. — О, вы привлечете влиятельных людей?.. — Даю слово. — Что ж, мне сразу стало намного легче. — Кирби натянуто улыбнулся. — А как, по-вашему, должна была закончиться эта история, Тревор? Вы думали, я установлю личность «директора» и позволю вам убить и его тоже, пока до него не добралось правосудие? — Мэтью нахмурился. — Если так, тогда вы точно сумасшедший. Может, заодно и сироток убьем, которые приняли участие в деле? А как насчет Айвза? Не жаждете ли и ему горло перерезать? — Он осекся — запавшие глаза Кирби смотрели предостерегающе и зло, — но потом продолжил: — Если вы сейчас побреетесь и взглянете на себя в зеркало, вы увидите, какое действие оказывает на человека убийство. В душе вы не убийца, нет! И даже Эндрю Кипперинг, при всех его многочисленных пороках, не убийца. Пора доверить это дело закону, Тревор. Пусть они закончат начатое вами. — Ага, теперь вы станете рассказывать мне о могуществе закона! О величии и справедливости судов! О том, что Фемида, эта незрячая шлюха, всегда торжествует! — Нет, не стану, — спокойно ответил Мэтью. — Вы адвокат и прекрасно знаете, что это неправда. Даже самый справедливый суд может допустить ошибку и вынести неверный приговор. Такова жизнь. Я лишь пытаюсь донести, что ваши показания помогут привлечь к ответственности куда больше негодяев, чем кинжал. Вы не можете убить всех и каждого. И в глубине души, я верю, не хотите. Зато ваша история позволит бросить их за решетку. История должна увидеть свет, Тревор. Нельзя недооценивать силу истины. — Истины? У меня нет доказательств! — Начать можно с этого. — Мэтью показал блокнот. Кирби слегка покачнулся, тяжело заморгал от света, затем уставился в пустоту: — Я… должен подумать. — Он потрогал лоб. — Я устал. Так устал… — Знаю, — ответил Мэтью и произвел завершающий пушечный выстрел: — Ваша мать спит с открытыми глазами. Мне кажется, ей снится, что «Ответ короля» наконец прибыл и вы входите в дом. Вот чего она ждет, Тревор. Она ждет сына, который разбудит ее и вернет к жизни. Если вы прямо сейчас пойдете со мной к Лиллехорну, вы получите такую возможность. По лицу Кирби пробежала дрожь, а в следующий миг к горлу подступили слезы. Мэтью казалось, на его глазах лютый ураган рвет в клочья прибрежный дом: так быстро лицо Кирби исказила гримаса боли, а из груди вырвался сдавленный стон. Ни одна живая душа не должна издавать таких звуков, подумал Мэтью, — крик про́клятой души, изгнанной из рая. Когда по щекам Кирби покатились слезы, а лицо поистине превратилось в маску — на сей раз выражающую страдание, какого не заслуживал ни один человек на свете, — ноги его подогнулись, и он рухнул на землю. Там, среди коробок и бумаг, составляющих «адвокатскую подноготную», он, точно умирающий зверь, забился всем телом о твердые кирпичи. Мэтью пришлось взять себя в руки, чтобы не разрыдаться вместе с ним. Кирби пожертвовал всем: карьерой, невестой, жизнью. Он сражался, дабы покарать виновных в страшном преступлении, и потерял душу в этом безнадежном бою. Ибо Мэтью теперь был убежден, что месть в конечном итоге снедает все души без разбору, невинные и порочные, и каждую обращает в хладный пепел. Однако кое-что еще не подлежало сомнению: Тревор Кирби — хороший сын. — Что ж, я ухожу, — услышал Мэтью собственный голос, и рыдания адвоката притихли. — Вы пойдете со мной, когда сможете? Ответа не было. Кирби жался к стене, пряча лицо. — Прошу, пойдемте, — добавил Мэтью, — ради нас обоих. Он нащупал свою треуголку, надел ее, покрепче прижал к себе блокнот и начал подниматься по лестнице. Чуть вздрогнул — Кирби сзади зашевелился, но нападать не стал, — а затем вышел за дверь и на улицу, на яркое солнце, под которым ходили паромы, пели птицы и резвились дети. Мэтью зашагал на север по Брод-стрит в направлении Сити-Холла — не быстро, но и не слишком медленно, давая шанс сбившемуся с пути человеку принять окончательное решение. Воздух солоно пах морем, а временами, когда мимо проходили джентльмены с трубками, в нос ударял табачный дым. Мэтью сосредоточенно смотрел на возвышавшуюся впереди ратушу и думал, что скажет Гарднеру Лиллехорну. Как все объяснить, если Кирби так и не отважится прийти? Как не прослыть блаженным? Констебль Лиллехорн, позвольте рассказать вам об одном коварном замысле по превращению детей-сирот в профессиональных бандитов… Тяжелая рука опустилась на правое плечо Мэтью, прервав его размышления. Он испуганно повернул голову и увидел лисье лицо Бромфилда с запавшими глазами — головорез был в той же кожаной шляпе с широкими полями и в том же деревенском наряде, что и в прошлый раз, когда они повстречались в имении Капелла. — Ой, смотрите-ка! — Вторая рука выхватила у Мэтью блокнот. — Свезло так свезло! Бромфилд обнял Мэтью за шею, точно хотел по-дружески шепнуть ему на ухо какую-то тайну, а потом тут же запихнул его под тень ближайшего козырька. — Тише, тише, — сказал второй, тот, что отобрал блокнот. — Доброжелательно и мягко, пожалуйста. Мистер Корбетт?