Хьюэл с проклятиями, постукивая костылем, заковылял к хижине Морганы, а я остался на месте и с любопытством глазел на эти залитые солнцем ворота. Хьюэл исчез в хижине Морганы, а оттуда выбежала Себила с завернутым в золотое покрывало Мордредом на руках и встала рядом с Норвенной. Молодая королева была озадачена тем, что ребенка держит сакская рабыня, а не Ралла, но времени выспрашивать у нее не было. Король уже находился рядом. Гундлеус, взбиравшийся на крутой Тор в тяжелых военных доспехах, вспотел и слегка задыхался. На нем была кожаная нагрудная пластина, подбитые мягкой материей брюки, высокие башмаки, железный шлем, увенчанный лисьим хвостом, и плотный красный плащ с закинутой на плечи длинной полой. Щит его с гербом-лисицей висел на левом боку, меч был у правого бедра, а в руке сверкало наконечником тяжелое боевое копье. Норвенна подняла полные руки, чтобы встретить и обнять своего повелителя, и Гундлеус шагнул вперед. — Я вручаю тебе мой меч, дорогая королева, — сказал он звенящим голосом, и лицо Норвенны озарилось улыбкой. Гундлеус отшвырнул копье и вытащил меч, но вместо того, чтобы протянуть его Норвенне рукоятью, направил острие к ее лицу. — Я радуюсь твоему возвращению, мой дорогой повелитель, — произнесла она обязательное приветствие и опустилась перед ним на колени, как того требовал обычай. — Поцелуй меч, который будет защищать королевство твоего сына, — приказал Гундлеус. Норвенна подалась вперед, чтобы дотронуться губами до сверкающей стали, как вдруг Гундлеус с силой вонзил ей в горло острие клинка. Он смеялся, убивая свою молодую жену, смеялся, когда широкое лезвие мягко вошло в ее горло, и продолжал смеяться, когда ее окровавленное тело корчилось на земле. Кровь сочилась с лезвия меча, кровь окропила траву, кровь проступила на голубом плаще королевы. Себила, державшая на руках ребенка, уронила его и с криками умчалась прочь. Мордред заплакал, но меч Гундлеуса мгновенно вонзился в крохотное тельце, и золотая ткань окрасилась алым цветом. Всадники Гундлеуса с копьями наперевес рассыпались по городу, и Лигессак неожиданно для всех присоединился к силурам и помогал копьеносцам убивать своих соотечественников. Силурские солдаты сделали кровавую работу быстро и ловко. Стражники Мордреда и несчастные воины Друидана были перебиты. Впервые в жизни я видел людей, умиравших на копьях, и слышал ужасные крики несчастных, чьи души отлетали в Потусторонний мир. Норвенна и Мордред были мертвы. Враги устремились к башне Мерлина. Моргана, подскакивая, бежала в сторону морских ворот. Толпа женщин, детей и рабов устремилась следом за Морганой. Ралла, Себила и те из уродцев Друидана, что сумели увернуться от разящих мечей силуров, рассыпались по Тору. Пеллинор, голый, радостно и бессмысленно вопивший, подпрыгивал в своей клетке. Хромой Хьюэл храбро обнажил меч. Я спрыгнул с крепостного вала и побежал к дому. Смелым я не был, но просто любил Нимуэ и хотел убедиться, что она в безопасности. Вдруг маленькая рука схватила меня и с поразительной силой потащила в укрытие за корзинами с праздничными нарядами. — Ты не можешь помочь ей, дурень, — раздался у меня над ухом тоненький голосок Друидана. — Замри! Гундлеус и Танабурс вошли в дом. Через распахнутые двери я видел, как король, его друид и еще трое мужчин в шлемах решительно шагали к дверям комнаты Мерлина. Танабурс ногой открыл небольшую дверцу, и они с копьеносцами исчезли внутри. Я слышал, как смеялся Гундлеус, как силуры, раскидывая вещи, рылись в корзинах и коробах. И вдруг закричала Нимуэ. Это был дикий крик боли и тоски. — Это отучит тебя плевать на мой щит, — послышался сквозь рыдания Нимуэ грубый голос Гундлеуса. И новый вопль Нимуэ. — Они ею попользовались, — хихикнул Друидан. Только боги знали, что они сделали с Нимуэ, потому что она так никогда и не рассказала об этом. Но никаких рассказов и не требовалось. Они сделали то, что обычно творили солдаты с пленными женщинами, и оставили ее истекающей кровью и полупомешанной. А когда они обнаружили, что сокровищница Мерлина набита заплесневелой чепухой, а не золотом, ткнули головешку из костра в разоренные корзины. Из двери повалил дым. Я закутал голову полой куртки и ринулся сквозь удушающий дым в комнату Мерлина. Нимуэ лежала ничком, обхватив руками голову. Кровь заливала ее обнаженные ноги. Дым перехватывал дыхание, языки пламени плясали над коробками, пронзительно кричали кошки, со свистом хлопая крыльями, носились под потолком летучие мыши. — Пойдем! — отчаянно вскричал я. Нимуэ не двигалась. Я подбежал к двери, ведущей в башню Мерлина, надеясь отыскать хоть какой-нибудь выход. Но, открыв дверь, обнаружил, что она ведет в замкнутую, без единого выхода, комнату. Мельком я успел заметить, что башня была совсем пуста, ничего, хоть отдаленно напоминающего таинственную сокровищницу. Голый земляной пол, четыре деревянные стены и дыра в кровле. Это была комната, открытая небесам, однако сквозь сгущающуюся пелену дыма я увидел на полпути к дымовому отверстию деревянную площадку, к которой вела прочная лестница. Сидя на этой площадке, Мерлин слушал шепот богов. Какое-то мгновение я смотрел на это священное место, но дым все усиливался, и это заставило меня действовать. Я бегом вернулся к Нимуэ, схватил с лежанки черный плащ и завернул в него мою подругу, словно больное животное. Вскинув на плечи узел с ее легким телом, я стал пробираться к двери. Огонь теперь ревел, и красные языки пламени жадно лизали сухое дерево стен. Из глаз моих лились слезы, легкие разрывало от дыма, повисшего в проеме двери. Я выломал кусок штукатурки, отогнул ивовый каркас, ударом ноги проделал в трухлявой стене дыру и протиснулся наружу. Свежий воздух, казалось, оживил Нимуэ. Она соскользнула с моего плеча и отняла руки от лица. Увидев, что сотворил с нею Гундлеус, я понял, почему так страшен был ее последний крик. Вместо глаза на ее лице зияла пустая впадина, заполненная кровью. Нимуэ снова закрыла рану окровавленной ладонью. Я схватил ее за свободную руку и потянул к ближайшей хижине. Один из людей Гундлеуса увидел нас — разъяренный предводитель силурских воинов закричал, что ведьму надо взять живьем и кинуть в огонь. Началась погоня. Добежав до ближайшего пролома в частоколе, я обнаружил мертвого Хьюэла, добряка Хьюэла, он лежал рядом со сломанным костылем и с обнаженным мечом в руке. Я выхватил из его безжизненной руки меч и потащил Нимуэ вперед. Мы домчались до крутого южного склона и съехали по скользкой траве. Нимуэ ошалела от боли, а я был вне себя от страха. Оказавшись у подножия Тора, мы, спотыкаясь, протащились мимо святого колодца, миновали сад христиан и через ольховую рощу сбежали вниз к тому месту, где рядом с рыбачьей хижиной стояла болотная лодка Хьюэла. Я толкнул Нимуэ в легкую, сделанную из связанных пучков тростника лодочку, оттолкнулся от деревянной пристани ясеневой палкой и направил лодку к расширяющемуся руслу реки. Люди Гундлеуса бежали вдоль деревянного помоста, пытаясь настичь нас, но я повернул лодку в сторону притока. Лигессак выпустил стрелу, однако мы были уже далеко, и стрела бесшумно погрузилась в темную воду. Позади нас виднелась вершина Тора — языки пламени плясали над крышами хижин, жадно пожирая соломенные кровли, черный дым курился над домом и башней Мерлина, поднимаясь в голубое небо. Нимуэ свернулась калачиком на носу лодки, прикрывая одной рукой пустую глазницу. — Я претерпела две Раны Мудрости, Дерфель, — прохрипела она. — Рану Тела и Рану Гордости. Осталось столкнуться с Безумием, и я стану такой же мудрой, как Мерлин. Дикая улыбка исказила ее лицо, и мне показалось, что она уже заклята безумием. — Мордред мертв, — сказал я, — мертвы Норвенна и Хьюэл. Нимуэ, казалось, не слышала. По-моему, ее охватил восторг оттого, что удалось пройти две ступени на пути к мудрости. Я повернул лодку в озеро Лиссы, огромное черное озеро на южной окраине болот. Там был Замок Эрмида, как называлось небольшое деревянное селение, усадьба вождя племени Эрмида. Его люди, надеялся я, помогут нам. Затем мы будем пробираться на юг, пока нас не скроет ночь или не встретятся друзья. Наша тростниковая лодка скользила вдоль затененного деревьями причала Эрмида, когда я увидел других беглецов с Тора. Тут были и Моргана с Себилой, и Ралла с плачущим ребенком на руках. Была тут и Линет, ирландская девушка, которая рванулась к берегу, чтобы помочь Нимуэ. Никто не знал, что произошло с беднягой Пеллинором и Друиданом. Невдалеке столпились три плачущие служанки Норвенны, дюжина испуганных найденышей Мерлина и горстка изувеченных солдат Друидана. — Нам нельзя оставаться здесь, — сказал я Моргане, — они ищут Нимуэ. — Они ищут не Нимуэ, дурачок, — резко ответила Моргана. — Им нужен Мордред! — Мордред мертв! — воскликнул я. Моргана выхватила из рук Раллы ребенка и сдернула с него лоскут грубой коричневой материи. Я увидел ногу с изуродованной ступней. Онемевший, я уставился на Раллу и ее мужа Гвилиддина, не понимая, как они могли позволить своему собственному сыну умереть вместо другого. — Он король, — просто объяснил Гвилиддин, указывая на Мордреда, — а наш мальчик был просто сыном плотника. — Но Гундлеус скоро увидит, что у младенца, которого он убил, обе ноги здоровые, — сурово проговорила Моргана. — Тогда они все кинутся нас искать. Идем на юг. Мы вышли до полудня, углубившись в зеленые заросли. Один из охотников Эрмида вел нас узенькими тропками и тайными дорогами. Впереди шагал Гвилиддин с несколькими идиотами Друидана, от которых было бы мало пользы в случае нападения. Я, никогда не дравшийся, шел в арьергарде с заткнутым за веревочный пояс мечом Хьюэла и тяжелым силурским военным копьем в правой руке. От Замка Эрмида до Кар Кадарна было не менее четырех часов ходу, а мы шли кружным путем, плутая тайными тропами. Моргана, которой было видимо и ведомо мировое зло, проницательно заметила, что силурский король задумал эту войну еще со времени Высокого совета и просто ждал смерти Утера, дабы кинуться в атаку в союзе с Горфиддидом. Нас всех одурачили. Но прежде, чем Гундлеус будет уверен в победе, ему надо найти нас и убить Мордреда. Огромный лес поглотил нас. Изредка в густой листве слышалось гортанное бормотание голубя, возникал дробный стук дятла. Один раз в кустах раздался громкий треск, и мы замерли, боясь появления всадника-силура, но это был всего лишь клыкастый кабан. Нимуэ молча, не жалуясь, хромала впереди меня. Рядом со мной шла худая темноволосая девушка Линет. — Что теперь будет с нами, Дерфель? — спросила она. — Не знаю. — Мерлин придет? — Надеюсь, — сказал я. — Или явится Артур. Мы уже вышли из лесу, когда вдруг на опушку выскочил олень. — Ложитесь! — прошипел охотник, и все рухнули в траву. Из-за деревьев выехал вспугнувший оленя всадник. Он был так близко, что я смог разглядеть маску лисы на его круглом щите. У него были длинное копье и рог, в который он затрубил. Вдалеке послышался ответный звук рога. И наступила тишина. Текли долгие минуты. У речки над пастбищем жужжали пчелы. Мы затаились, не отрывая глаз от стены деревьев перед опушкой и опасаясь увидеть новых всадников. Но никто не появился, и проводник прошептал, что надо ползти к речке, перейти ее вброд и добраться до зарослей на том берегу. Мы ползли долго и трудно. Особенно мучительно было Моргане с ее изуродованной левой ногой. К середине дня мы пересекли другую, более широкую и глубокую реку, где мне было почти по грудь. Я старательно оберегал от воды свой меч. Это был прекрасный клинок, выкованный прославленными кузнецами Гвента. Рукоять была вырезана из яблони, с круглой, как шар, головкой эфеса. Другой берег реки продолжался просторным пастбищем. Едва мы пересекли его и вошли в лес, как я услышал позади глухой стук копыт. Послав сигнал вперед, я сжал в руках меч, а тяжелое копье отдал подошедшему Гвилиддину. Он прислушался к звуку шагов и удовлетворенно кивнул сам себе. — Их только двое, — спокойно сказал Гвилиддин. — Они спешились. Я займусь первым, а ты удерживай второго, пока я не расправлюсь со своим. Ложись! — вдруг приказал он свистящим шепотом. — Прячься! Я припал к земле, охваченный внезапно нахлынувшим страхом. Ладони мои взмокли, правая нога дергалась, во рту пересохло, к горлу подступила тошнота. Хьюэл преподал мне уроки боя, но я никогда еще не встречался с человеком, готовым убить меня. — Спокойствие, мальчик, спокойствие, — тихо сказал Гвилиддин. Он бился рядом с Утером, он стоял лицом к лицу с саксами, а теперь на родной земле с длинным копьем в жилистой руке, широко расставив ноги, он с полуусмешкой ждал приближения врага. — Это месть за моего ребенка, — мрачно добавил Гвилиддин. — Боги на нашей стороне. Я съежился за кустами ежевики. Мое укромное место было безопаснее, чем почти открытое пространство под деревом, где стоял Гвилиддин. И все же я почувствовал себя выставленным напоказ, когда оба наших преследователя вынырнули из чащи всего в дюжине шагов от нас. Это были два молодых копьеносца с кожаными нагрудными пластинами и в длинных плащах из грубой красновато-коричневой материи. Их заплетенные в косички длинные бороды падали на грудь, темные волосы были стянуты на затылке кожаными ремешками. Лицо ближайшего ко мне мужчины было испещрено боевыми шрамами, рот полуоткрыт, виднелись ощеренные желтые зубы. Меня обуяло непреодолимое желание умчаться подальше, но на левой ладони засвербил, запульсировал играм, оставленный Нимуэ, и это теплое биение неожиданно прибавило мне смелости. — Мы слышали оленя, — сказал второй мужчина. — Мы слышали плач младенца, — возразил первый. — Ублюдки исчезли, — откликнулся его товарищ. Я все время повторял про себя имя Бела, моля бога сделать меня мужчиной. Лес вокруг нас дышал мирным теплом. Враги были уже в шести шагах, когда Гвилиддин выпрыгнул из своего укрытия и с воинственным кличем ринулся вперед. Я побежал следом, и внезапно страх сменился впервые ощущаемой, богом данной бешеной радостью боя. Пусть Господь и Его ангелы простят меня, но в тот день я познал счастье битвы и долго еще потом с такой же страстью желал ощутить ее снова, как томимый жаждой путник, мечтающий о глотке воды. Не успел я опомниться, как один из силуров уже корчился на земле, а Гвилиддин вколачивал острый наконечник копья сквозь кожаные латы в его грудь. Второй воин напрягся, выставив вперед копье. Я прыгнул на него и, уклонившись от блестевшего на солнце острия, ударом клинка сшиб копье, едва коснувшееся моего правого бока. «Крепче держи запястье, мальчик», — словно бы услышал я голос Хьюэла и, выкрикнув его имя, с силой опустил меч на шею силура. Стальное лезвие легко углубилось в тело врага, как топор в труху гнилого дерева. Я вырвал меч и ударил во второй раз. Кровь забулькала в горле умирающего и полилась по его груди. Он медленно и тяжело опустился на покрытую опавшей листвой землю. Я стоял рядом, дрожа и еле сдерживая подступавшие рыдания. Высоко в листве пронзительно закричала птица. Я не мог двинуться. Тут плечи мои охватила сильная рука Гвилиддина, и слезы хлынули у меня из глаз. — Ты хороший парень, Дерфель, — сказал Гвилиддин, и я приник к нему, как ребенок к отцу. — Все хорошо, — повторял он снова и снова. — Отлично сработано, мальчик. — Он гладил меня, пока не унялась моя дрожь и не высохли слезы. — Теперь идем. Я еще содрогался от недавних рыданий, от ужасной мысли, что убил человека. Вдруг я понял, что в смертельной схватке защитил короля — и бредовая радость охватила меня. — Вы наделали столько шума, что вскоре все силуры явятся сюда и будут наступать нам на пятки, — прорычала Моргана. — Идем! Двигайтесь быстрее! Нимуэ отнеслась к моей победе с видимым равнодушием. Зато Линет жаждала услышать каждую подробность, и я, рассказывая, преувеличивал и силу врага, и свою храбрость, а восхищенные восклицания и испуганные вздохи Линет толкали меня на еще большее хвастовство. Ее рука оказалась в моей. Я не отрываясь глядел в ее большие темные глаза и поражался, почему никогда по-настоящему не замечал, как она красива. Мы шли весь долгий день, пока наконец не свернули в сторону холмов, на которых, как неподвижный страж, высился Кар Кадарн. Еще через час мы стояли на опушке леса у подножия холма. Солнце висело высоко в небе, и его нежный свет обливал западные крепостные валы Кар Кадарна. Ни одного стражника не было на стенах крепости, ни единого дымка не поднималось над крышами скрытого за валами поселка. Мирная тишина подтолкнула Моргану к решению пересечь открытое пространство и взобраться по западной тропе к королевской крепости. Мы вышли на пастбище, и перед нами вытянулись длинные тени. Нимуэ, которая до сих пор, казалось, была отрешенной от всего, скинула башмаки и пошла босой. Над нашими головами медленно плыл ястреб; испуганный шумом, откуда-то стремительно выскочил заяц и ошалело понесся, скрываясь в высокой траве. Цель была уже близка, и люди повеселели. Мы преодолели все и принесли Мордреда к месту его рождения — на королевский холм Думнонии. Но не успели мы пройти и половины пути к спасительному убежищу, как за нашими спинами появился враг — военный отряд Гундлеуса. Если бы Гундлеус даже не собирался преследовать короля-младенца, он все равно должен был бы прийти сюда, в Кар Кадарн, священное место думнонийских королей. Ведь ему нужно было никак не меньше, чем корона Думнонии. А как гласит старая поговорка, тот, кто владеет Кар Кадарном, тот обладает и Думнонией, кто владеет Думнонией, тот правит Британией. Силурские всадники неслись впереди копьеносцев. Было ясно, что через несколько минут они нас настигнут. Всадники вытянулись в длинную линию. Их плащи прикрывали крупы лошадей, ножны свисали сбоку, а солнце сверкало на кончиках копий, и лучи его скользили по развевавшемуся знамени с изображением лисьей морды. Гундлеус в блестящем стальном шлеме с гребнем из лисьего хвоста скакал под знаменем. Лэдвис с обнаженным мечом в руке находилась рядом с ним, а Танабурс в свободном, хлопающем на ветру платье трусил на серой лошадке по другую сторону от короля.