— А что вы имеете в виду под этим «еще больше»? — встрял Шон. — Джордж, ты вдруг научилась писать? Было бы круто. Я же не могу вечно тебя содержать. — Прости, Шон, но дело не в писательском таланте твоей сестры, — покачала головой Эмили. — Дело в самой кампании. — Понимаю. — Я оглянулась на брата. — Как только его номинируют (если это случится), все завертится всерьез. Пока были, можно сказать, цветочки. После внутрипартийных выборов начнется настоящая борьба: постоянные дебаты, сделки и переговоры ночи напролет. Так что миссис Райман вообще вряд ли увидит мужа до инаугурации. Если, конечно, весь труд не пропадет напрасно и он действительно станет президентом. — Именно так, — чуточку устало подтвердила женщина. — Ему повезло, что я его люблю. — Эмили, слыша подобные высказывания, я жалею о журналистской этике и своих принципах. — Это было предупреждение, но в вежливой форме. — Вы недовольны мужем? Для политиков по обе стороны баррикады такие заявления — просто манна небесная. — Советуешь вести себя осторожнее? — после недолгого раздумья уточнила женщина. — Лишь напоминаю о том, что вам и самой хорошо известно. — Я улыбнулась и решила сменить тему на более приятную. — А дочки к вам присоединятся? Мы ведь так и не познакомились. — На этот глупый съезд они не приедут. Ребекка готовится к поступлению в колледж, а Джинни и Эмбер мне не хотелось отрывать от новорожденных жеребят и тащить сюда, на растерзание толпе журналистов и фотографов. Я бы и сама не приехала без особой нужды. — Ясно. На съезде партии у жены кандидата простая задача: нарядись в элегантное платье, а потом стой и улыбайся; сунут под нос микрофон — постарайся сказать что-нибудь остроумное. Не очень-то много времени остается на семейную жизнь, да и детей трудно защитить от репортеров, которые спят и видят, как бы откопать какую-нибудь скандальную историю. На подобном мероприятии все на виду у прессы. Эмили поступила совершенно правильно. — Не возражаете, если я чуть позже возьму у вас интервью? Обещаю не спрашивать о лошадях, если вы, в свою очередь, пообещаете ничем в меня не кидаться. — Бог мой, а Питер не шутил: в тебе действительно вдруг проснулось милосердие. — Просто приберегает свое коварство для интервью с Тейтом, — пояснил Шон. — Тейт согласился на интервью? Питер говорил, он с самого предварительного голосования тебе отказывал. — И именно поэтому согласился сейчас, — немного раздраженно ответила я. — Раньше мог себе такое позволить. Ну что бы я возразила? «Губернатор Тейт очень занят — пытается победить на выборах, и у него совершенно нет времени дать интервью женщине, которая официально поддерживает его ближайшего соперника»? Не очень убедительное обвинение. А теперь на съезде он дает интервью всем, и, если откажет мне, это будет уже цензура. Эмили окинула меня долгим оценивающим взглядом, а потом улыбнулась: — Да, Джорджия Мейсон, думаю, ты загнала беднягу в угол. — Нет, мэм, просто применила обычную журналистскую тактику. А в угол он загнал себя сам. Согласись губернатор на эксклюзивное интервью месяца за полтора до съезда, мог бы потом с чистой совестью откупиться от собственных слов или сделать вид, что их не было. Что бы он ни наговорил (ну, разве что я бы заставила его признаться в употреблении наркотиков или в порочащих сексуальных связях), это никак не запятнало бы его безупречной репутации защитника религиозных и консервативных правых. Сенатор Райман, хоть и преданный член Республиканской партии, придерживается умеренных взглядов, иногда даже либеральных. В отличие от него, Тейт занимает настолько правую позицию, что правее уже просто некуда — упадешь. В наши дни мало кто одновременно призывает ввести смертную казнь и отменить постановление Верховного суда по делу Роу против Уэйда.[19] А вот Тейт призывает. А еще ратует за ослабление закона Мейсона — той части, которая запрещает семейные фермы в радиусе ста миль от крупных городов. И хочет ужесточить Раскина-Уотса. Будь его воля — люди держали бы коров в Олбани (и это не считалось бы преступлением), а вот попытка спасти жизнь умирающего от сердечного приступа без полного анализа крови приравнивалась бы к терроризму. Хочу ли я остаться с таким человеком наедине, включить диктофон, задать несколько правильных вопросов и посмотреть, как он сам выроет себе яму? Разумеется. — А когда интервью? — В три. — Я посмотрела на часы. — Эмили, если вы не против, вас проводит Шон, а я побежала. Не хочу заставлять губернатора ждать. — Я думал, наоборот хочешь, — удивился брат. — Да, но опаздывать нужно намеренно. Намеренное опоздание — стратегический прием. Только небрежные журналисты опаздывают потому, что не рассчитали время. Меня по-разному называли. Например, злобной стервой — после статьи, в которой я окрестила Уогман «проституткой, помешанной на общественном внимании, которая решила станцевать стриптиз на американской конституции». Но небрежной не называли никогда. — Конечно, — согласилась Эмили. — Спасибо, что пришла меня встретить. — Не за что, миссис Райман. Шон, не заставляй прекрасную даму и, возможно, будущую первую леди по дороге тыкать палкой в мертвецов. — Вечно портишь мне веселье, — проворчал брат. — Миссис Райман, возьмите меня под руку, обещаю, это будет совершенно заурядное и скучное путешествие из пункта А в пункт Б. — Звучит заманчиво, Шон, — отозвалась Эмили. И они направились дальше по коридору в сопровождении отряда охраны — трех весьма крупногабаритных джентльменов, совершенно неотличимых от любых других сотрудников службы безопасности. Миссис Райман попросила ее встретить и написала в электронном письме, что подъедет к служебному входу. «Не хочу привлекать внимание прессы», — так она сказала. Вполне объяснимое намерение, хоть и слегка идеалистическое. Мы с Шоном не едим с рук у нынешнего предвыборного штаба (или, возможно, будущей президентской администрации) Раймана, хотя некоторые коллеги и выдвигали подобные голословные обвинения. Если сенатор сядет в лужу, мы набросимся на него с удвоенным рвением — потому что, честно говоря, ожидаем от него только лучшего. Победит или проиграет — он в любом случае наш кандидат. В чем-то мы похожи на гордых родителей или жадных акционеров: хотим, чтобы именно наш «питомец» благополучно преодолел все препятствия. Если Питер вдруг облажается, Шон, Баффи и я первыми покажем пальцем на позорное пятно и закричим: «Несите камеры!» Но мы-то свое назначение честно выиграли. Нам нет необходимости специально ставить сенатора в неловкое положение, изводить ради этого его семью, насильно тащить родных в кадр. Вот вам пример. Три года назад Ребекка Райман во время соревнования по конкуру на ярмарке штата Висконсин упала с лошади. Девочке было всего пятнадцать. Не знаю, что именно там произошло, — я вообще совсем не фанат конкура и категорически не люблю крупных млекопитающих, особенно когда их заставляют прыгать через препятствия с малолетками на спине. Как бы то ни было, лошадь оступилась, и Ребекка упала. Она ничего не повредила себе. Но лошадь сломала ногу, и ее пришлось усыпить. Процедура прошла без сучка без задоринки, согласно нормам: сначала животному в голову выстрелили из пневматического пистолета с выдвигающимся ударным стержнем, а потом в позвоночник воткнули специальный кинжал. Кроме лошади никто не пострадал, разве что самолюбие Ребекки и репутация висконсинской ярмарки. Зверь не ожил. Но шесть конкурирующих с нами сайтов тем не менее неделями крутили у себя эту запись. Будто неловкая ситуация, в которую угодила пятнадцатилетняя девочка, ее вполне допустимая ошибка могут как-то компенсировать тот факт, что они не прошли отбора и их не выбрали для освещения кампании. «Ха-ха-ха, у вас, конечно, есть кандидат, а мы зато будем высмеивать его дочку». Мне иногда кажется, что мы единственная профессиональная журналистская команда, которая во время обучения и подготовки не принимала специальных пилюль, от которых становишься полным уродом. А потом смотрю на некоторые свои редакторские статьи (особенно те, посвященные Уогман и ее настойчивым попыткам совершить политическое самоубийство) и понимаю — мы такие таблетки тоже принимали. Просто запили их небольшой порцией журналистской этики. Эмили знала, что нам можно доверять. В отличие от коллег, мы с Шоном не используем ни в чем не повинных людей ради парочки скандальных цитат. У нас для этого есть политики. Я проверила часы и направилась к главному входу. Пройду в офис губернатора через комнату для прессы. Начальник его предвыборного штаба наверняка постарается меня задержать подольше. Мне не обещали специально выделить час на интервью — для такого понадобились бы серьезные связи. Нет, у меня будет шестьдесят минут на вопросы, но если я опоздаю, или кто-то еще придет к Тейту, или случится что-нибудь подобное, упущенного времени никто не вернет. Так что задержаться можно только минут на десять. Так ему придется меня ждать, но я успею задать необходимые вопросы и получить желанные ответы. А начальник предвыборного штаба в свою очередь постарается сделать так, чтобы ждала я, и украдет у меня как минимум полчаса. И интервью приличного не получится, и власть свою Тейт продемонстрирует. Смотрю иногда на мир, в котором существую, — на всю эту беспощадную политику, мелочные партийные сделки — и задаюсь вопросом: как можно было выбрать какую-нибудь другую профессию? После такого политика на местном уровне покажется детской песочницей. Нет, именно здесь мое место, а значит, все должны ясно видеть, какой я хороший журналист. В комнате для прессы меня пару раз окликнули. Я, не оборачиваясь и не отклоняясь от маршрута, помахала рукой. Некоторые коллеги называют меня холодной и отчужденной. Видимо, вполне заслужила. — Джорджия! Этого человека я уже где-то видела — журналист из предвыборного штаба Уогман. Мужчина протолкался через толпу и теперь трусил рядом. — Есть минутка? — Вообще-то, нет. — Я потянулась к дверной ручке губернаторской приемной. Журналист положил ладонь на мое плечо. Я чуть вскинулась, но руки он не убрал. — Конгрессменша только что выбыла из борьбы. На мгновение я застыла, а потом повернулась, слегка сдвинула очки на кончик носа и вгляделась в его лицо. Больно резанул яркий свет ламп. Неважно, зато я смотрела прямо в глаза и видела: он не врет. — Чего вы хотите? — Я поправила очки. Репортер оглянулся через плечо на наших коллег. Никто еще не почуял запаха крови. Пока. Но новости быстро распространяются — как только они узнают, нас припрут к стенке. — Я вам сдам свои материалы, в том числе видеозаписи. Там много всего: распределение голосов, информация о том, куда она употребит оставшееся влияние. А вы возьмете меня к себе. — Хотите освещать кампанию Раймана? — Да. Минуту я обдумывала предложение, сохраняя совершенно невозмутимое лицо, потом наконец кивнула. — Через час приходите в нашу комнату, принесите копии ваших последних публикаций и все материалы по Уогман. Там и поговорим. — Отлично. Я вошла в приемную Тейта, высоко подняв свою карточку-пропуск. Охранники скользнули по ней взглядом и равнодушно кивнули. Помещение, которое выделили команде Тейта, в точности походило на штаб-квартиру Раймана, и у Уогман наверняка точно такое же. В наши дни кандидаты на пост президента заседают в одних и тех же зданиях, так что организаторы из кожи вон лезут: не дай бог, кто-нибудь подумает, что у них есть «любимчики». Один из кандидатов получит все, а остальным достанутся объедки, но только когда подсчитают голоса, пока же все равны. В комнате толпились помощники-добровольцы и сотрудники, на стене висели обязательные плакаты «Тейта в президенты», но атмосфера царила какая-то тихая и почти похоронная. Люди не казались испуганными, нет — просто сосредоточенно занимались делами. Я дотронулась до пуговицы на воротнике и включила встроенную камеру. Она будет снимать каждые пятнадцать секунд. Памяти хватит часа на два, а потом придется сливать фотографии на жесткий диск. В основном снимки получатся дрянные, но, может, один-два и сгодятся. Убила еще пару минут: налила себе кофе, который пить не собиралась, и долго и тщательно насыпала сахар и добавляла сливки. А потом подошла к дверям кабинета Тейта и показала стоявшим там охранникам пропуск. — Джорджия Мейсон, сайт «Известия постапокалипсиса», встреча с губернатором Тейтом. Один из них глянул на меня поверх своих черных очков. — Вы опоздали. — Меня задержали. Я улыбнулась. Из-за моих собственных темных очков им не видно было, искренне я улыбаюсь или одними только губами. Телохранители переглянулись. Я давно заметила: люди в черных очках страшно злятся, когда не могут увидеть твои глаза. Только им ведь позволено напускать на себя эдакий таинственный вид — уж, конечно, не глупой девчонке-журналистке, страдающей от ретинального КА. Я по-прежнему улыбалась и не собиралась уступать. Опоздала — да, но они не имеют права держать меня на пороге. — Больше так не делайте, — сказал тот, что повыше, и открыл передо мной дверь кабинета. — Хорошо. — Улыбка мигом слетела с моих губ, и я вошла. Дверь закрылась с резким щелчком. Я не обернулась. Первый раз оказалась в кабинете человека, по милости которого вполне могла лишиться работы. Нужно насладиться моментом. Очень простая, почти аскетичная обстановка. Тейт распорядился придвинуть к окнам книжные шкафы, так что света с улицы почти не поступало. Освещение обеспечивали неяркие лампы дневного света. Два огромных флага — США и Техаса — занимали почти всю дальнюю стену. Никаких личных вещей. Не дом — всего лишь временное прибежище. Сам губернатор восседал за столом, его фигуру обрамляли висящие на стене флаги. Искусно подобранный ракурс. Наверняка помощники потратили кучу времени, пока обсуждали и придумывали, как бы половчее создать нужный образ: сильный человек, который со всем справится ради своей страны и всего мира. У Тейта был совершенно президентский вид. Питер Райман обладал приятной наружностью и мальчишеским, по-настоящему американским обаянием. А губернатор Тейт внешне представлял собой типичного американского военного: выправка, короткий ежик седых волос. И я хорошо помнила его боевые заслуги. Сам факт, что у губернатора таковые имелись, а у нашего сенатора нет, с самого начала предвыборной гонки неоднократно обыгрывался во многих агитационных роликах, которые финансировали «обеспокоенные граждане». Звание генерал-лейтенанта, битва во время зачистки на канадской границе в семнадцатом году (тогда он отбил у зараженных Ниагарский водопад), битва в Новой Гвинее в девятнадцатом (тогда из-за террористической атаки — попытки распылить живой вирус Келлис-Амберли — мы чуть не потеряли страну), боевые ранения. Тейт сражался за свою нацию, за права незараженных и хорошо понимал войну, которую мы каждый день вели с тем, во что превратились наши родные и близкие. Я боюсь этого человека до смерти по многим причинам. Это лишь некоторые из них. — Мисс Мейсон. — Губернатор встал и широким жестом указал мне на стул. — Надеюсь, вы не заблудились? Я уже было подумал, вы решили вовсе не прийти.