Макар нагнулся, извлек стоявшие между раковиной и холодильником три бутылки очень дорогого джина и бутылку марочного коньяка. — Однако. — Он показал находку Гущину. — Вот на чем она точно не экономила. Полковник Гущин задумчиво сравнивал дешевое пиво, засунутое Анной Лаврентьевой в холодильник, и дорогой джин и коньяк. — Интересно, — заметил он. — Ну ладно, проясним… потом… позже… А где ее мобильный? — Пока мы его не нашли, — откликнулся кто-то из криминалистов, работавших в комнатах квартиры. Клавдий Мамонтов видел — Гущин о чем-то думает. Бутылки, найденные Макаром, его явно озадачили. Хотя почему? Что мешало женщине-алкоголичке экономить на всем, в том числе и на еде, но позволять себе марочный коньяк и дорогущий джин? Клавдий Мамонтов снова взглянул на распростертую на полу убитую Анну Сергеевну Лаврентьеву пятидесяти восьми лет. Приземистая, невысокая, широкобедрая, жилистая, темноволосая. По виду ее вроде не скажешь, что она тайком дома пьет. Хотя сейчас утверждать подобное трудно, глядя на бездыханный труп. Но женщин-алкоголичек видно с первого взгляда, вроде как… или нет? Или он таковых не встречал в своей жизни? Лаврентьева была одета по-домашнему — старые спортивные штаны и застиранная футболка. На ногах — тапочки. Когда она упала на пол, они отлетели к раковине. На лице застыла гримаса боли. В вытаращенных широко открытых глазах — ужас. Видимо, перед ударом ножом в горло она пришла в сознание, несмотря на рану на голове. Она видела нож в руках своего убийцы. Подбородок густо измазан кровью. На горле зияющая страшная рана. — Давность смерти пять-шесть часов, судя по состоянию тела, — сообщил патологоанатом. Макар глянул на наручные часы — одиннадцать вечера. — Ее убили где-то после пяти часов вечера, точнее скажу при вскрытии. Я труп забираю в морг, у меня как раз окно свободное сегодня на дежурстве. Так что милости прошу, Федор Матвеевич, ко мне в прозекторскую на всю ночь. — Патологоанатом профессионально шутил, осматривал кисти рук убитой. — Признаки борьбы с нападавшим отсутствуют. Она не сопротивлялась. Полковник Гущин из кухни по коридору направился к входной двери. Макар следовал за ним по пятам как пришпиленный. Клавдий Мамонтов тоже пошел. — Федор Матвеевич, два замка и задвижка. И еще цепочка накидная, — все тем же деловитым тоном сообщил Макар Гущину и всей опергруппе Чугуногорска, словно они были глупые и слепые. — Никаких следов взлома. — Гущин осмотрел стандартную «железную» дверь квартиры. — Она сама открыла, впустила своего убийцу. Да, все чисто, никакого взлома. А это означает… Клавдий Мамонтов наблюдал, как эксперты обрабатывают дверь, ручку и дверную коробку реагентами. — Кто ее обнаружил? Кто вызвал полицию? — спросил Гущин. — Ее сын Алексей Лаврентьев, — ответил начальник Чугуногорского отдела полиции. — Мы его пока не опрашивали, но задержали до выяснения. Он внизу в патрульной машине с нашими сотрудниками. — Пригласите его сюда, пусть они поднимутся в квартиру, — распорядился полковник Гущин. — Я сам с ним поговорю. И займитесь соседями. Квартира Лаврентьевой располагалась на втором этаже. Окна выходили во двор, через который можно было попасть прямо на главную площадь городка — к супермаркету и закрытому кинотеатру. За окнами — ночь. Скупой свет фонарей. Глава 3 Тот, кто обнаружил труп — Иногда они возвращаются, — шепнул Макар Клавдию Мамонтову, пока они ждали, когда оперативники приведут сына Лаврентьевой в квартиру. — На место убийства. Потому что им кажется, что они что-то позабыли, какую-то важную улику, которую надо забрать. Или же чтобы их ДНК появилось на месте убийства для запутывания расследования. Поэтому они возвращаются и разыгрывают из себя того, кто первым обнаружил труп. — Они семья, мать и сын, он бывал здесь, его ДНК и так есть в квартире, — тоже шепотом ответил Клавдий Мамонтов неугомонному другу-всезнайке. — Гущин не потому так поступает. Обычно подобного не делают — свидетелей и родственников на место убийства не допускают. А наш правила нарушает специально. — Зачем? — Он сам хочет посмотреть его реакцию. Публичную реакцию сына на убитую мать — в присутствии всей опергруппы. Сын Анны Лаврентьевой Алексей оказался внешне ничем не примечательным молодым человеком. Самым обычным, каких немало. Лет двадцати восьми, худой, высокий. — Мама… Он сразу ринулся к трупу, вокруг которого уже хлопотали эксперты, упаковывая его в пластиковый мешок. Лицо его исказила гримаса. Боль… да, ее было в избытке. Но Клавдию Мамонтову, внимательно наблюдавшему за парнем, показалось, что кроме боли присутствовало и нечто еще — тщательно скрытое любопытство, смятение, страх и… облегчение. Полковник Гущин наблюдал за реакцией, он сразу преградил парню дорогу: — Считаем, что вы ее официально опознали. Это ваша мать Анна Сергеевна Лаврентьева? — Да… она… мама… Я же ее нашел здесь. Я сразу позвонил в полицию, — фальцет Алексея Лаврентьева дребезжал. — Пройдемте в вашу комнату, — предложил Гущин и под неодобрительными взглядами чугуногорских полицейских демонстративно кивнул Мамонтову и Макару: за мной. Они оставили экспертов-криминалистов заканчивать осмотр. — Что произошло? — спросил полковник Гущин Лаврентьева, плотно закрывая дверь в комнату, чтобы им не мешали. — Я так понимаю, вы с матерью в данный момент не живете? — Нет. Мы с женой снимаем квартиру в Жуковском. К матери я заезжал время от времени. Мама… я никак в себя не могу прийти… что же это? Грабитель? Вор?! Но когда я вошел, вроде все было в порядке в прихожей и в комнатах, а вот на кухне… Мама… Мама… Он повторял снова и снова и с разными интонациями. Отчаяние… боль… Искренние или наигранные? Клавдий Мамонтов затруднялся определить. Макар мог бы помочь — он актер по жизни и чутко улавливает эмоциональную фальшь. Однако Макар сосредоточенно молчал, слушал, смотрел. — Итак, признаков ограбления вы не увидели. Но, может, все же из квартиры что-то пропало? Что-то ценное? Вы не смотрели, не проверяли? — осведомился Гущин. — Я ничего не проверял. Я вообще боялся что-либо трогать. Я сразу позвонил в полицию. Потом жене… Даше позвонил. Она позже приехала, но ваши сотрудники даже не позволили нам поговорить. — Таковы правила. Вы открыли дверь своим ключом? — продолжал спрашивать Гущин. — Конечно, у меня ключи, это же и моя квартира тоже. Я весь день звонил матери… то есть маме… Она не отвечала. И я начал волноваться — мало ли… Решил приехать. Лаврентьев произнес слова «мать» и «мама» разным тоном — первое почти безразличным, а вот затем словно спохватился, добавил горечи в интонацию. — Ваша мать чем-то болела? Раз вы встревожились? — Нет, она не болела. — Она пила? — прямо спросил полковник Гущин. Парень глянул на него и вспыхнул. — Нет, нет, что вы… с какой стати? Как это пила? — Злоупотребляла алкоголем? — Нет. Да нет же. Сын защищал мать. — Разрешите ваш мобильный посмотреть, — полковник Гущин протянул руку. Парень достал из кармана джинсов смартфон и протянул его Гущину. — Пожалуйста, у меня нет пароля. Смотрите. Вот мои звонки матери. Макар через плечо Гущина тоже заглянул. — Пять раз звонили вы ей сегодня. И поздно вечером решили приехать. После работы? Как освободились? — уточнил Гущин. — Я сейчас временно не работаю. Наш магазин закрылся. — Магазин чего, где? — В торговом центре в Жуковском, магазин спорттоваров. — А ваша жена работает? — Нет. Тоже потеряла работу. Их бутик владелец закрыл, обанкротился. Там же, в торговом центре. — То есть вы оба сейчас безработные? — Да. — Лаврентьев опустил голову. — И снимаете квартиру… А чего с матерью не хотели жить в таких обстоятельствах? Все экономия средств, а квартира ваша просторная, всем места бы хватило, — полковник Гущин задавал свои вопросы спокойно, житейски. — Квартира деда и бабки, наше наследство. А мы с женой всегда желали жить отдельно. С матерью… с мамой было непросто Даше сосуществовать. — Свекровь и невестка?