– Забираем вещи. Контрольно-пропускной пункт проходим самостоятельно. Мой автобус будет ждать вас с той стороны. Запомните номер. Не меня, а номер автобуса! Далее поведет луганский водитель. Я с неполным рюкзаком и не представляю интереса для таможенников. У остальных роются в машинах, заглядывают в багаж, требуют декларации на товарные партии. Около грязного микроавтобуса с символикой спецоперации растерянная женщина умоляет надменного таможенника: – Мы волонтеры, везем гуманитарку. Пропустите, пожалуйста. – Какая же это гуманитарка, ни еды, ни одежды, – кривит нос таможенник. – Это квадрокоптеры для наших на фронте. Куплены на пожертвования, по заказу бойцов. Они их ждут. Вы спасете их жизни. Я заглядываю в распахнутую дверь микроавтобуса. На полу коробки с китайскими дронами. Техника малая с виду игрушечная, но очень полезная. С помощью такого же аппарата мы следили за противником и корректировали огонь. Важный таможенник с нависающим над ремнем пузом трясет бумагами из раскрытой папки и бубнит: – Вы что, дамочка, правила не читали. Техника дорогая. Превышена разрешенная стоимость на одного человека. – Нас двое, – оправдывается женщина и зовет водителя: – Михалыч! – Трое! – заявляю я. Таможенник исподлобья взирает на явившегося заступника в камуфляжной форме. Я по-свойски здороваюсь с пожилым водителем, чтобы убедить таможенника: – Привет, Михалыч. Я от наших с фронта. Дорогу вам покажу. – И обращаюсь к таможеннику: – Ну что там со стоимостью? На троих проходит? Таможенник оценивает мой несолидный возраст и невзрачный вид и качает головой: – Декларация неправильно составлена. Беспилотные аппараты – продукция двойного назначения. Прицепи гранату и получишь оружие. Меня бесит его чванство: – Да, оружие! Против наших врагов. Или ты, гнида, за бандеровцев? – Ну, знаете ли. – На пухлых щеках таможенника проступают красные пятна. – Разгружайте! Составлю протокол, выпишу штраф. Женщина-волонтер не рада моей помощи. Она перепугана и лебезит перед гнусным чиновником: – Как разгружать? Это же для нашей победы. Люди деньги присылали, кто сто рублей, кто десять тысяч. Квадрокоптеры ждут на фронте. Я не могу приехать с пустыми руками. – Тысячи ей присылают, а мы тут круглосуточно за копейки… – ворчит таможенник, с опаской поглядывая на меня. Чует, гнида, мою закипающую ярость. Врезать бы ему ногой под жирное брюхо. Скрутить и на нулевку под артобстрел. Понюхай пороху, мразь! Хотя от таких чинуш сплошные беды, что тут, что там. Не хотел бы я оказаться с ним в одном окопе. Я лезу в рюкзак за таблеткой от головной боли. Рука натыкается на деньги за ранение. Я мог быть здоров, а друзья живы, будь у нас больше беспилотников, приборов ночного видения, раций и прочих нужных вещей, которые привозят волонтеры. Достаю деньги в сжатом кулаке, демонстрирую уголки купюр таможеннику: – Хочу внести изменения в декларацию. В его глазах вспыхивают алчные огоньки. Он оглядывается и приоткрывает папку. Я опускаю туда деньги, папка захлопывается. – Изменения приняты. Проезжайте! – командует продажный чинуша. Мы пересекаем границу, которой скоро не будет. В этом я уверен, мы воюем за единую страну. За рулем Михалыч, рядом с ним Лиза, так зовут женщину-волонтера, я располагаюсь на свободном сиденье сзади. Остальные места, как и проход, заставлены коробками с беспилотниками. Лизе за сорок, но ее энтузиазму позавидуют молодые. Она перевозбуждена и тараторит: – В прошлый раз продукты гражданским везли и одежду военным, проблем не было. Футболки, термобелье, носки… – Носков много не бывает, – подтверждаю я и хлопаю водителя по плечу: – Михалыч, останови! Микроавтобус тормозит. Я извиняюсь: – В туалет приспичило. Последствия контузии. Одну минутку. Наглая рожа таможенника, засевшая в больной голове, не дает мне покоя. Я возвращаюсь на пропускной пункт и подзываю вислобрюхого таможенника. – Скоро еще наши волонтеры подъедут. Серая «буханка» с буквами Z. Я за них сразу внесу, чтобы время не терять. Пухлые щеки кривятся в самодовольной улыбке: – Так бы сразу. Отойдем. Мы отходим за стену уличного туалета, что мне только на руку. Таможенник берет мои деньги, пересчитывает и сует во внутренний карман. Я придавливаю его к стенке, перехватываю руку и вынимаю обратно толстую пачку купюр. Здесь не только моя взятка, а значительно больше. – На нужды фронта, – объявляю я. Выпученные глаза и распахивающиеся губы угрожают ненужной оглаской. Принимаю меры. Удар коленом в пах и кулаками по темечку прерывает возглас возмущения. Я сверху на рухнувшей туше. Придавливаю коленом, выворачиваю подлецу голову, выдергиваю из нагрудного кармана кителя документы, наклоняюсь и шиплю в мерзкую рожу: – Слушай приговор, Парасюк Семен Богданович. Если еще раз тронешь хоть одного волонтера, я утоплю тебя в выгребной яме! Для пули слишком много чести. Я фотографирую удостоверение таможенника на телефон и швыряю корочки ему в физиономию: – Найду тебя, где угодно! Не будешь жить по-людски, не будешь жить вообще! Слово бойца с позывным Контуженый! Для убедительности сую толстяку под нос шеврон «Группы Вагнер». Розовая харя бледнеет. Я возвращаюсь в микроавтобус преобразившимся. Лиза замечает мой светлый лик: – Вам легче? Угадали с лекарством? – Проверенное средство, – соглашаюсь я. Мы едем по разбитой дороге. Коробки с беспилотниками на сиденьях трясутся. Я придерживаю до чего дотягиваюсь, а Лиза оправдывается: – Мне предлагали снять сиденья, но как. На обратном пути мы женщин и детей в мирную жизнь вывозим. Вот адрес бабушки, которую надо обязательно забрать. Пошла за гуманитаркой на мину-лепесток наступила. Ступни нет, ходить не может, но ее родные в Воронеже готовы принять. А у бабушки еще кошка с собакой, которых она не может бросить. Что поделаешь, всех заберем. Проезжаем остовы выгоревших легковушек на обочинах. Михалыч кивает и сетует: – Кошки с собаками и те уживаются, а мы братья по крови чего натворили. Когда же это закончится? – Когда закончатся укронацисты, – отвечаю я. – Надеешься, что их шокируют собственные потери? – Михалыч качает головой. – Ты видел их кладбища? Бесконечные флаги, венки, цветы, люди на коленях встречают гробы. Это культ смерти. «Героям слава» это же не про живых, а про мертвых. Смерть украинца обязательное условие будущего процветания Украины. Бог, по их разумению, служит проклятым москалям. У них другое. – Черт вместо бога? – не понимаю я. – Идолы! Сейчас нашу церковь громят, потом свою угробят. И будет у них новая религия – Украинство. Только это не религия любви и прощения, а культ ненависти и истребления. – Думаешь? – Так уже! Украинцы не заметили, как заменили бога нацистскими идолами. Отсюда пытки и показные убийства пленных – это жертвоприношение идолу. И радость от убийства наших детей – это языческое уничтожение чужого рода. – У Михалыча целая теория, – объясняет Лиза. – Он не верит в быстрое окончание войны. – Они деток учат, что клятых москалей надо убивать. Пока не уничтожим антироссийский культ, мира не будет! – убежденно заключает Михалыч. – Мирные соглашения подписывать бесполезно. Идол будет требовать крови. Зло не может само остановиться. Мы должны это сделать. Лиза настраивает приемник на местное радио. Отличие от центральных радиостанций разительное. Программа без слащавых песенок с пустыми словами, без сплетен о звездах шоу-бизнеса, и даже смерть британской королевы местные дикторы игнорируют. В Донбассе своих смертей хватает. Каждый день гибнут мирные люди, в том числе малые дети. О них не вспоминают там, где скорбят о престарелой королеве. Мы затихаем во время новостей, чтобы не пропустить ни слова. А когда звучат песни, Лиза подпевает. Она знает и старые песни, проверенные временем, и новые, рожденные долгой войной, незаметно тянувшейся для остального мира на протяжении восьми лет. Песни пронзительные и искренние, многие пробивают до слез, но почему-то их не слышно на Московских радиостанциях. Как-будто Москва и Донбасс на разных континентах. Я смотрю на коробки с беспилотниками. Точно такой же был в нашем подразделении. Им управлял наш оператор Русик. – Справишься? – спросил я, когда его привел к нам Вепрь. – Я автомат в руках не держал, а с коптерами играю с детства, – честно признался парень из обеспеченной семьи. Русик оправдал наши надежды. С помощью квадрокоптера он проводил разведку и корректировал огонь. И даже первым из нас получил медаль. Не как оператор беспилотника, а за опасную диверсионную операцию. Русику досталась награда, а весь риск взял на себя Шмель. Это особая история, которую мы втроем держали в тайне.