В наступившей тишине выкладываю каждое слово весомым булыжником: – Сформулирую вопрос иначе. Он будет последним, а вранье я носом чую. Итак, Соболева виновата? Торгаши переглядываются и качают головой. – Верните ей деньги. Немедленно! Торгаши рыщут в столе, копаются по карманам. Оглядываются на мою руку с пистолетом, смотреть в глаза не решаются. Лосева передает купюры: – Маша, тут сорок. Десять я тебе на карту переведу. – Переводи немедленно, – требую я. Лосева судорожно щелкает в телефоне. Маша получает сообщение. Я убираю пистолет, заглядываю в глаза Адоляну и Лосевой: – По-людски ведь оно лучше. Разве не так? – Так. Так, – блеют торгаши. Мы с Машей покидаем подсобку, выходим из магазина. Теперь уже я поддерживаю девушку. Она с трудом приходит в себя: – Спасибо, конечно. Только работу я потеряла. – Временно. А я друзей. Навсегда. – Здесь не война, Никита. Нужно терпеть и как-то жить рядом с такими. – Какими такими? Они не просто воры, а твои враги. – Можно было по-другому, мирно, без оружия. – Мирно с врагами? Я тоже так думал, пока не побывал там. Не выйдет. Или мы их, или они нас. С врагами по-другому не получится. Мы удаляемся. Маша то и дело с тревогой оглядывается на «Магнит». – Никита, они видели пистолет и заявят на тебя. – На тебя они тоже хотели заявить пока не получили отпор. – Думаешь, испугаются? – Дело сделано, я уезжаю. – Куда? – волнуется Маша. – К друзьям. – Опять на войну. Зачем? Я мучительно тру виски. – Так надо. Маша тычется носом в мое плечо и тихо плачет. – Я тебя совсем не понимаю. – Ты нормальная, я Контуженый. – Вот бы нам обоим быть контуженными. Я глажу ее волосы, стянутые в хвостик, и вспоминаю, как растрепанные локоны дергались на ее обнаженных плечах и щекотали мне губы. Вчерашнюю ночь я помню хорошо, а вот ту самую роковую… С дырявой памятью нужно что-то делать иначе дырку проделают в моем черепе. Я признаюсь Маше: – Я выжил, а Денис с Антоном нет. Мне надо всё вспомнить. – Я буду ждать, – хнычет она. – Береги себя. Днем я получаю новый паспорт взамен утраченного во время боевых действий. Помню свое прежнее фото – наивный паренек открыто смотрит в будущее. Теперь напряженный взгляд повзрослевшего мужчины говорит о том, что я мучительно разбираюсь в своем прошлом. Вечером дома прощаюсь с мамой. Оставляю ей часть денег. Волнуюсь, чтобы ее опять не развели, как с кредитом на протез. – Мама, никому не верь. Думай о себе. – Ну как же, сынок. А ты? Тебе верить? Я вспоминаю фразу Вепря: «В аду мы будем лучшими, понял?» – и отвечаю: – Я тоже не святой, мама. 19 В освобожденную часть Донбасса я добираюсь на перекладных. Проезжаю Попасную. Мы освободили город в День Победы 9 мая. Бои шли упорные, город превратился в руины, с тех пор здесь мало что изменилось. Потом был долгий путь к Северодонецку, до которого по мирной дороге всего ничего. Северодонецку досталось чуть меньше, на улицах вижу жизнь, город восстанавливают. За речкой виднеется Лисичанск. Два города смотрят друг на друга выбитыми окнами через речку. Мосты через Северский Донец взорваны, техника не пройдет, но пешком перейти можно. Противник держался за город недолго, готовил новый рубеж обороны, в который мы и уперлись. Там всё и случилось. Я стал Контуженым, а моих друзей не стало. Я выхожу из попутки, шагаю пешком. В полный рост и не под обстрелом местность смотрится по-другому. Дорога изрыта снарядами, лесопосадка посечена осколками, окопы разбиты, частные домики разрушены. Здесь шел жестокий бой. Крайним бой оказался только для меня, для друзей – последним. На окраине разрушенной деревни маленькое кладбище. Там я нахожу братскую могилу. По центру крест. На отдельных дощечках позывные близких друзей: Чех, Шмель, Днестр, Урал и Механик. Глаза слезятся, кусаю губы, чтобы не расплакаться. Когда наступит мир, моих друзей обязательно перезахоронят на аллее героев в родных городах и вернут им настоящие имена. Еще одна табличка на могиле с именем Кедр. Напрягаю память, но не могу вспомнить. А вот имени Русика на братской могиле нет. Это наш оператора беспилотника. Он, хоть и ополченец из ЛНР, но стал полноценным бойцом «группы Вагнера». Где мой минометный расчет, там и Русик. Без беспилотников войну в двадцать первом веке не выиграть. Я припоминаю, что отец Русика бизнесмен из Луганска. Наверное, он забрал тело сына. На дороге останавливается БМП. На броне четверо бойцов в полной амуниции с шевронами «О» группировки «отважных». Я в камуфляже, но без оружия и опознавательных повязок. – Кто такой? Чего забыл? – спрашивает боец, не забывая держать незнакомца под прицелом. Вытягиваю из-под одежды жетон «Группы Вагнер». – Я Кит из «музыкантов». Вернулся после ранения. К нашим подбросьте. Боец хлопает по броне рядом с собой и наставляет: – А наша Бэха после ремонта. По тропке ступай, на обочине мины попадаются. Мы трясемся на броне, я глотаю пыль и радуюсь, что ребра почти зажили. А вот последние новости с фронта не радуют, и я спрашиваю: – Чего вдруг отступаем, братцы? Старлей, старший по званию, сжимает автомат и указывает на клубы дыма за горизонтом: – Мы бьемся не за территорию, а против армии противника. Кончится их армия, территория перейдет сама собой. – Побыстрее бы, – вздыхаю я. – Кутузов тоже отступал, но победил. Нужно терпение и время. В сумерках меня привозят на линию боевого соприкосновения, где всё указывает на недавний бой. Старлей «отважных» настроен лирически: – Бывай, «музыкант». Сегодня ваш «оркестр» выдал мощный концерт под гром «аплодисментов» нашей артиллерии. Я подыгрываю: