Это же целая операция. Даже несколько. Неужели в машине был один? А кто сказал, что один? Тогда почему, если был второй, он не взял деньги? И куда делся? Откуда машина? И где оружие? Ведь не мог же он нападать с голыми руками... — Документы проверили? — Тихомиров в очередной раз оглядел поле битвы. И только сейчас бросил взгляд на лицо лежащего. Сквозь кровь и грязь на него смотрели глаза человека, который утром называл себя Левченко. Автомат нашли в салоне. С предохранителя он был снят. — Давно не виделись. — Тихомиров склонился на лежащим. Тот смотрел безумными, недоумевающими глазами, словно перед ним стояло привидение. — Я, я! — Тихомиров снял шапку. — А кто ныне вы? Левченко отвернулся, закрыл глаза. — Этого немедленно в реанимацию! Реанимировать так... чтобы... чтобы... Короче, пусть делают все, но он должен говорить. — Тихомирова трясло. Бойцы ловко впихнули тело в салон и рванули в сторону Тулы. Через десять минут с помощью КАМАЗа, остановленного на трассе, вытянули из кювета «Волгу». К удивлению очевидцев и радости водителя, она завелась сама. Более того, показала чудеса живучести: двинулась своим ходом. Проехав метров сто, «Волга» неожиданно остановилась и стала резко сдавать назад. — Во... Чего это? — Бойцы застыли. Водитель, минуту назад двигавшийся, как сомнамбула, прытко выпрыгнул из нее и бросился под откос. Он упал на колени и стал шарить по земле руками. — Брат, ты чего? — Деньги! Деньги! — Упавший со скалы отец Федор в поиске сокровищ... — оторопело произнес Адмирал и тут же, сообразив, что произошло, скатился вниз. За ним спрыгнули остальные. Только отъехав от места падения, водитель вспомнил, что мешков было два — в салоне и в багажнике... Укладывая в багажник вылетевший при аварии инструмент, он делал это автоматически, но зрительная память сохранила все подробности. Мешок он не запомнил. Ясно, что холщовый куль выпал из раскрывшегося багажника, но поблизости его не было. Блеснули фонари. Черная вспоротая земля, сломанный подлесок, вырванные с корнем кусты... Прочесывали по сантиметру. Цепью и поодиночке. Широко и далеко. Серого холщового мешка не было нигде. 31 — Льва Александровича можно к телефону? Столь официальное обращение поставило Зеленого в тупик. Он уже хотел было брякнуть «Ошиблись!», но вовремя сообразил, что Лев Александрович — это он сам. — Слушаю. — Это тебя... вас беспокоит капитан Сергеев из МУРа. Помните? — А, старый знакомый. — Зеленый помнил, и очень даже хорошо. — Да, Сергеев...— Капитан чувствовал себя неуверенно. Этот парень из ГБ в беседе с полковником Королевым вел себя достойно. Ни полусловом не обозначил случившегося. А ведь мог. Сколько таких — чуть что, сразу орать: «Погоны сорву!» — Я по поручению своего руководства проверил вашего объекта. — Свидетеля? — Да, свидетеля. — Кстати, какого? Того, что на фото, или реального? — Реального: Левченко Евгения Васильевича. Зеленый схватил ручку. — Да? — Так вот, получены любопытные материалы. Но это не по телефону. Может, подъедете? — Нет, лучше вы к нам! — Еще раз попадать на Петровку Леве не хотелось. — Как к вам попасть? — Нет ничего более простого! — Афористичность фразы Зеленый сразу не оценил... Записывая данные для бюро пропусков, Зеленый защелкал пальцами, пытаясь привлечь внимание Медведя. Тот был весь во власти компьютера: вышел на двенадцатый уровень «Тетриса» — игры, которая уже целый час парализовала его волю, делая из старого опера молодого дурака. — Старик, брось ерунду... — Зеленый прикрыл микрофон. Медведь нажал на клавишу паузы и мимоходом бросил взгляд на листок. Его физиономия расплылась. Он закивал головой, как дрессированный тюлень, и ткнул пальцем в сторону окна. — Кстати, товарищ капитан, вы как относитесь к обществу защиты животных? — Не по-нял? — Сергеев произнес это по слогам. — Филер — особь вымирающая, негоже в непогоду впустую гонять его под окнами Лубянки. У вас могут быть осложнения с «зелеными». — Не понял, — снова повторил Сергеев, хотя с пол-оборота понял все. Он осознал всю глубину профессионального падения и мучительно пытался найти выход из глупейшей и, главное, бессмысленной ситуации. Наружка была расшлепана. «Как некрасиво! Ай-яй-яй!» — Подъеду, мы это обсудим. Положив трубку Сергеев поморщился. «Контора — все-таки Контора! Хоть и врут, что все кадры разбежались». Впрочем, ничего противоестественного в этом не было. Наверняка периметр здания спецслужбы тщательно охраняется. Одинокий зевака так или иначе должен был привлечь внимание. Хорошо, если еще не задержали. — Артур Иванович! — Сергеев позвонил в службу наружного наблюдения. — Снимайте человека с Лубянки. Все в порядке. Теперь это называлось так. 32 Глядя на Монитора, Морозов поражался, насколько точными могут быть некоторые народные характеристики. Монитор смотрел на мир огромным синим фейсом. Человек, технически подкованный, сказал бы — интерфейсом. Именно им, а не глазами, которые были похожи на два желтых курсора. Они не имели постоянного места на лице и, казалось, все время перемещались — как по горизонтали, так и по вертикали. Когда Монитору становилось неинтересно, они уходили вниз. Думы подбрасывали их вверх — под узкий лоб. Монитор был широк в кости, кряжист и очень упитан. От этого казалось, что затылок торчит прямо из спины, огромной и круглой. Уши, словно отпавшие рудименты, почти не угадывались. Лидия Максимовна разве что на голове не стояла, чтобы заставить Монитора сосредоточиться. Он был поглощен собой и знаками своего величия — цепями, браслетами, золотым «Ролексом». — Ну так что? — в который раз спросила Терехова. Происшествие было изложено в красках, с неизвестными Морозову подробностями, экзотическими и жалобными. Эти краски и подробности рисовали Морозова сиротой, потерявшим всю родню при пожаре. — Ну... — Монитор подбросил курсоры вверх. — Надо подумать... — Что думать? Что думать!..— Лидия Максимовна пустила слезу. «Артистка», — подумал Морозов. — Жизнь стоит на карте, а вы — думать... — Человеку жизнь дается один раз? Один. И прожить ее надо! — впервые Монитор выдал что-то связное. То ли Островского читал, то ли самому в голову пришло. — Но подумать надо. — Так думайте, в конце концов! — Лидия Максимовна демонстрировала потрясающее владение слезными железами. — Думайте! Умоляю! Монитор явно играл на публику. Он потянулся к столу. Морозов предупредительно схватил шампанское и хотел налить. — Не пью! — заявил Монитор. — Может, водочки? — Не водочки, а водички. — Монитор сам открыл «Боржоми». Пил долго, громко причмокивая.