*** Обещанную рыбу принесли на полдник, а вовсе и не на ужин, как планировалось первоначально. Администрация знала толк в извинениях! Афрани вяло ковыряла салат, а вот я немного развеселился при виде блюда с кусками филе, обильно посыпанными травами и чёрным перцем. Прогнозы начинали сбываться. А может, здесь изобрели новый способ самоубийства? Если так, то директор Фриш, видимо, окончательно решил свести счёты с жизнью. – К рыбе идёт белое вино, Коллер, но попробуйте сухое розовое. «Ротлинг фон Дорф». Лёгкий ягодный аромат и привкус садовой вишни. Исключительно приятная сладость. Пробуйте смело, рекомендую. Или вы боитесь танинов? – Танинов я не боюсь. Он понял намёк. – Возмутительное происшествие! Мы обязательно свяжемся с «Фогельвеге». Их грузчики совсем распустились! Вы неплохо их отделали, Коллер, хотя, может, и чересчур… У одного из парней сотрясение мозга. Кстати, они приехали на том же поезде, что и вы. – Дружки вашего Полли? – Польмахер – отличный работник, – заверил Фриш, обсасывая вынутую откуда-то рыбью кость. – Грубоватый, но чрезвычайно дисциплинированный. Прибыл два года назад из колонии для несовершеннолетних в Эмме. С тех пор весьма возмужал. Всё-таки трудовое воспитание – как раз то, что нужно нашей потерянной молодёжи. Он хитро прищурился: – Конечно, сейчас вам так не кажется. Я дипломатично хмыкнул и предпочёл промолчать. – Н-да, – задумчиво сказал Фриш. – Из всех ротлингов восхитительная кислинка… Танины. Да вы пейте, пейте! Завтра я предложу вам «Старый Брюн», и вы удивитесь искусству тамошних виноделов! Говорят, их виноград рос на крови. Сперва бойни, потом сады… а ещё потом мы всё развалили. Ну пробуйте, Коллер, у вас же нет язвы? – Может, я трезвенник. – Не может быть! – поразился он. Розовые глаза моргнули с такой укоризной, что я понял, что ляпнул что-то бестактное. – Бросьте, Коллер, вы, разумеется, инспектор, но не дитя и не пастор. И до помещения в «Эдем» вам ещё далеко. Берите свою девушку и… Сколько вам уже? Тридцать? – Двадцать восемь. – В свои двадцать восемь я закусывал «Мельника» сухим спиртом. И преотлично себя чувствовал. Сейчас, конечно, не то. Когда вы закончите со своей официальной тягомотиной, мы с вами преотлично закатимся в бар. Я покажу вам, где бар. Надеюсь завтра уже всё будет готово? М-м? – Вряд ли, – осторожно сказал я. – Что ж, не тороплю. Не имею права вас торопить. Он энергично мотнул головой и подлил ещё. Слишком грубо и беззастенчиво. Для первой осады весьма бездарно. Или это уже вторая? Сначала мне дали понять, что не рады видеть, потом дали по шее. Теперь вот пытаются подпоить. И пускай пытаются! Я отхлебнул вино и нашёл его довольно приятным. Похоже на ягодную настойку. – У меня ведь есть племянник примерно вашего возраста. Талантливый молодой человек и, между прочим, увлекается виноделием. Но выбрал не ту сторону. Вы понимаете? – он опять наклонился и глубокомысленно уставился на меня, тесня животом стол и сдвигая посуду. – А? Не ту сторону. После заварушки ему, конечно, пришлось несладко. Ограниченные права. У многих сейчас проблемы с работой. Потому что чистка и, знаете, бдительность… – Верно, – сухо сказал я, соображая, куда он клонит. – Вот-вот. Бдительность. Да вы пейте! – Я пью. – В «Эдеме» можно жить, Коллер. Можно хорошо жить. Это райский сад. Иногда здесь поют ангелы. Если вы вдруг устанете от своей канцелярии… – То обращусь к вам, – кажется, я начал его понимать. – Но скажите, господин Фриш… – Просто Якоб… – Ну нет, я так не могу. Скажите, Фриш, почему в пансионате почти нет женщин? Кроме, естественно, контингента. Санитары, и массажист, даже кухонные работники… – Ну почему же, у нас в штате две санитарки. И даже, кажется, прачка. Видите ли, Коллер, часть персонала мы взяли в своё время из той же колонии, откуда приехал Польмахер. Вот вам и иллюстрация живительной силы труда. Ни одного срыва! На редкость слаженный коллектив. Ну конечно, иногда не без трений – молодые парни, гормоны… Женский вопрос мы решаем отпуском в Грау. «Дочь лесника» и всё такое… – Боюсь, это мне не подходит. – Можете привезти свою девочку. Он вдруг спохватился, что Афрани сидит рядом, и я спохватился тоже. Чёрт знает, как это получилось. Она таращилась на нас с неким ужасом – так ребёнок смотрит на бородатую женщину в ярмарочной палатке. – Хох! – сказал Фриш, поощрительно глядя на неё и обращая ко мне совершенно трезвый тяжёлый взгляд. – Многие вещи почти забыты, и действительно, лучше о них забыть. Но важно с водой не выплеснуть и ребёнка. Вы меня понимаете? Пейте же, Коллер. Вы всё-таки славный парень. Исключительно приятная сладость. Хох! – Хох! – сказал я. И звонко чокнулся с ним. *** Оказалось, алые краски неба лишь предвещали грозу. Буря разразилась не сразу. Я говорю «буря», потому что сила ветра, вырвавшегося из леса, как воздушный пожар, превышала обычные показатели раз в пять, если не в десять. Сначала ничего не предвещало беды. Только в воздухе повисло ощутимое напряжение. Я поднял голову от бумаг. В коридоре что-то происходило. Творилась там какая-то нехорошая суета, избыточное оживление, какое бывает перед побегом, а ещё когда в доме прорвёт канализацию. Я услышал, как мимо кабинета почти пробежали двое. Они переговаривались: «Здесь он…» – «А ты?» – «Да ну, пусть лучше Алек». Они потоптались у самой двери, прикоснулись к ручке и вдруг припустили дальше, гремя шваброй. Я нахмурился. Дьявольски сверлило в виске, и гуля пульсировала, как надутый ипритом шар. Брякнула форточка. Лампы под потолком мигнули и разгорелись опять. – Нажмите кнопку, – приказал долговязый, всовываясь в кабинет. – Вон ту, у пепельницы. Она заблокирует ставни. – Зачем? – оторопело спросил я, глядя, как чёрная туча завладевает небом. – Штормовое предупреждение. – А… Но он уже ускакал, хлопая себя по бокам портфелем и кожаным стеком – предметом, погрузившим меня в полное оцепенение. Размышлять, впрочем, было некогда. Ветер ударил в стекло, и в комнате потемнело. Жестяная дробь брызнула в подоконник и атаковала окно тёмными прозрачными кляксами. Это был дождь. И не просто дождь, а всем дождям дождь! В одно мгновение зубчатая полоса леса на горизонте скрылась – её просто не стало видно. Смыло и сам горизонт. И если где-то в лесу оставались окопы, то они наверняка переполнились, и жёлтая жижа хлестала через край, вынося наружу нехитрый солдатский скарб. Рогатки и котелки с выбитым инвентарным номером. Протухшие за зиму деревяшки. Пористые, как наждак, черепа, ремни, пулевые гильзы, жестянки, гнилое мясо и испражнения… Я подавил отрыжку. Выключил настольную лампу и вышел в коридор. Там опять было пусто. У выхода в холл стояло ведро с обмокнутой в него шваброй. Голоса слышались ниже – раздосадованные: видимо, и впрямь протекло. Потом из соседней комнаты выглянула Афрани. Мучительно сведённые брови выдавали борьбу чувств и нежелание общаться со мной, одолеваемое тревогой. – Что-то случилось? – Не знаю. Наверное. Не дождь, а какой-то Всемирный потоп. – Антициклон, – сказала она механическим голосом. – Угу. Я посмотрел вправо. Обычно у запасной лестницы болтался круглоголовый санитар, делая вид, что протирает филенки. Сейчас там никого не было. Одиноко светилась голубоватая лампочка, и выходная створка приоткрылась, являя темноту лестничной клетки. – Куда вы? – К Ланге, – сказал я, принимая решение. – У меня мигрень. Мне нужны какие-нибудь таблетки. А вы оставайтесь здесь и не высовывайтесь. Лучше закройтесь. Звери во время грозы ведут себя непредсказуемо. – Мне тоже нужны таблетки. Я открыл рот – и закрыл его. Тон голоса не оставлял почвы для пререканий. Оставалось крепко выругаться либо взять её с собой, я выбрал последнее. – Ладно, тогда держитесь рядом. Сделаем экспресс-вылазку. ***