Уважаемый читатель! Предлагаемая вашему вниманию повесть «Конец кровавого дьявола» — рассказывает об изуверском преступлении — канибализме. Невольно содрогаешься, когда читаешь свидетельства о страшных убийствах. Между тем книга эта написана не для того, чтобы смаковать коварства изувера. Она поможет детально ознакомиться со звериной сущностью самого коварного, самого жестокого злодея, преступника №1 – Алексея Суклетина. Интерес к его личности не уменьшается, а наоборот – часто люди спрашивают, кто он, когда и при каких обстоятельствах стал дьяволом-людоедом. В августе 1990 года в прокуратуру Республики Татарстан поступило письмо жителя Минска Василия Ивановича Ермошина. Он сообщил, что под Казанью сторож со своей женой на даче убивал людей разного возраста и пола, а мясо ел и продавал на рынке. «У нас, - пишет далее В. Ермошин, - возник большой интерес к этому, поскольку в Минске проживает немало татар». Василий Иванович просил об этом сообщить через газету «Советская Белоруссия». ...Начальник отдела по надзору за рассмотрением уголовных дел в судах Татарстана Раиф Терентьевич Биктагиров передал письмо мне, тогда прокурору отдела, с указанием «дать ответ заявителю, в частности, о том, что Суклетин - не татарин по национальности». Кроме того Раиф Терентьевич попросил истребовать из Верховного суда дело и проверить обоснованность осуждения, поскольку поступали другие жалобы с просьбой добиться расстрела Никитина, соучастника Суклетина. Начальником отдела также было предложено автору написать статью для газеты. Я не сумел изложить материалы 16-томного уголовного дела по обвинению А. Суклетина в статье, рассказ оказался слишком объемным. В повести использованы не только материалы 16-томного уголовного дела, но и приведено множество данных, фактов, свидетельств видевших, знавших Суклетина людей. Приношу самую искреннюю благодарность следователю по особо важным делам прокуратуры Республики Татарстан Тагиру Хазиеву, расследовавшему данное дело, и прокурору отдела Равису Биктагирову за их доброжелательную помощь в подборе материалов для этой книги. Часть I 1 «Сделай же, боже, так, чтобы все потомство его не имело на земле счастья! чтобы последний в роде был такой злодей, какого еще и не бывало на свете! и от каждого его злодейства чтобы деды и прадеды его не нашли бы покоя в гробах и, терпя муку, неведомую на свете, подымались бы из могил…» (Н.В. Гоголь «Страшная месть») …Гузель, попрощавшись с подругой, вышла из подъезда. На улице бушевала февральская метель. Девочка почти уже дошла до своего дома, когда перед ней неожиданно появился человек. Он, приставив нож к горлу, потащил ее в сторону. Как бывает во время страшного сна, голос пропал, поэтому позвать на помощь она не могла. Ноги тоже не слушались. Когда Леха, пошатываясь, выбрался из пропахшего мочой и кошками подвала, свежий мартовский ветер приятно ударил в лицо, освежая потную шею. Водка, которую Леха только что залихватски опрокинул в себя, приятно согревала нутро, веселила душу: парень казался себе значительным, сильным и умным. Нет, просто классно он сегодня кирнул! Даже Генка-слесарь будто бы зауважал его за это. Вот только мать, зараза… Небось учует, орать будет… Как надоела она со своим дурацким нытьем! Леха пошарил в кармане, вытащил последнюю мятую сигарету. Хотел было свернуть к пивнушке, которая была за углом, но тут заметил, что впереди, высокомерно переставляя ноги в весенних сапожках, идет крупнозадая высокая девица с копной светлых волос, торчащих из-под надвинутой на глаза шапочки. «У сука! Какой зад шикарный! Трахнуть бы ее! Было бы что рассказать Генке и ребятам. В конце концов мне уже семнадцать лет, мужик я или не мужик?! Не буду же я вечно трахаться с самим собой!» – подумав так, Леха прибавил шаг, воровато оглянулся. Тихий безлюдный переулочек, арка, ведущая в заброшенный и заваленный мусором дворик. Эти бабы словно нутром чуют, если позади них кто-то идет. Вот и эта засеменила, затрясла своим задом. Девушка! – хрипло позвал он. – А постой-ка! Но девица заспешила. В два прыжка Леха догнал ее, схватил за рукав. Гузель, увидев перед собой худое, прыщавое лицо подростка, попыталась с омерзением вырвать руку, но не тут-то было. Этот длинный, сутулый недоносок оказался на редкость сильным. Он толкнул ее в снег, она упала, подскользнувшись, а парень, дыша ей в лицо перегаром, полез к ней под куртку, разорвал блузку, и Гузель с ужасом ощутила его потные руки, похожие на лапы ящера. – Ну что ты, что ты, тихо, тихо. А-а, мразь, кусаться?! Блядь подворотная, я тебя… Он ударил ее по голове чем-то тяжелым. Свет померк, и Гузель потеряла сознание. Вид неподвижной и мягкой, как тряпка, девушки почему-то привел Леху в восторг. Трясущимися руками, забыв обо всем, он начал стягивать с нее джинсы. Белые полные ноги, белый живот – сквозь рваную блузку. В голове у Лехи мелькнуло даже: а может, он убил ее, – и эта мысль вовсе не показалась ему страшной, а наоборот – вот именно сейчас, теперь, он более всего на свете желал вонзить свое неистовое естество в это полумертвое тело не воображаемой, а настоящей женщины. Сейчас! Сейчас… Но чья-то сильная рука рванула его за воротник, и Леха чуть не задохнулся. Он мгновенно протрезвел, сердце зашлось в липком испуге, он судорожно схватился за сползшие штаны. Двое здоровых мужиков стояли над ним… – Ах ты подонок, ты чего делаешь, падла?! Айда в милицию его, Наиль! – Подожди, что с девчонкой? – встревожено сказал тот, которого звали Наилем, и наклонился над тихо застонавшей Гузелью. Леха попытался было рвануть от них, он упал от ловко подставленной подножки. Попридержать хлипкое, неловкое тело Лехи парням не стоило труда. Подняв полуистерзанную девушку, они хотели было хорошенько избить насильника-малолетку, но потом решили все же сдать его в милицию. – Ну дяденьки, пустите, я не буду! По пьяни я, я не буду больше, пустите! – ныл Леха, размазывая слюни и сопли, пока они тащили его в отделение. Позади, пошатываясь, брела Гузель и тихо всхлипывала. Ей казалось, что она уже ничего не помнит – ни своего имени, ни адреса, ни даже лица поддонка, который изнасиловал ее… Потом был суд. Семнадцатилетний подсудимый Леха Суклетин каялся и плакал. Плакала и худенькая женщина в поношенном пальто, с таким же поношенным, измученным лицом – его мать. То ли подействовали слезы, то ли судей сразила зеленая молодость преступника, но Суклетин получил гораздо более мягкое наказание из предусмотренных законом. Ему дали всего два года лишения свободы. Леха чувствовал громадное облегчение. Во время следствия, охваченный страхом, он представлял картину собственного расстрела, ему было страшно жалко себя, он плакал и злился, скрежетал зубами от ненависти ко всем – к тем мужикам, к милиционерам и следователю, к свидетелям и матери, но более всего он ненавидел Гузель, из-за которой произошла вся эта чертовщина. Ненавидел и столь же неистово вожделел; заезженная пленка одних и тех же воспоминаний выворачивала его наизнанку: ее белые ноги, ее живот, ее покорная податливость, ее… Проклятье, с унынием думал он, вот загремит он сейчас, вместо того, чтобы трахать этих баб, одну за другой. И даже засыпая, он видел во сне Гузель, то ее ноги, то много других голых женщин, и в самых заманчивых позах. Он видел и мужиков, тех проклятых спортсменов, которых, пусть и во сне, он унизил на славу, трахнув и их с превеликим удовольствием. Крокодиловы слезы помогли. Народный суд назначил ему за совершенное им преступление наказание ниже низшего предела, предусмотренного законом, в виде двух лет лишения свободы. После провозглашения приговора судья спросил у Суклетина, все ли ему понятно. Довольный вынесенным приговором Алексей, улыбаясь, кивнул головой. При этом судья заметил одну странность в его манерах: когда парень улыбался, глаза его не улыбались – явный признак злого нрава. Да, перед судьей стоял жесткий, коварный, крайне двуличный и испорченный юноша, который с малых лет не гнушался воровством, баловался спиртными напитками и табаком. 2 Из зала суда конвой доставил Алексея Суклетина в следственный изолятор. Дверь камеры закрылась. Парень, не зная, что делать, стоял, как истукан, возле двери. Кто-то громко крикнул: – Братва, кого я вижу?! Мой кореш Лешка с нами! Молодчина, Лешка, что поступил в университет преступного мира. Друзья поздоровались. – Братуха, где ты так долго мотался, где пропадал?! – обрадовавшись встрече, хлопал Лешку по плечу его друг по кличке Карась. – Я был уверен, что твое место здесь, что ты обязательно придешь в наш мир – мир справедливых, мир мучеников. Не переживай, братан, ты у себя дома! Как говорится, нет худа без добра: через год мы из тебя состряпаем настоящего члена нашего братства, помяни мое слово! – Братва, – обратился Карась к сокамерникам после небольшой паузы, – перед вами тот, о ком я рассказывал. Он в школу еще не ходил, когда задушил котенка соседской девчонки, а в девятилетнем возрасте живьем сжег на костре моего щенка. Мне рассказывали, как Леша ошалелыми и радостными глазами наблюдал, как визжал и горел мой любимый невинный песик. В камере раздался громкий смех. Смеялись долго. – За что тебя, такого симпатичного, послушного, примерного ребенка, спрятали сюда? – продолжал Карась. – Ты ведь для нас всегда был живым примером подлости и гадости, все мысли и поступки у тебя были воровские. Алексей рассказал свою историю. – О, братан, дело принимает совсем другой оборот. Влип ты капитально, не завидую. Хана тебе! Как ты мог попасть по этой постыдной статье? По нашим законам таких, как ты, то есть осужденных за развратные действия в отношении малолетних детей и гомосексуалистов, опускают. – Как опускают, куда опускают? – спросил ничего не понимающий Леша. – Пацан, салага! Неужели тебе непонятно? Был ты Леша, станешь Леной… – Че-о-о?! – воскликнул Суклетин, вытянув в изумлении физиономию. – Через плечо! – сердитым голосом ответил друг. – Стало быть, пострадает твоя «девственница». – Как это? – все не врубался Леша. После объяснения Карася смех в камере повторился. Однако Алексей долго не мог прийти в себя. Карась без устали, целыми днями «воспитывал» Алексея, давал наставления, учил играть в карты. – Учись, учись, дружище, играть в карты по-мастерски. Профессия в этих местах почетная и необходимая. Учись выигрывать, проигравший всегда будет за тебя пахать, будет твоим рабом, – твердил он. Карась, играя в карты, своей ловкостью удивлял всех. Равных ему в этом деле не было. Разговаривал с сокамерниками на непонятном для Алексея языке. Друг разъяснил Лешке также и правила поведения в этих местах. – Заруби, Леха-братуха, на носу: не вздумай опускать уши, иначе их откусят. При мне, конечно, не посмеют, но совсем скоро ты останешься один в этом волчьем логове. Видишь братву? Каждый из них не прочь тебя попробовать, побаловаться тобой. Нужно уметь отражать атаку этих волков! Затем Карась стал учить защищаться. Показывая, как уложить с одного удара противника, учил принимать стойку, а также приемам борьбы и нанесения оглушительных ударов руками, ногами. У Алексея не получалось ничего. Сердитый Карась орал на всю камеру: – Лопух, прижми подбородок к телу, нахлебник твой вышибут, правую ногу чуть назад, слегка согни, выпрямляя руку при нанесении удара, вкручивай на себя на сорок пять градусов, одновременно выпрямляй ноги, используй силу мышц спины. Нужно ударять, а не толкать! Удары должны быть резкие, четкие. Ну, ты, баран, зачем глаза-то закрываешь? А у Леши глаза сами собой закрывались, особенно при появлении перед ним кулака.