Вот только необычным казалось то оживление, что царило вокруг поселения. На мутном экране видно, как из порта одна за другой отчаливают субмарины: тяжелые грузовики, легкие катера и батискафы, старые пассажирские лайнеры. Причем отчаливают в такой спешке, что ни о какой навигации не идет речи. Прошла минута, и стало видно, как один из сухогрузов резко дал влево, задел пузатым боком пассажирский лайнер, сбил и поволок к корпусу аванпоста. И через две минуты обе субмарины окутались облаком пузырьков и медленно пошли на дно. – Рули заклинило, – почти в полной тишине, повисшей в рубке линкора, прошептал молодой мичман. – Точно, рули. Не может же быть, что… Ему никто не ответил. Никто не сделал замечание. Потому что остальные офицеры точно так же в мрачном молчании следили за гибелью аванпоста и кораблей. Но хуже всего была напряженная тишина, в которой сменялись картинки. Это было почему-то особенно жутко. Техноэльмик повозился с настройками, навел резкость и фокус на портовом модуле. И стало видно, как из отдельных ниш будто пробки вылетают мелкие бочонки спаскапсул. Все, кто мог, покидали аванпост. – Звук, – сухо приказал Ардал О’Хейс, мастер-инквизитор. Ему вторил капитан судна, связист отреагировал, и через мгновение динамики взорвались жуткой какофонией: крики, плач, мольбы о помощи, ругань, какой-то скрежет и удары, рычание. Звуки разбежались по контрольной рубке корабля, множественным эхом полетели по коридорам. И каждый, кто слышал, невольно замер и вжал голову в плечи. Связист уловил жест капитана и прикрутил громкость. А техноэльмик вновь сместил оптику и навел на пузатую тушу нестарого сухогруза в одной из ячеек порта. Узкий луч света скользнул по тонкому корпусу и высветил бортовой номер. – Класс «кашалот», – произнес капитан. – И номер совпадает. Тот мичман, что вытащили из капсулы, не солгал. Автоматон-навигатор довел корабль до точки назначения, а местные не потрудились перехватить управление рейсовиком. – Или не смутило то, что им отвечает машина, а люди молчат, – ответил шкиперу первый помощник. – Потом полезли открывать люк. – Проклятый человеческий фактор! – проворчал капитан. – Лень, глупость и желание все пустить на самотек. Вот так зараза и проникла на станцию. Картинка на мониторе снова вернулась к общему плану, и люди в рубке притихли. Лишь шум воды, скрип переборок и далекие крики пытающихся спастись жителей аванпоста носились под потолком. Тусклый рассеянный свет приборов и аварийных фонарей озарял бледные лица матросов и офицеров, искаженные гримасами ужаса и страха. В полумраке блестели расширенные глаза, чудилось испуганное движение. Инквизитор целую минуту наблюдал за экраном. А затем повернулся к капитану, пронзил того холодным взглядом и повторил: – Мы опоздали. А значит, действуем по запасному плану. – Слушаюсь! – наигранно четко ответил шкипер. Оглянулся на связиста и приказал: – Выйти в эфир на всех частотах. Объявить общий приказ заглушить двигатели и предупреждение о том, что неповиновение будет караться торпедной атакой. – Так точно! – отрапортовал офицер. – Запустить локатор, слушать воду на предмет удаляющихся винтов. – Слушаюсь! – отозвался другой. – Загрузить торпеды, заполнить аппараты водой и открыть люки. – Так точно!.. – Штурман, вывести линкор на позицию! – Есть! Простые приказы разбили онемение, и люди занялись тем, что умели. Привычка, рефлексы, механическая работа… это позволяет не думать. А там, где нет мыслей, нет и страха. В рубке возникло движение: кто-то потянулся к приборам, кто-то к переговорным устройствам, иные бросились передавать приказы лично, карабкаясь по стремянкам, проскальзывая в узкие люки. Защелкали переключатели и рычаги, завертелись штурвалы и вентили. На панелях вспыхнули новые огоньки, а за бортом послышался далекий шум воды, мерно загудели двигатели. Линкор медленно и тяжеловесно всплывал, разворачивался так, чтобы контролировать орудийными портами всю область вокруг поселения. Никто из офицеров, кроме разве что первого помощника, не заметил, как к инквизитору подошел капитан и замер рядом, якобы случайно. Не поворачивая головы и не глядя в глаза клирику, тихо спросил: – Вы уверены, ваше святейшество? Я бы не хотел допустить бойни. – Действуем по плану, – повторил тот. Холодный и суровый, с непроницаемым лицом, будто вырезанным из цельного куска мрамора. – Активируйте тамплиеров, готовьте десантные боты. Мы обязаны сдержать заразу любой ценой. Кого сможем, спасем. Кто не подчинится, будет считаться зараженным. Вы знаете правила. Милосердие сейчас откликнется страшной бедой потом. – Да. К сожалению, – пробормотал шкипер. – Но может статься, что мы прибыли позже, чем думаем сами. Гидроакустик докладывает, что шумы винтов слышны на много миль вокруг в разных направлениях. Аванпост начал эвакуацию задолго до нашего прибытия. Области действия локаторов и гидрофонов может не хватить, нашей скорости тоже. Быть в нескольких местах одновременно мы не сумеем физически. Капитан умолк, а инквизитор помолчал. Потом повернул голову и посмотрел сквозь собеседника. Губы шепнули молитву, у глаз пролегли горькие морщинки. – Свяжитесь с теми, с кем сможете. Непокорных уничтожить. Телеграфируйте на ближайшую базу флота, чтобы прислали подкрепление. И еще раз повторю: мы обязаны купировать нарыв. Когда закончим, отправимся проверять направления, по которым могли двинуться беженцы. И да поможет нам Бог!.. – Пусть спасет грешные души, – пробормотал капитан, судорожно сглотнув и осенив себя солнечным знамением. – И отмоет наши руки от крови невинных. – Аминь, – мрачно подтвердил Ардал. Грузовой корабль в водах Северного пограничья Олдуотера Наши дни Девочка плакала. Не так, как младенец на руках у своей матери за соседним контейнером, что орал от холода и голода с такой силой, будто ему пилили ногу. И не так, как заливающийся слезами мальчишка по соседству, бормочущий об оставленной игрушке, о том, что хочет к отцу и не желает тут находиться. Не так, как рвущие на себе волосы в истерике женщины где-то в темноте трюма, оставившие мужей и детей. Девочка плакала молча. Сидела с каменным лицом, смотрела в темноту. Но слезы лились и лились из глаз. И лишь иногда дыхание сбивалось до болезненного пыхтения, всхлипываний. В полном мраке трюма, забитого людьми, мать не могла видеть, что происходит с дочерью. Плохо слышала из-за сбивчивого рокота старых двигателей субмарины и криков других людей. Но каким-то образом чувствовала, кутала ее в рваный плед и иногда вытирала щеки, ласково шептала: – Все будет хорошо, Уна. Мы успели на корабль раньше прочих, мы отплыли одни из первых. А значит, спасены. Через сутки будем на пятом аванпосте, дядя Кахал нас приютит. И снова все будет так, как раньше. Девочка молчала и продолжала лить слезы. И если бы не темнота, мать, наверное, обеспокоил бы ее пустой мертвый взгляд, в котором отражалось нечто потустороннее и чужое. Но, пожалуй, и только. Существо училось. Существо еще не осознало себя, но постигло, что такое хитрость. Пока оно не могло полноценно думать – для того требовалось поглотить гораздо больше, неизмеримо больше низших, – но звериные инстинкты подсказывали: лучше затаиться, спрятаться внутри маленького тела и подождать, пока их вывезут в новое место. Безопасное место. Туда, где жгучая соленая вода будет не за тонкими переборками, способными легко проломиться, а за надежными стенами. Там можно будет поменять оболочку, сделать то, что оно сотворило в предыдущем поселении и с двумя кораблями до этого. И хотя существо испытывало страшную боль от гложущей неполноценности, но терпело. Сдерживалось, чтобы не накинуться и не поглотить окружающих. Привыкало, наблюдало и училось. И осознало: быть незаметным – лучшая стратегия. Оно очень хотело вновь стать собой, стать чем-то большим, чем хищный и сильный паразит. И ради такой цели готово было немного поголодать…