Почему, черт возьми, ее глаза такого синего цвета? Они чертовски яркие. Как я уже говорил, мимоходом обратил внимание на Кеннеди. Тяжело этого не сделать. Всем понятно, что она намерена быть зрителем, а не участником в нашей школе. Я никогда не слышал, чтобы кто-то говорил, что пошел с ней на свидание или пригласил на танец. Это удивляло. Мне казалось, парни выстроятся в очередь, чтобы попытаться расколоть этот орешек. Девушка чертовски великолепна, сдержанной красотой. Ей даже не нужно стараться. Она просыпается в таком виде. Это объясняет, почему большинство девушек отталкивает ее, даже не пытаясь узнать. Живя в нашем маленьком сообществе, легко увидеть, как все воспринимают ее. Она «новенькая». Большинство из ребят вместе с детского сада, и не принимают новичков с распростертыми объятиями. Все они такие придурки. Остаток часа я провожу, пытаясь не смотреть на нее. Угадайте, кто проиграл? Парень перед вами. Звенит звонок, и все, включая Кеннеди, вскакивают со своих мест. Когда наши взгляды встречаются, на ее лице появляется улыбка, которую я узнаю с первого года. Эта не та улыбка, которой награждают меня большинство девушек. Остальные улыбаются от уха до уха, пытаясь завлечь меня всевозможными способами, но не Кеннеди. Ее улыбка замирает, так и не достигнув полного потенциала. Ей действительно все равно, кто я такой. Жемчужно-белая улыбка обычно все, что мне нужно, чтобы заполучить то, что хочу. Кеннеди же выдает не волнение, а равнодушие. Она из тех девушек, когда ты не уверен, вдыхать ли ее всю сразу или задержать дыхание, пока не сможешь больше сдерживаться. Она – глоток свежего воздуха. Глава 3 Кеннеди — Ты готова? — спрашивает Вайолет, ходя вокруг примерочной и трогая все, до чего могла дотянуться. Она хватает помаду с прилавка и размазывает яркий красный оттенок по своим полным губам. Прижимает их друг к другу, издавая неприятный звук, забирает свои кудрявые рыжие волосы наверх, уставившись на меня в поисках подтверждения. — Красный – мой цвет, не так ли? — Выглядит превосходно. А сейчас, пожалуйста, давай его сюда. — Я выдергиваю футляр из ее хватки. Я нервничаю. — Я не знаю, смогу ли это сделать. — Потираю рукой ключицу, пытаясь унять тревогу, которая, как мне кажется, усиливается. Вайолет дергает меня за плечи, чтобы я посмотрела на нее. — Все будет хорошо. Я видела, как ты танцуешь, и поверь мне, ты изумительная. Ты все время танцуешь перед большой толпой. Это будет проще простого, детка. — Это не одно и то же. Танцы перед людьми, которые тебя любят, отличаются от этих. Эта публика менее снисходительна. Мои одноклассники не запрограммированы любить все, что я делаю. В старших классах так не бывает. Ты либо вписываешься, либо нет, а я определенно не вписываюсь. Дверь в раздевалку распахивается и ударяется о белую цементную стену, вызывая громкое эхо. Вайолет и я подпрыгиваем от грохота. Уильям, дежурный по сцене, говорит, что у меня есть пять минут до выхода на сцену. Вайолет улыбается и машет ему. Кажется, он проглотил язык. Он быстро закрывает дверь, оставляя меня с подбадривающей лучшей подругой и мучительным беспокойством. — Он такой милый, правда? Хотя нужно вытащить палку из его задницы, — высказывает свои мысли вслух Вайолет. Я знаю ее достаточно хорошо, чтобы сказать, что она не ждет от меня ответа. Она просто должна высказаться, чтобы отбросить эту идею. Зная, что мне нужно привести себя в порядок, Вайолет начинает собирать свои вещи, чтобы направиться в зрительный зал. Именно поэтому я люблю ее. Она совсем не похожа на меня. И все же каким-то образом ей удается идеально вписаться в мою жизнь. С тех пор, как я стала достаточно взрослой, чтобы понять, насколько нервным может быть выступление перед людьми, у меня появилась своя рутина перед выходом на сцену. — Убедись, что надрала всем задницы, — подмигивает Вайолет, выходя из раздевалки и ухмыляясь мне. Двери почти закрываются, когда Вайолет оборачивается. — О, и повеселись заодно. Как только остаюсь одна, достаю наушники и листаю свой плейлист, пока не нахожу то, что ищу. Он меняется почти каждый раз, когда я выступаю. Мне было десять, когда я начала так делать. Тогда я слушала N'Sync на моем Discman'е. Увеличиваю громкость на максимум. 30 Seconds to Mars «Attack» играют в наушниках, и я инстинктивно начинаю расслабляться. В эти несколько мгновений перед выходом на сцену, это именно то, что мне нужно. Когда закрываю глаза и слушаю музыку, по коже пробегают мурашки. Я знаю, что рождена танцевать. Это чувство проникает глубоко в мои кости едва начинает играть музыка. Позволяю каждому страху и неуверенности отойти в сторону, отгоняя этих бабочек, которые нависают позади меня, угрожая показаться. Медитация – вот лучший способ описать то, что делаю. Я буду продолжать так делать, пока не смогу больше танцевать. — Кеннеди, пора, — оглушающе стучит Уильям, выкрикивая распоряжение за дверью. Бросаю свой Айпад в сумку, чтобы открыть дверь. Уилл стоит напротив стены и ждет, явно раздраженный мой медлительностью. — Я увлеклась. Прости. — Все нормально. Сегодня аншлаг. Уильям провожает меня к сцене. Вайолет права. Уильям очарователен, в своем чудном смысле. Он, скорее всего, пойдет в колледж, и станет чудаковатым красавчиком. Такие парни поздно расцветают, лишь к тому времени, когда идут на вручении дипломов в колледже. Я стою между занавесями, занимая свое место на сцене и ожидаю, когда их раздвинут. Пол из красного дерева скрипит, когда выхожу из своего укрытия, изо всех сил стараясь не сбежать при виде гаснущих огней. Стоя в темноте, слышу тихое перешептывание толпы. Оно усиливает волнение, которое, как я думала, ушло. Занавеси начинают раздвигаться, и на долю секунды мне хочется вернуться в раздевалку и спрятаться. Побег со сцены выглядит лучше, чем унижение. Свет двигается по спирали надо мной, оставляя меня в мягком желтом свечении. Именно тогда я вижу его. Не понимая, почему вообще смотрю на него. Он не единственный человек в зале на кого можно смотреть, пока жду, когда начнет играть музыка. Грэм сидит с теми же парнями, которые всегда, кажется, окружают его в надежде стать частью того, кто он есть. Я не знаю их имен. Я не хочу знать их имена. Рядом с ним Аманда, его «девушка». Ну, по крайней мере, пока его девушка. Все знают, что у его «отношений» нет ни единого чертового шанса на долгое существование. По крайней мере, ни одни из его предыдущих, которые я имела удовольствие лицезреть в коридоре, не продлились долго. Тоска, разбитые сердца подростков всегда находятся на обозрении. Девушки плачут, умоляя его не делать «этого» – чем бы «это» ни было. Грэм всегда кажется отстраненным и равнодушным к их слезам. Он холоден и бессердечен, не привязывается к тому, что его окружает. Внезапно, стоя на сцене, чувствую себя уязвимой. Я замечаю, что Грэм смотрит на меня, и это чувство усиливается, только чтобы исчезнуть так же быстро, как и появилось. Оно просто... улетучивается, и теперь я не могу оторвать от него глаз. Он тоже это знает. Он только что подмигнул мне? Тело предает меня, и жар подбирается к щекам. Клянусь, сейчас мои розовые, цвета неловкости, щеки можно увидеть из космоса. Когда в зале начинает играть музыка, ловлю Грэма на том, что он смотрит на меня с интересом в глазах, подавшись вперед на кресле. Его губы выдают его заинтересованность, когда он приоткрывает их, наблюдая за тем, как я делаю то, что люблю. Глава 4 Грэм — Поверить не могу, что мы должны высидеть весь второй акт этого дерьма, — кричу я Марку, который сидит на противоположном конце прохода. Аманда убедила его поменяться местами. Сначала я был раздражен, но ты ведь не кусаешь руку, которая тебя кормит. Марк знал, что мне меньше всего хотелось развлекать Аманду. Это объясняет его гребанную ухмылочку, которой он щеголяет. Он знал, что делает, когда соглашался на ее приказы. Считает лучше я, чем он. Мудак. Аманда бьет меня по руке. — Все не так уж плохо, — говорит она защищаясь. Не знаю, почему она вообще захотела сюда прийти. Обычно Аманда ненавидит такие мероприятия. Если она не находится в центре внимания, значит, она не проявляет к этому интерес. — Да ты издеваешься надо мной, — я закрываю глаза, откидываясь на сиденье. Огни в зрительном зале гаснут, сигнализируя о том, что вот-вот начнется вторая половина, и, надеюсь, она закончится быстрее первой. Марк сминает программку, которую держит в руках, и бросает ее в меня. — Кеннеди Конрад – следующая! Разве мы не ходим с ней на обществознание? — он наклоняется вперед, шепча. Я сажусь немного прямее, когда слышу ее имя. Это сбивает с толку. — Что она покажет? — спрашиваю я, ни к кому в частности не обращаясь, прежде чем открыть смятую программку и просканировать список участников в поисках ее имени. Танец? Любопытно. Красные бархатные занавески раздвигаются, и я вижу стоящий в темноте силуэт, принадлежащий, как я полагаю, Кеннеди. То, что она нервничает видно даже оттуда, где я сижу. Каким-то образом, когда огни начинают медленно освещать сцену, из всех людей в толпе она встречается взглядом со мной. Сначала думаю, что, может быть, ее родители сидят прямо позади меня, но на ее лице распознается узнавание. Она определенно смотрит на меня. Ее глаза полны удивления, будто она пытается что-то решить. Я подмигиваю ей и, клянусь, смог разглядеть, как она покраснела. Может ли Кеннеди быть еще более милой и невинной? Музыка в зале затухает, огни ярко светят, купая ее в мягком желтом сиянии. На ней облегающие черные штаны, которые я считаю «божьим даром» человеку. Черная майка с блестками выделяется среди насыщенного черного цвета ее наряда. Кеннеди босиком, ее волосы заплетены в свободную косу, несколько прядей обрамляют лицо. Начинает играть «E.T.» Кэти Перри. Немного более вызывающе, чем я ожидал от кого-то вроде нее, но хороший выбор. Песня делает свою работу и приковывает мое внимание. Кеннеди делает глубокий вдох, а затем выдыхает. Я сижу на своем месте, пытаясь лучше рассмотреть то, что происходит на сцене. Чувствую себя заинтригованным, когда она начинает двигаться по сцене. На секунду проскальзывает мысль что передо мной танцует кто-то другой. То, как Кеннеди движется, опьяняет. Она выплескивает свои чувства на сцене через движения, становясь полностью беззащитной. Я знаю, что не единственный, кто это заметил. Зал замолкает. Невозможно отвести взгляд от красоты ее движений из страха пропустить хоть секунду. Начинаю думать, что, возможно, недооценил Кеннеди. Почему она не ходит по коридорам с той уверенностью, что она источает на сцене? У меня такое чувство, что ей это нравится. Ей нравится оставаться незамеченной. Когда танец заканчивается, и музыка смолкает, по выражению лица каждого, кто смотрел на нее, становиться ясно, что этой застенчивой девушке больше не спрятаться. На нее официально приклеен ярлык «замечена всеми», даже мной. Кеннеди стоит посреди сцены, глядя на охваченных благоговением зрителей. Люди встают в знак одобрения. Девушка склоняется в поклоне, ее щеки краснеют, а затем она как можно быстрее уходит со сцены, не взглянув на меня. Я не понимаю, почему чувствую разочарование при виде ее ухода. Это коробка, которую мне хочется открывать. — Черт! — изрекает Марк, привлекая мое внимание. — Охренеть! — говорю я слишком громко. Аманда ловит наш обмен фразами. — Это было не так уж и хорошо, — она закатывает глаза, прежде чем схватить меня за руку в собственническом жесте. Я никогда не был тем, кто перчит свой стейк, прежде чем съесть его, но, если это ее удовлетворит, так тому и быть. Я подыграю. — Мы пойдем к Крейгу? — спрашивает Аманда с предвкушающим блеском в глазах. — Да, но я не останусь надолго. Мне нужно кое-что сделать завтра, — лгу я. У меня нет планов на завтра. Я просто не в настроении веселиться всю ночь. Чаще всего все выходит из-под контроля, а я сегодня не в настроении разбираться с этим дерьмом. — Что тебе нужно сделать завтра? — Аманду, очевидно, раздражает, что я нарушаю ее планы. Впрочем, для нас это привычно. Ей не нравится чувствовать себя отвергнутой, к чему все и идет. — Просто дела с мамой... ничего особенного, — я вытаскиваю ладонь из ее хватки. Не понимаю, почему девушкам нужно держаться за руки, ведь в конечном итоге ладони становятся потными. Это отвратительно и бессмысленно. — Как скажешь, — соглашается она, и складывает руки на груди как обиженный ребенок. Зачем мне вообще Аманда? Большую часть времени она раздражает меня до чертиков. С другой стороны, она всегда стопроцентный вариант на перепих. С этим не поспоришь. До конца шоу Аманда со мной не разговаривает. Ее молчание – скорее награда, чем наказание. Остальные выступления были в лучшем случае посредственными. Никто не затмил Кеннеди. В ней было что-то такое, что трудно забыть. Да что со мной такое? Я ведь даже не знаю эту девушку.