Очевидно, Вера ушла на обед. Ну да, та девчонка в татуировках вернулась и отпустила Веру. Хотя вроде бы Вера говорила, что она в кафе не ходит, приносит что-то из дома. Ну, все равно, вышла небось прогуляться, по магазинам пройтись, погода сегодня хорошая, нужно радоваться каждому погожему деньку… Смиренный брат Никодим поставил последнюю точку и отложил законченный манускрипт. Дело было завершено: житие святой Урсулы переписано наилучшим образом. Смиренный брат Никодим на то и был смиренным, чтобы не гордиться сверх меры своим трудом, ибо гордыня, как известно, – матерь всех грехов, именно гордыня превратила одного из светлых ангелов Господних в Князя Тьмы. Однако он невольно залюбовался завершенным манускриптом. Каждая буква в нем была тщательно выписана, а первые буквы в каждом разделе, называемые буквицами, так красиво раскрашены красной персидской киноварью и золотом, так ловко украшены замысловатыми виньетками, что от них нельзя было отвести глаз. К немалой своей гордости смиренный брат Никодим в духовном рвении кое-что добавил к переписанному тексту, усугубив страдания святой и приумножив ее и без того бесчисленные добродетели. Как он полагал, такие улучшения служили к вящей славе матери нашей Католической церкви и потому были в высшей степени богоугодным делом. Смиренный брат Никодим устыдился своей гордости, потупил взор и трижды про себя прочел «Отче наш». Он невольно вспомнил свои детство и юность, прошедшие в нищей деревушке в предгорьях Альп, тяжелый крестьянский труд, постоянный голод и холод, шайки рейтаров, то и дело опустошавшие окрестности… Сколь приятнее была его жизнь с того времени, как он поселился в монастыре бенедиктинского ордена, особенно с тех пор, как в нем открылся талант переписчика. Тонкая, тщательная работа занимала его с утра до вечера и радовала душу, дни его проходили в радостном труде и молитве. Брат Никодим еще раз возблагодарил Господа за столь благодатную перемену своей судьбы и за то, что ему удалось сегодня завершить еще одну работу. По завершении такого большого труда можно было позволить себе отдых, но через окно в свинцовом переплете лилось еще довольно солнечного света, чтобы продолжить работу. Жаль было терять драгоценное дневное время на безделье и суемыслие, да и следовало наказать себя за неуместное проявление гордости, и смиренный брат Никодим позвонил в бронзовый колокольчик. На этот звон тут же явился смиренный брат Виллем, помощник брата библиотекаря. Смиренный брат Виллем остановился перед столом, сложив руки на груди, и проговорил, как принято было среди монахов их обители: – С благодарностью принимаю все, что даровано мне Господом, легкое и тяжкое. – С благодарностью и смирением, – ответил как положено смиренный брат Никодим. – Чем могу помочь тебе, смиренный брат? – Я закончил свой прежний труд и смиренно прошу отнести манускрипт брату библиотекарю и принести мне новый, пока свет дневной еще не померк. – Будет исполнено! – смиренный брат Виллем бережно взял готовый манускрипт и неспешно, как подобает монаху-бенедиктинцу, отправился в библиотеку. В ожидании нового труда брат Никодим выглянул в окно. За окном расцветала всеми красками ранняя осень. Редко какой художник мог соперничать с нею в яркости и живости красок – багряных, как персидская киноварь, и желтых, как сусальное золото. Здесь, за стенами бенедиктинского монастыря, смена времен года была почти незаметна. Смиренные братья проводили день за днем в неустанном труде и молитве, и дни складывались в месяцы, а месяцы – в годы, как буквы манускриптов складываются в страницы, а страницы – в книги. Брат Никодим был переписчиком, и день за днем он переписывал книги из монастырской библиотеки. После жизни в миру, полной тревог и опасностей, размеренная, спокойная жизнь монастыря казалась ему блаженством. День ото дня он совершенствовал свое искусство, и брат библиотекарь не раз отзывался с похвалой о его работах. На пороге скриптория снова появился смиренный брат Виллем. В руках его была ивовая корзина, в которой помощник библиотекаря носил драгоценные манускрипты, чтобы не повредить их лишними прикосновениями. Остановившись перед столом брата Никодима, он бережно выложил из своей корзины манускрипт. – Вот новый труд для тебя, дорогой брат! – проговорил он с достоинством. – С благодарностью принимаю все, что даровано мне Господом, – ответил брат Никодим, как было принято. – С благодарностью и смирением! – и брат Виллем неторопливо удалился. А брат Никодим убедился, что все привычные инструменты его труда готовы – полные склянки с чернилами всех потребных цветов, тонкие перья, остро отточенный нож для их очинки, чистая пемза для шлифовки пергамента. Убедившись, что все готово, он неспешно развернул принесенный манускрипт. Ему предстояла первая, самая радостная часть работы – знакомство с книгой, которую ему предстояло переписывать. Это знакомство было сродни знакомству с новым человеком, с которым предстояло провести немало времени и проделать немалый путь. Каким-то будет этот путь? Смиренный брат Никодим переписывал самые разные манускрипты. Чаще всего, конечно, ему доставались жития святых, но случались и совсем другие работы: переписывал он труды отцов Церкви, книги Аристотеля и Платона, книгу об исчислении цифр и площадей, написанную неким высокоученым арабом и искусно переведенную на латынь, латинский трактат о Пунических войнах, труд о звездах и планетах, опять-таки написанный образованным арабом, другие книги по истории и прочим наукам. Интересно, что на этот раз приготовил для него брат библиотекарь? На этот раз перед ним были не жития и не религиозный трактат. На страницах раскрытого перед ним манускрипта были изображены странные, фантастические создания – бык с головою крокодила, скорпион с женским лицом, птица с изогнутым зубастым клювом и шестью человеческими руками, огромная жаба с торчащими из пасти окровавленными клыками, свинья, из головы которой росло вишневое деревце, усыпанное цветами, и еще несколько удивительных чудовищ. Под каждым из этих изображений помещалась подпись, должно быть, описание рисунка, но подписи эти были на странном, незнакомом брату Никодиму языке. Смиренный брат Никодим несколько минут разглядывал удивительные рисунки. Он понял, что перед ним – бестиарий, то есть книга, в которой собраны изображения живых существ и удивительных созданий, кои обитают в дальних странах. Ему и прежде случалось копировать бестиарии, составленные арабскими и итальянскими путешественниками. Непонятно было лишь то, на каком языке были написаны все пояснения к рисункам. Брат Никодим, как и положено всякому монаху ордена Святого Бенедикта, хорошо знал латынь: без знания этого благородного языка не прочтешь богослужебные книги и богословские труды. Неплохо владел он и греческим, на котором творили мудрые философы древности. Владел он и древнееврейским языком – сей язык не был обязательным для простого монаха, но переписчику книг непременно следовало его знать, ибо на этом языке написаны священные книги Ветхого Завета. Но сегодняшний манускрипт был написан на каком-то незнакомом Никодиму языке, даже сами буквы этого языка имели необыкновенное, невиданное написание. Брат Никодим переписывал самые разные книги, но никогда не попадались ему книги на неведомом языке. Может быть, брат библиотекарь желает испытать его мастерство? Желает проверить, справится ли он с такой необыкновенной задачей? Что ж, брат Никодим с благодарностью принимает все, что послано ему Господом. С благодарностью и смирением, как подобает члену ордена бенедиктинцев. Если это вызов – он примет этот вызов как подобает, примет его с честью. Пусть этот язык незнаком ему – он точно скопирует каждый знак в этом удивительном манускрипте… Дверь негромко скрипнула. Вера оторвалась от очередного отчета, который она вымучивала второй час, и подняла голову. В дверях стоял мужчина средних лет. У него было приятное загорелое лицо с маленькой, ухоженной аккуратной бородкой, выразительные темные глаза и аккуратно подстриженные, начинающие седеть густые волосы. Мужчины вообще редко посещали Верочкину библиотеку, а если какой-то и заходил, то это обычно был какой-нибудь унылый, вечно простуженный тип с красными слезящимися глазами, хронический неудачник в стоптанных ботинках, старомодном, обсыпанном перхотью пиджаке и возмутительно коротких брюках. Этим отчасти объяснялась неустроенная Верочкина личная жизнь: какая уж тут личная жизнь при таком контингенте? Правда, раньше, когда Верочка работала в библиотеке научно-исследовательского института, забегали иногда туда мужчины помоложе, искали новинки в области электроники, статьи в журналах. Были они вечно озабочены – кто карьерой, кто отсутствием денег, и Верочку в упор не замечали. Сегодняшний посетитель был не таков. Он, как уже говорилось, был хорошо пострижен и аккуратно причесан, брюки на нем были правильной длины, к тому же тщательно отглажены, с острой стрелкой, серый пиджак в неявную клетку куплен в хорошем магазине. Вообще, не мужчина, а воплощенная мечта… А самое главное – на его правой руке не было кольца. Верочкино сердце взволнованно забилось. Вдруг сегодняшний день станет переломным в ее судьбе? Верочка уже представляла себе, как этот мужчина станет постоянным посетителем библиотеки, как они будут разговаривать о любимых книгах, как эти разговоры будут становиться все более долгими и проникновенными… Впрочем, тут же одернула она себя, незачем тешить себя бесплодными надеждами. Этот мужчина наверняка зашел сюда случайно, и больше она его не увидит… – Я вам чем-то могу помочь? – проговорила Верочка, стараясь не выдать свое волнение. – Можете. – Мужчина улыбнулся, отчего стал еще привлекательнее. – Очень даже можете… Голос у него тоже был удивительно приятный – мягкий, чуть бархатистый, какого-то теплого оттенка, если можно так сказать о голосе. Верочка всегда считала, что для мужчины голос важнее внешности, – и ее волнение стало еще сильнее. Тем временем мужчина подошел к Верочкиному столу и положил на стол листок, на котором было написано несколько слов. Верочка прочитала эти слова и удивленно взглянула на посетителя: – Но у нас этого нет! – Не может быть, – проговорил он не столько разочарованно, сколько недоверчиво. – Не может быть, я знаю, что это должно быть здесь. Я знаю это из очень надежного источника. Он продолжал улыбаться, но теперь Верочка видела, что улыбается он только губами, глаза его холодны и безразличны, как талая вода. Странно, только что его глаза казались ей темными… темными и теплыми… – Но уверяю вас, вы ошибаетесь, у нас этого нет… – повторила Верочка растерянно.