— Нужно быть крепким телом и сильным духом. Не позволять ереси сбивать себя с истинного пути. Есть бог Машины, Коммуна, Пространство. Таков порядок вещей. И наша беседа не случайна, как ты уже смог убедиться. Сюда попадают только лучшие. Крез поднялся из кресла и Рик поспешил встать. — Со временем, — добавил Смотритель, — когда проявишь себя с лучшей стороны, я буду посвящать тебя в некоторые тайны. — Какие? Крез неопределенно взмахнул рукой: — Увидишь. Что ж, вот и все. Спасибо, что уделил время. Завтра в тот же час жду тебя здесь с решением. — Да, Смотритель. Крез оглядел Рика: — Ты совсем как твой отец. Такой же серьезный, всегда напряженный. Ты удивлен? Я знал его, это был отличный брат Коммуны. Но, как и многие, он слишком рано отправился на свидание с богом Машины. Кстати, он принял бы мое предложение. Ну, до завтра! Как в тумане Рик выбрался из кабинета Смотрителя. Он задыхался. Из окружающего пространства, казалось, откачали весь воздух. Девушка-секретарь подарила ему бессмысленную улыбку и скрылась с глаз. Рик постоял немного, оправился, пытаясь собраться с мыслями, но те упрямо расползались, не получалось сосредоточиться на чем-либо. Взгляд его снова упал на блюдо с печеньем. На этот раз он не стал скромничать — набрал полный карман и даже крошки смахнул на ладонь. Для Авроры. 6 В этот раз церемония казни обошлась без Смотрителя. Его заменял один из жрецов — толстяк с одутловатым лицом, сопровождаемый эскортом из нескольких патрульных к выходу на карниз, следом семенила горстка зевак, состоявшая главным образом из детей и калек, то есть тех, кто не мог работать. Карнизом называли коридор, огибавший сектор по периметру. Часть его свода когда-то была прозрачной, но заросла грязью и плесенью. Если бы не грязь, сквозь нее бы виднелась противоположная стена пустующего сектора Пространства, разделенного с Коммуной пропастью. Необитаемый сектор соединялся с Коммуной только переходами, сквозь которые пролегали малые и большие дуговые коридоры. В одном месте карниз обрушился. Стенки коридора пробило и выгнуло невероятной силой. В возникшую дыру могли свободно пройти, взявшись за руки, с дюжину мужчин. Отсюда была прекрасно видна противоположная стена Пространства, покрытая темными пятнами и потеками. Напротив дыры эскорт остановился. Жрец выступил вперед и прочистил горло, громко покашливая. Потом достал из своей хламиды Писание и кадило — большущую шестерню, привязанную к веревке. Пока он занимался приготовлениями, патрульные выстроили осужденных вдоль стены. Пленники выглядели жалко: избитые, осунувшиеся, они еле держались на ногах. Жрец дал знак патрульным. Те замерли. — Именем великого бога Машины! — начал он. Сделал паузу, внимательно оглядел присутствующих и продолжил: — Сегодня мы собрались здесь, чтобы совершить акт правосудия. Будет оглашен приговор. Комиссия приговорила этих преступников к высшей мере наказания за особо тяжкое преступление — ересь против учения Коммуны. Этот грех был совершен ими осознанно, умышленно и злонамеренно. Прекрасно понимая всю опасность своих пагубных воззрений, эти еретики продолжали сеять среди людей Коммуны смуту и подстрекать добрых братьев и сестер к расколу! Немыслимое злодеяние! Отвратительный грех! Жрец набрал воздуха в грудь. — Комиссия внимательно изучила каждое из совершенных преступлений. Были учтены все смягчающие и отягчающие обстоятельства, взвешен каждый факт. Комиссия опиралась только на истину, справедливость и закон божий. Несмотря на тяжесть совершенных злодеяний, мы постарались быть милосердны, насколько это возможно. Осужденный, брат Питер! Стража подхватила за локти седого мужчину и подтащила к жрецу. — Рабочий ночной смены тридцать второго уровня, обвиняется в организации и подготовке восстания, а значит, в ереси против богоугодной власти Смотрителя. Воспользовавшись своим служебным положением, приготовил орудия и составил план действий по свержению Комитета. Подговорил шесть рабочих и планировал захватить патрульных уровня с тем, чтобы, отняв у них жезлы, установить контроль над всем уровнем. Нагло и дерзко утверждал, будто Комитет обделяет братьев и сестер пищей, теплом и светом. Хулил великого бога Машины, лично оскорблял Смотрителя Креза, проклинал Коммуну. Схвачен по бдительному доносу брата Августа. Изучив материалы дела, допросив свидетелей и соучастников заговора, Комитет нашел брата Питера виновным в совершенном преступлении, признает его еретиком, мятежником и приговаривает его к забвению в Пропасти. Приговор после оглашения привести в исполнение немедленно! Жрец с поразительной проворностью отступил. Стражники поволокли приговоренного к краю карниза. Стоявший возле Рика одноногий калека зашептал соседу: — Щас заверещит! Они всегда верещат — так весело. Когда патрульные подвели приговоренного к самому краю пропасти, словно очнувшись от кошмара, тот встрепенулся, безуспешно попытался вырваться и заголосил: — Прошу вас! У меня дети и жена! Им урежут паек! Прошу! Жрец кивнул страже, те сильно толкнули приговоренного в спину. Тот потерял равновесие, поскользнулся, сделал последнюю отчаянную попытку схватиться за выступающий кусок металла. Патрульный ударил по руке, и приговоренный с отчаянным криком полетел вниз. Завывания ветра быстро поглотили его удаляющийся вопль. — Во имя бога Машины, — сказал жрец и совершил кадилом ритуальный жест. — Следующая, сестра Эдита. Патруль подвел к нему женщину с нескладным лицом и крупными черными глазами. — Работница склада зерновых двадцать девятого уровня, обвинялась в хищении ценного зерна, которое тайком, в складках одежды проносила через пропускной пункт, хранила у себя в жилом блоке и употребляла в пищу, помимо законно установленного пайка. Украла более двух мешков пшеницы и полмешка ржи, а значит, нанесла оскорбление действием Коммуне, обделила своих собратьев и очернила имя бога Машины. Комитет изучил дело сестры и признает ее виновной в совершенном преступлении. Учитывая чистосердечное признание и раскаяние, Комитет проявляет милосердие и приговаривает Эдиту к году каторги с половинным пайком на обработке удобрений. Ступай и не греши. Патрульные развязали женщине руки и отпустили прочь. Жрец чинно взмахнул кадилом и взглянул на оставшихся трех варваров, пойманных накануне северным Патрулем. — Следующие, не люди Коммуны. Застигнуты на месте преступления и схвачены с поличным как вредоносные вражеские лазутчики. При себе имели оружие, хитроумные приспособления и свитки с демоническими письменами, порочащими имя бога Машины. Обвиняются в подготовке нападения на великую Коммуну. Истово и прочно исповедуют опаснейшую ересь, отрицающую существование бога и искажающую картину мироздания. Более того, коварно пытались совратить в свой мерзкий культ Патруль и жрецов, включая меня. Не считают свою ересь грехом и не раскаиваются перед лицом закона и святого Писания… — Хватит! — крикнул здоровенный варвар, уже знакомый Рику. — Сколько можно твердить… Стражник тут же ужалил его молнией под ребро. Дикарь прорычал незнакомое ругательство. Жрец дико вытаращил глаза на него, сглотнул и торопливо продолжил: — Комитет изучил дело этих троих варваров из внешнего Пространства, заслушал их показания и на основе имеющихся фактов признает их виновными в совершенном преступлении, объявляет еретиками и раскольниками, порочащими славное имя бога Машины самим своим существованием. Учитывая злостный характер, опасность ереси и убежденность в своих дьявольских взглядах, суд не находит оснований для смягчения наказания и приговаривает варваров к забвению в Пропасти. Приговор следует привести в исполнение постепенно. Сегодня будет казнен первый еретик, завтра второй, а послезавтра — третий. Такое решение принято для усиления восприятия и осознания преступниками неотвратимости своей участи. Привести приговор в исполнение! Он, — жрец нацелил мясистый палец на крепкого варвара, — первый. Пленника тут же схватили пятеро патрульных, не столько помогая, сколько мешая друг другу. Образовалась свалка. Рик зорко следил за остальными дикарями — именно для этого он был здесь поставлен. Плененная незнакомка взглянула на него с отчаянием. Ее губы безмолвно произнесли какое-то слово. Рик едва заметно покачал головой. — Кидайте его вниз! — ликовал одноногий калека среди зрителей, потрясая костылем. Варвар был силен — выше остальных на полголовы, шире и коренастее в плечах, он отчаянно сопротивлялся. Но, несмотря на возникшую борьбу, его все же подтащили к краю карниза. — Остановитесь! — заорал второй дикарь, усатый мужчина. — Будьте людьми, остановите это безумие! Стражник тут же наградил его зуботычиной. По щекам пленницы потекли слезы. Но Рик понял, что плачет она не от жалости, а от отчаянья, готовая в любой момент броситься в драку. Жрец сделал стражникам знак и быстро обратился к двум дикарям: — Будете говорить или нет? — Нам больше нечего говорить! Мы ничего не знаем! Жрец скорчил разочарованную гримасу и кивнул палачам. Дикарь взревел, как тревожный гудок, который Рику довелось однажды слышать, когда в их секторе случился пожар. В последней, отчаянной попытке спастись, дикарь сорвал с себя путы и сокрушил кулаком одного патрульного, но четверо других оттеснили его к краю — дикарь продолжал громогласно реветь. В его крике не было и намека на страх — только ярость. Одно долгое мгновение он балансировал на краю, потом извернулся и ухватил за грудки ближайшего патрульного, рванув его на себя. Оба полетели в пропасть. Стражник визжал как недобитая ящерица-мокрица. Патрульные подскочили к краю, пытаясь разглядеть подробности, но Мать-тьма уже поглотила свою добычу. — Твари! — закричал мужчина-варвар. — Поганые язычники! За что? Он продолжал кричать, а незнакомка плакать всю обратную дорогу до тюремного уровня, и Рик в числе остальных патрульных сопровождал их, не смея взглянуть осужденным в глаза и чувствуя себя так погано, как не чувствовал со дня смерти мамы, когда она не вынесла кишечной лихорадки. Он подошел к Ивону: — Плохо себя чувствую. Сегодня я не боец. Поставьте меня куда-нибудь в стражу. Ивон все понял. — Иди к малой дуге. Я передам дежурному. — Спасибо. — Эй… — Ивон дождался, когда рядом никого не окажется и тихо сказал: — Знаешь, что мне больше всего нравится во внешнем Патруле? То, что не видишь всякого дерьма, вроде сегодняшнего. — Думаю, что согласен с вами, командир. — Да, вспомнил тут кое-что. Один раз мы шли по карнизу к Хорде. Постояли там, и хотели поворачивать обратно, как сверху прилетел человек. Мелькнул и — дальше вниз. Забавно, да? Ивон расхохотался. Рик чувствовал себя опустошенным. Перед сменой он решил зайти в свой жилой блок, захватить теплую куртку и кое-какие вещи. У двери стояли Киото с Авророй. Старик и девочка выглядели встревоженными. — Что случилось? — На детских уровнях перебои с отоплением. Сегодня отрубили на полдня, и сразу стало холодно. Я дал твоей сестренке часть своих тряпок. Они чистые. Не возражаешь? — Конечно нет. А что у вас? — Пока нормально, — улыбнулся Киото. — Упало на пару градусов. Кое-кто из наших окоченел, но все равно они долго не протянули бы. Греюсь самогонкой. Ходят слухи, что готовится уплотнение. Для экономии. С пятидесяти уровней Коммуна ужмется до сорока. Куда уж дальше… — Слушайте, мне в наряд надо идти, так что вы располагайтесь, грейтесь и все такое. Потом поболтаем. — Без проблем, ты же меня знаешь, дружище Рик. — Не уходи, Рик… — вдруг захныкала Аврора. — Почему? — склонился он над ней. Девочка прижалась к нему, прячась под расстегнутые полы куртки, обняла. — Не знаю. Мне страшно. Рик гладил ее по голове. — Глупости. Все будет хорошо. Скоро я вернусь из патруля, а пока с тобой побудет дядя Киото. Он тебя накормит и поиграет с тобой. Да? — Конечно.