– Молодец у нас шибко купцами интересуется, что живым товаром торгуют, – хитро сказал Клек, с подтекстом. – Жорох продал меня тому, кто продал меня на Перунов остров в жертву, – честно ответил Данила. – Братья, но я не хочу им мстить: ни купцу, ни Кумарю, хотя бы потому, что благодаря им я встретил вас. Но Кумарь знает одну вещь, которая очень важна для меня, и я её из него вытяну, – Данила несильно ударил кулаком по столу. – Слова достойного мужа, – вдруг провозгласил Воислав, воздевая кружку к потолку. – За нашего друга, Даниила Молодца! – За Молодца! – прокричали остальные. Данила с удовольствием выпил за себя любимого. И тут же его кружку наполнила слабоватой бражкой та самая смутно знакомая девчушка. Молодцов, от неожиданности и удивления, ну и от выпитой бражки ещё, даже умудрился ложку смахнуть со стола. Девочка хихикнула, быстро наклонилась, подняла её и ушла на женскую половину комнаты. – Что, не узнал? – с издёвкой спросил Вакула. – Неа… Кто это такая? – Это-то? Наська, внучка Житко. После его гибели она с нами стала жить. Житко был деревенским старостой, приютившим Данилу после побега с Перунова острова, местный сельскохозяйственный гений, за что и получил прозвище: «жито» – по-здешнему «хлеб». – Наська, Наська… Это та самая девчонка, которую я в лесу встретил? – Ага, она первая увидела, как ты из реки выбирался, где тебя русалки за пятки дёргали. – А что за русалки? – спросил Клек. – Это я потом расскажу. Да, помню, а ещё она дорогу к вашей деревне указала, иначе бы я полдня по лесу плутал. – Да, хорошая девка, умная. Правда, больно упрямая и с норовом, но хорошая. Подросла, уже скоро замуж выдавать будем. – Сколько же ей лет-то? – Да уж четырнадцать годков, через годик на выданье, как раз дозреет всё, что надо. Вакула приложился к кружке, а Данила глянул на юную, совсем невинную девочку. Скоро её детство кончится, если оно у неё вообще было, ей предстоит рожать детей каждый год, впахивать по двенадцать часов в сутки и к тридцати годам превратиться в скрюченную старуху. Почему-то Молодцову захотелось, чтобы этой девочке, помогшей ему просто так, по доброте душевной, досталась лучшая судьба. Он так внимательно рассматривал Наську, что не заметил взгляда Улады, тоже направленного на девочку, но неодобрительного. В дом вошли Шибрида и Вуефаст. – Вовремя вы вернулись! – воскликнул Клек. – Сейчас Даниил нам поведает историю о том, как его русалки за мужество дёргали! Его обращение было встречено дружным хохотом. Пока все драли глотки, младшая жена Вакулы налила Клеку мёд из кувшина и невзначай потёрлась о его руку грудью. Варяг этот знак внимания принял как должное, а Данила заметил, поскольку не слишком смеялся произнесённой шутке. Но, естественно, никак не стал на это обращать внимания, а вместо этого с улыбкой поведал историю о своих приключениях в Днепре-реке после того, как его едва не принесли в жертву Перуну. К вечеру веселье стало идти на убыль, всё чаще приходилось выходить из дома по естественной надобности. Минус слабоалкогольных напитков – очень уж много их надо выпить, чтобы опьянеть. Данила изрядно окосел, когда почувствовал увесистый шлепок по спине, – Вакула. Молодцов ожидал разговора в стиле «Ты меня уважаешь?», но тут заметил, что взгляд у кузнеца вполне осмысленный: – Пойдём, Даниил, у меня есть что тебе показать, – сказал он. Вдвоём они вышли из дома и направились к приземистому сооружению, в котором Данила в прошлом году так и не побывал. По пути Вакула взял мешок с рудой, легко закинув его на плечо. У кузницы он остановился, опять-таки без особого труда отодвинул многопудовый камень от двери, вошёл внутрь, обережник следом. Кузнец что-то проговорил, переступая порог, а Данила вошёл молча. Вакула обернулся и вдруг сказал: – Смелый и сильный. Видно, и вправду мне боги знак дали. – Вакула, ты о чём? – Увидишь. Кузнец запалил лучину, от неё зажёг сальную свечу. Молодцов огляделся: четверть небольшого помещения занимал каменный горн, стоявший в глубокой яме, вырытой в земле, по стенам были развешаны непонятные приспособления, больше напоминавшие инструменты пыток. Вакула, всё такой же таинственно молчаливый, разжёг огонь в горне. Пламя грозно заурчало, поднимаясь высоко вверх. Кузнец порылся в мешке, бросил руду в горн, затем что-то взял со стены и долго стоял лицом к пламени, бурча себе под нос, неожиданно развернулся: – Ты мне должен за него что-то дать. Немного, серебряный грош какой. Данила послушно развязал кошелёк, вынул оттуда маленький комочек серебра, отдал Вакуле. – На, бери, теперь он твой. Молодцов не сразу разглядел, что ему протягивает кузнец. Только у себя в руках он понял – это ножны, деревянные, короткие, сантиметров тридцать, для ножа, скорее всего. – Носи его, на нём моё клеймо. Слава, которую добудешь с ним, станет и моей! Данила запоздало сообразил и ответил велеречивой благодарностью. Хороший нож всегда пригодится, тем более стоил он гораздо меньше, чем за него отдали. – Ну а теперь пошли, горло промочим, живот набьём, – кузнец приобнял обережника за плечо и вывел наружу. – Ой, живот я уже набил твоими угощениями, спасибо тебе. Можно я ещё немного погуляю, отдышусь? – Понимаю, – многозначительно подмигнул Вакула, водрузил камень обратно на место и отправился в дом. А Данила с наслаждением вдохнул прохладный ночной воздух. Лето действительно наступало отличное. «Будто приближается что-то», – осознал внутри себя странное предчувствие Молодцов. Но вот что именно, он не мог объяснить, наверное, что-то хорошее. Данила развязал пояс, чтобы облегчиться, и внезапно услышал рядом хихиканье. – Да что такое, – пробурчал он, завязывая штаны. Некто прятался за собачьей будкой, впрочем, нетрудно было догадаться, кто именно, раз пёс размером с телёнка на неё никак не реагировал. – Ты чего там прячешься? А ну выходи! Снова хихиканье: – А ты чего испугался? Делай, что хотел… Или меня застеснялся? – Ты как со старшими разговариваешь? А ну, быстро иди сюда, а то выпорю, и Вакуле отдам – пусть он тебя поучит, как вести себя надо с гостями. Из-за будки появилась щуплая фигурка, обиженно фыркнула: – Сразу ругаться… Чего я тебе сделала? Как будто не знаю, чего там у вас есть, – с ходу заявила Наська. – Не о том речь, – оборвал её Данила. – Я помню тебя, ты та, что помогла мне тогда у речки, не испугалась. – Вспомнил, значит? – Да. Помогла-то почему? – Не знаю. Показалось, ты человек. Пропасть ведь мог. Жалко. Какие слова! Редко их тут Молодцов слышал. – И не испугалась? – Неа, а чего тебя бояться, ты слабый. На четвереньках едва стоял, а потом и вовсе на бревно повалился. – Ну, я-то потом поднялся, дети разбежались, а ты вернулась и указала путь. За что тебе спасибо. Данила взял девичью ладошку и вложил в неё комочек серебра, существенно больший, чем тот, который отдал Вакуле за нож. – Спасибо, – отблагодарила Наська, смутившись, чего и не думала делать, подглядывая за мужчиной. – Так ответь, почему ты мне помогла? – Я же сказала – не знаю. Увидела тебя, ты слабый был, ну и… понравился ты мне. Ты ликом красен, – Наська опять смутилась. – А женщина, с которой ты приехал, она тебе кто? Наложница? – Нет, в общем, – теперь уже растерялся Молодцов, – она, как тебе сказать… – Невеста? Не жена же, с непокрытыми-то волосами… – Ну… короче да, почти жена. – Как это? – Мы с ней разной веры, сразу всё не объяснишь, – нашёлся Данила. – А, я слышала, ты ромейскому белому Богу кланяешься. Мне вот тоже скоро замуж. – Не боишься? – А чего там бояться, всё как у всех будет, – напустила на себя бравады девица. – Есть кто на примете? – За кого дядька скажет, за того и пойду.