Руки тени были в карманах пальто. У нее были пушистые волосы. Если бы у нее было лицо, оно бы отражало страдание. — Gottverdammt, — сказала Лизель себе под нос. — Проклятье! * * * — Мы идем? Только что, в секунды мертвящей опасности, Папа распрощался с Вольфгангом Эделем и был готов вести Лизель домой. — Идем, — ответила она. Они двинулись прочь с места преступления, а книга уже по-настоящему и неслабо припекала Лизель. «Пожатие плеч» прижалось к ее ребрам. Когда они миновали опасные тени у ратуши, книжная воришка поморщилась. — Что-то не так? — спросил Папа. — Ничего. И все несколько вещей очевидно были не так: Из-за воротника у Лизель поднимался дымок. Вокруг шеи проступило ожерелье пота. Книга под форменной блузой въедалась в нее. ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ «МОЯ БОРЬБА» с участием: пути домой — сломанной женщины — борца — хитреца — свойств лета — арийской лавочницы — храпуньи — двух ловкачей — и возмездия в форме леденцовой смеси ПУТЬ ДОМОЙ «Майн кампф». Книга, написанная самим фюрером. Это была третья важная книга, добравшаяся до Лизель Мемингер, хотя этой книги Лизель не крала. Книга эта объявилась на Химмель-штрассе, 33, примерно через час после того, как Лизель, проснувшись от своего непременного кошмара, снова погрузилась в сон. Кто-то может сказать: это чудо, что у Лизель вообще появилась эта книга. Путешествие этой книги началось, когда Лизель с Папой возвращались домой вечером после костра. Они прошли где-то полдороги до Химмель-штрассе, и тут Лизель не выдержала. Согнулась пополам и вынула дымящуюся книгу, позволив ей растерянно прыгать из ладони в ладонь. Когда книга немного остыла, они оба секунду-другую смотрели на нее, ожидая слов. Папа: — Ну и что это за чертовщина? Он протянул руку и сгреб «Пожатие плеч». Никаких объяснений не требовалось. Ясно было, что Лизель стащила книгу из костра. Книга была горячая и сырая, синяя и красная — такая разная, растерянная, — и Ганс Хуберман раскрыл ее. На страницах тридцать восемь и тридцать девять. — Еще одна? Лизель потерла бок. Именно. Еще одна. — Похоже, — предположил Папа, — мне больше не придется обменивать самокрутки, а? Ты успеваешь воровать эти книги быстрее, чем я — покупать. Лизель в сравнении с Папой молчала. Возможно, тут она впервые осознала, что преступление говорит само за себя. Неопровержимо. Папа рассматривал заглавие, видимо гадая, какого рода опасность могла таить эта книга для умов и душ немецкого народа. Затем вернул книгу Лизель. Что-то случилось. — Езус, Мария и Йозеф. — Каждое слово усыхало по краям. Откалываясь, придавало вид следующему. Преступница не могла дальше терпеть: — Что, Пап? Что такое? — Ну конечно. Как и большинство людей, застигнутых озарением, Ганс Хуберман стоял в некоем оцепенении. Следующие слова он либо выкрикнет, либо они так и не выкарабкаются из губ. Или, что вероятнее, станут повторением последнего сказанного лишь парой секунд ранее. — Ну конечно. На сей раз голос Папы был вроде кулака, только что грохнувшего по столу. Ганс Хуберман что-то увидел. Быстро повел глазами от одного конца к другому, как на скачках, только оно было слишком высоко и далеко, и Лизель не разглядела. Она взмолилась: — Пап, ну ладно тебе, что такое? — Она заволновалась, не расскажет ли Папа про книгу Маме. Как бывает с людьми, в тот миг Лизель занимало только это. — Ты расскажешь? — А? — Ты же понял. Расскажешь Маме? Ганс Хуберман еще смотрел — высокий, далекий. — О чем? Лизель подняла книжку: — Об этом. — И потрясла ею в воздухе, будто пистолетом. Папа растерялся. — Зачем? Лизель терпеть не могла таких вопросов. Они вынуждали ее признавать ужасную правду, изобличать себя как гнусную воровку. — Потому что я опять украла. Папа согнулся, подавшись к Лизель, затем выпрямился и положил ладонь ей на макушку. Длинными грубыми пальцами погладил ее по волосам и сказал: — Конечно нет, Лизель. Я тебя не выдам. — Тогда что ты сделаешь? Вот это был вопрос.