– Лучше будет вернуться в Ричмонд в женском платье, правда? И не одной. Что до моего Элифалета… ему бы не помешало слегка обтесаться, а подобные приключения считаются лучшим для этого средством. – Что вы, Герцогиня, – возразила я, – надобно молиться о том, чтобы приключений нам выпало как можно меньше и они поскорее закончились. Я выразилась фигурально, у меня и в мыслях не было предлагать Герцогине молиться. И все же в качестве напутственного совета она проговорила: – Никогда не проси ведьму молиться, моя Аш. Нам дано немало способов, чтобы повлиять на обстоятельства, однако молитва среди них не значится… Ну, отправляйся. И присматривай за моим мальчиком. Отошли его домой целым и невредимым, d'accord? – Oui, d'accord. Заключительное объятие с Герцогиней, с Сарой, и я стала спускаться с крыльца ведьмовского обиталища, думая о том, доведется ли когда-нибудь сюда вернуться. Пароход ли нас буксировал, обычный ли буксир… Не помню; так или иначе, утром мы вышли в открытое море на борту «Балиндио», поскольку, получив письмо Розали, я изменила свои планы. Мы шли на всех парусах, но продвигались едва-едва. «Ветер пока не поймали», – пояснил наш капитан. Дорога до пункта назначения, Балтимора, казалась очень далекой. Но меня это не опечалило; погода была хорошая, хотя и безветренная, а я вовсе не торопилась в город, где, как мне было известно, жил Эдгар По. Письму с черной каймой предшествовали другие письма от Розали, и в них она то радовалась подвигам Эдгара, то досадовала. Вроде бы он, зачисленный на военно-морскую службу, поступил в Уэст-Пойнт, но вскоре был оттуда изгнан. Тем не менее он служил, по крайней мере, при помощи пера: в печати появлялись его стихи и рассказы. Живя в городе, я потеряла Эдгара из виду, но теперь узнала, что он в Балтиморе и с ним обитает тетушка Клемм – это имя я запомнила, чтобы избегать тех, кто так зовется. Розали писала о восьмилетней девочке, кузине Клемм. И о бабушке, получавшей ту самую пенсию за генерала По, на которую все они существовали. Кроме того, в отчий дом возвратился непоседливый старший брат, Генри, которого Эдгар боготворил не меньше, чем Розали своего поэта… Постойте, Генри, должно быть, к тому времени уже умер. Да, когда мы поспешно проезжали Балтимор, Генри уже покоился в могиле; разве не известила меня об этом Розали в двух-трех сухих словах? Верно, и письмо это, написанное несколькими неделями ранее, было одно из тех трех, что лежали в одной пачке с сообщением об убийстве Мамы Венеры. Я прочла его не сразу, вопреки обыкновению тут же прочитывать новости от По и мгновенно забывать, так как меня интересовало только одно, держится ли Эдгар вдалеке от Джона Аллана. Если эти двое живут изолированно и не пишут друг другу язвительных писем – тем лучше. Однако, зная, что мой путь лежит в Балтимор, то есть через этот город, я стала перечитывать письма, следя за приключениями Эдгара и гадая, где обретается его матушка. Если бы Элайза Арнолд могла, она не преминула бы пройтись по Джеймс и полетать над Балтимором. Если это было так. Оставалось надеяться, что она слишком занята сыновьями – одним мертвым и одним на пути к смерти, – и ей не до меня. Странно было вновь видеть над головой паруса. Собственно, я почувствовала себя как дома; морскую поездку я переносила много лучше, чем Элифалет, который представлялся как мистер Райан, только что соединившийся со мной узами брака. При малейшем волнении на море бедняга Эли зеленел, как пламя сальной свечи. А уж когда ветер крепчал… Достаточно сказать, что мой приятель не жаловался и держал язык за зубами, опасаясь, похоже, что, как только он откроет рот, оттуда, вместе со словами, выскочит… что-то совсем иное. Я бы против этого не возражала. Низко с моей стороны, но я гордилась своим превосходством и не скрывала этого от Эли. Он отвечал ругательствами, а я просила разрешения пересчитать оттенки зелени на его физиономии. Он улыбался, несмотря на дурноту, я смеялась (мне давно уже не случалось так веселиться) и благодарила его за то, что он составил мне компанию. Но вот послышался крик: «Земля!» Я списала это на неопытность вестника, ведь мы еще только-только удалились от берега. Но верно, мы прибыли. Справа по борту виднелся Балтимор. У меня на запястье, привязанный ремешком, висел кошелек с деньгами, что прислала Себастьяна и дала Герцогиня. Он был ручной работы, из Герцогининой коллекции, сшит из розового шелка, и внутрь она напихала банкноты и монеты, собранные девушками – милым сестринским сообществом, будь оно благословенно. Говоря короче, у нас было более чем достаточно денег, чтобы провести ночь в Балтиморе, а в Ричмонд выехать на рассвете. Эли на это охотно согласился; он уже достаточно напутешествовался и желал только твердой почвы под ногами, покоя и места, где отлежаться. Порасспрашивав, мистер Райан вскоре нанял комнату в очень нарядном здании на углу Калвер и Лафайет-стрит, в близком соседстве с которым билось (и улавливалось слухом) самое сердце города, кипела деловая и прочая жизнь. Когда при мне впервые был упомянут этот отель, я вздрогнула. Большая надпись на вывеске читалась как проклятие: «Отель Барнума». Куда ни кинь, всюду он! Да, отелем владел тот самый Барнум, которому принадлежал обративший меня в бегство гермафродит. Но я слишком устала, чтобы возражать, и мы обосновались у Барнума. По отдельности, а вернее, вместе, но порознь. То есть мы притворялись супругами только до порога нашего номера. Долгий путь притупляет желания, а кроме того, мне предстояла миссия, главная суть которой была – убить ту, кого я любила. Кровь у меня в жилах замедлила ток. Добавлю: Элифалет любил другую. И ее нельзя было предать – это поняла бы всякая ведьма и всякая просто умная женщина. В ночь моей инициации она одолжила мне Эли, но дальше – нет. Мы сделались как брат с сестрой. Так мне представлялось, хотя единственные брат с сестрой, каких я знала, были Эдгар и Розали, а у них ничему путному нельзя было научиться. В ту ночь в отеле Барнума мы без стеснения разделись и улеглись в общую постель. И дремали до тех пор, пока стук в дубовую дверь не возвестил об обеде. Ели мы à deux[119], прямо в кровати. Нам подали свежеиспеченный хлеб и очень питательный говяжий бульон. Затем мы принялись за фаршированного фазана, и Эли так ловко управлялся с ножом, что я подумала, а не приложил ли он руку к изготовлению чучел виверр. Я прикусила себе язык, а когда мы покончили с обедом, завела разговор о ближайшем будущем. Точнее, я говорила о прошлом, но целью было настоящее и будущее, и, присматриваясь к Эли (что ему можно сказать, что нельзя?), я разворачивала свою историю, как рыболов отпускает леску. Насколько Элифалет привык к беседам о ведовстве? Об этом я могла только гадать, хотя он был сыном одной ведьмы и супругом другой. Что, если при упоминании выходцев с того света он поспешит домой, бросив меня на произвол судьбы? Он видел, как на меня подействовала ночная прогулка на кладбище Святого Иоанна, однако никто не рассказывал ему в ясных выражениях о моем альянсе со смертью, то есть я не рассказывала. И вот я стала излагать историю выборочно. Брат и сестра По – да, но не их матушка; печальная судьба Мамы Венеры, включая пожар, но не ее первая смерть и сделка, которую она, в подражание Фаусту, заключила с Элайзой Арнолд и тем продлила свое существование. О Селии я говорила немного, потому что все в Киприан-хаусе слышали мою полную исповедь. – Этот Эдвин… – начал Эли. – Эдгар, – поправила я. – Этот Эдгар… нам нужно будет отыскать его в Балтиморе? – Нет-нет. Мы здесь оказались случайно. Я не хочу видеть Эдгара По. – Ты его боишься? – Боюсь? Нет. Но от него лучше держаться подальше, с ним только и жди неприятностей. И еще Эдгар По знает о нашем побеге – Селии и моем. – И больше никто? – Нет, знают еще его сестра и Мама Венера, вернее, знали… Но только Эдгар мог бы этим воспользоваться, он ведь ненавидит своего отца и сделает все, чтобы опозорить его семью. – Понятно, – кивнул Элифалет, но я не остановилась; рассказала об этом семействе, об усыновлении, о Фрэнсис Аллан, о неверности, о незаконнорожденном брате Эдгара, чью фамилию я ношу, о том, что Джон Аллан считает Эдгара негодным рифмоплетом. – А еще деньги, – добавилая, – приправой к этому салату служат деньги: Джон Аллан богат. Восседает на груде монет и не скатит оттуда Эдгару даже пятицентовика. – Выходит, поэт… – Беден, да. Но этих двоих разделяют не только деньги, но несогласие во вкусах, темпераментах и многое другое. Я продолжала: – Мама Венера знала весь наш замысел целиком, Розали – только часть, и столько же Эдгар. Но в этих краях укрывательство беглых рабов считается, конечно, преступлением и… – И убийство тоже, – дополнил Эли. – Я… это не я… – Как я слышал, этот человек заслуживал смерти и того, что за ней последовало. – Это был намек на бесконечное и беспредельное воздаяние, уготованное Бедлоу на том свете, и, проясняя эту мысль, взгляд Эли (желто-зеленый, дымчатый, под соболиной сенью ресниц) указал вниз, где спрятаны глубины преисподней. – Скатертью дорожка в пекло… Но довольно о нем. Что с этим докучливым поэтом? – Дело вот в чем. Существуют законы (справедливые или нет, другой разговор), и Эдгару известно, что я их нарушила. То есть на законы ему, конечно, плевать. Людские законы не про него писаны – так он думает. Но он ими воспользуется, как воспользовался бы чем угодно, чтобы навредить Джону Аллану. Даже если понадобится самому стать нашим соучастником. – Или сделать соучастницей свою сестру? – Нет, только не ее… История довольно запутанная. Смотри: Розали ему не родная, а сводная сестра, Джон Аллан не раз использовал ее, чтобы вбить клин между Эдгаром и памятью его покойной матери, поскольку речь идет о… законности происхождения. Скажу одно, Элайза Арнолд не была ангелом. Эдгар убежден… Она и теперь не ангел. – Пардон? – Ничего, забудь… Аллан намекает, что ему известен отец Розали. Для Эдгара эти намеки что тычки горячей кочергой. – Аллан – вот кто ублюдок. А совсем не бедная девочка. – Вот и получается, что, заботясь о своей сестре, Эдгар как бы защищает доброе имя матери. И одновременно платит компенсацию за свой талант. – Объясни понятней. – Она… слабоумная, эта Розали. Эли постучал себе по лбу, я кивнула. – Да, слабоумная, хотя иные употребили бы более резкий эпитет. – Правильно ли я тебя понимаю?.. По-твоему, этот Эдгар готов ввязаться даже в преступление, только бы запутать и старика или бросить тень на их общее имя. – Боюсь, так оно и есть. – Пусть даже миновали годы и никто не жаждет отомстить за этого Бедлоу? – Мы не можем быть уверены, что никто не действует от лица наследников Бедлоу. И что Селию не ищут, и что ее не продали после побега. – Все верно, однако, вздумай Эдгар раскопать это старое преступление, разве не понадобятся ему мертвое тело и убийцы? – Бедлоу, наверное, очень скоро обнаружили. – А где ты? Где Селия? Кто-то из вас ему непременно нужен. – Он не получит ни меня, ни ее. Я не собираюсь рисковать. Едва рассветет, мы отсюда сматываемся иищи нас свищи. Сядем на чесапикский пакетбот, а с дальнего берега залива доберемся до Ричмонда по суше. Предложение вполне устроило моего компаньона, которому совсем не улыбалось лишнее плавание. Я же расчислила, что на Джеймс пришлось бы потратить полдня или больше, и, при всей своей нелюбви к почтовым каретам, пришла к выводу: извилистый путь вдоль речного берега будет и быстрей, и надежней. Эли раздевался, расстегивая костяные пуговицы на рубашке. – Похоже, Аш, ты слишком осторожничаешь. Даже если Эдгар случаем встретит тебя на улице – а ведь ты здесь будешь всего-то один день, а в Балтиморе сколько тысяч населения? – он тебя не узнает… такую, как ты сейчас. – Он оглядел меня всю, от лент в волосах до подола платья. – Да если бы он стоял сейчас на моем месте, ты и то бы его запросто одурачила. – Его рассуждения были логичными, а еще и лестными, и я не стала спорить. Зевая, Элифалет заявил, что ему нужно поспать. – Я еще не совсем пришел в себя после морской болезни, – пояснил он, хлопая себя по твердому, однако же больному животу. И стал убирать из кровати остатки трапезы. Тарелки, кости, серебряные столовые приборы… все с грохотом полетело на ковер. Я вспомнила слова Герцогини о том, что ему не помешало бы слегка обтесаться; пример был перед глазами. Не заставил себя ждать и следующий. Эли разоблачился и растянулся поверх легкого, как облако, покрывала. – Ты не против? – спросил он. – Ничуть. Спи… а я, пожалуй, заглотну еще стакан вина. Мне самой в ту ночь не спалось. В голове теснились мысли, но силы были на исходе, и я бы заснула, если бы рядом не работала пила, сваливая дерево за деревом, лес за лесом. Чем глубже спал Эли, тем размеренней храпел, хотя, по правде, я ничего не имела против. Я лежала под простынями. Не совсем голая, но почти; мне было нечего скрывать от Элифалета. Я придвинулась ближе, так что ощущала тепло его кожи, дыхание с запахом фруктов. (Это были вишни со сливками, наш десерт.) О да, мускусный запах его кожи также проникал мне в ноздри. Потому что лежал он на спине, поверх постели, раскинув ноги и заведя за голову руки. Я притушила лампу, но подошла к окну и раздвинула занавески, впуская лунный свет, а то Эли светился сам по себе и… Его локоны, раскиданные по подушке, – как пролитые чернила. Волосы такие густые, что, казалось, они колышутся в потоке лунного света, как водоросли в воде. Зелень глаз была спрятана, конечно, за веками, но глазное яблоко подрагивало – Эли видел сны. Он погружался в сон все глубже, уже не страшно было, что разбудишь его, но я лежала тихо-тихо. Да, мне нужно было, чтобы он спал, потому что я хотела наблюдать. В гуще теней, у основания шеи, равномерно пульсировала жилка. Полосатая тень сбегала по груди и животу к темной ямке пупка. Подтянутый живот образовывал здесь впадину, ниже выпячивался слегка-слегка, чтобы вновь изогнуться вниз, туда, где на неровной поросли черных как смоль волос покоился половой признак. Половой признак, который напрягался и подрагивал. Я, конечно, улыбнулась. Мне представилось, как утром я буду дразнить Эли, расспрашивая, что ему снилось. Не скажу теперь, в какой момент на меня напала грусть. Помню только, что лежала на боку, наблюдала за Элифалетом, легко прослеживая пальцем то один, то другой изгиб, и тут по моей щеке косо побежала одна-единственная слеза и сорвалась вниз, на подушку. Почему? Меня печалило, что я не такой полноценный мужчина, как он? Я хотела быть им или иметь его. Однажды он побывал внутри меня. Хотела ли я, чтобы это повторилось? Или перемена обстоятельств воспламенила во мне желания? Владеть им?.. Завидовала ли я Герцогине или просто хотела знать, как она нашла этого юношу и привязала к себе? Было ли это колдовство? Или просто любовь?.. Спящий Эли отвлек мои мысли лишь ненадолго, а потом я вновь принялась горевать по Маме Венере. Задумалась о завтрашней печальной миссии. Вернулась к остывшему пеплу воспоминаний о Ричмонде… Селия, не уехала ли она из Флориды? О, слишком много вопросов. Слишком много истин. И эхо их, по прошествии многих лет, звучит с этой страницы, но с меня довольно, здесь я ставлю точку.