На сей раз Варвара пожала плечами. Однако она-то понимала, что ей как никому нужно пролезть в этот самый центр, и уж постараться придется здорово. *** День Маняша провела в борьбе с отвратительной головной болью, тошнотой и общей слабостью. Руки ее все время двигались не туда и не так, как хотелось бы, ноги вообще отказывались слушаться. Поэтому в лицей она не пошла. Впрочем, никто и не настаивал, чтобы она принималась за учебу сразу после столь неудачной ночи, проведенной в отделении милиции. Мать дала ей день на восстановление сил. Леха и Абрамов, появившиеся поутру на пороге их квартиры в унисон уламывали ее не пускать дочь на улицу, хотя и без их уговоров все уже решилось положительно. Таким образом, Маняшу оставили в покое и дали возможность вдоволь поваляться в постели. Однако наслаждаться абсолютным бездельем ей не пришлось. Сначала позвонил Пашка. От Леночки и Семы он узнал об их ночных приключениях, решил поддержать особо пострадавшую. Выглядело это странно, потому что после короткого соболезнования, выраженного фразой: «Да, досталось тебе», он принялся нудно жаловаться на собственную судьбу. В частности на то, что его отец снова вернулся в матери. - Но, ты же сам этого хотел? - не поняла Маняша. - Одно дело хотеть, а другое получить это на блюдечке, - голосом человека уже пережившего большие потрясения, сообщил он, - Теперь он возжелал быть не только примерным мужем, но и снова показательным отцом. Приплелся вчера вечером, мятый какой-то, небритый, долго сидел с матерью на кухне. Они закрылись, но я точно могу сказать, он даже рыдал, как баба, представляешь?! Я думал, здорово, может теперь от меня отстанет. Раньше ведь он мне проходе не давал. Черта с два! Возвращает старые порядки. Маняша отлично знала, что отец у Пашки был уникальным в своем роде. Пока на его горизонте не мелькнул образ той хорошенькой девицы, к которой он и ушел год назад, Пашке просто житься от него не было - он контролировал его постоянно и с каким-то маниакальным упорством насаждал в доме дисциплину, постулаты которой понимал лишь он один. Он желал знать всех друзей, приятелей и даже одноклассников своего сына, причем не просто узнавать в лицо, а быть извещенным об их жизни, мыслях и стремлениях в мельчайших подробностях. Он даже блокнот завел, где каждому человеку, с которым Пашка общался отвел отдельную страницу. Потом разумеется, исходя из своих записей и размышлений, указывал сыну с кем стоит дружить, а с кем нет, и ревностно следил за тем, как последний исполняет его распоряжения. Ну, и все в таком духе: четкий контроль за тем, чтобы являлся домой вовремя, отвечал на любые вопросы и тому подобное, - в общем кошмар да и только. Понятно, отчего Пашке было впасть в отчаяние, когда его блудный родитель возник на пороге. Когда он ушел, отношения их в общем-то наладились, так как отец, как-то перестал его так уж тщательно контролировать, но теперь, пытаясь реабилитироваться в глазах семьи он уж возьмется за воспитание сына с удвоенной энергией. Будьте уверены! Все это Пашка изливал Маняше в течении часа. Потом сообщил, что зайдет за ней, чтобы вместе прогуляться и обсудить их скорбные дела. Что он понимал под «скорбными делами» Маняша могла лишь догадываться. Ломать голову ей не пришлось - телефон зазвонил снова. На сей раз была Леночка, которая сходу заявила, что она тоже разбита, однако прийти в лицей сочла своим долгом. Упрекнув ее таким образом, она рассказала о героизме Ульяны, которая выбравшись каким-то одной ей известным путем из клуба «Поноптикум», помчалась домой и, натолкнувшись там на Катерину, сообщила ей, что Маняша в беде. Так что «если бы не находчивость Ульяны, все они сидели бы до сих пор в КПЗ или еще где-нибудь». Историю своего чудесного освобождения Маняша уже знала, потому что была обеспечена несмолкающим вещателем по имени Сашка, который успел пересказать ей все в подробностях три раза по кругу до того, как ушел в школу. Отвязавшись от Леночки, Маняша вознамерилась было все таки отоспаться, но тут телефон снова разразился трелью. Теперь ее потревожил несносный следователь Сулейко. С ним она церемониться не стала, обозвала «банным листом» и кинула трубку на рычаг, заметив себе, что день теперь можно считать прожитым не зря. Два часа она тупо пялилась в телевизор, пытаясь сообразить, какую программу смотрит, а заодно и понять, как жить дальше. Почему-то казалось, что жизнь ее теперь должна круто измениться. Каким образом она пока не понимала, но ощущение того, что прошлой ночью она сделала какой-то судьбоносный шаг ее не оставляло. Гордиться ли этим или ужасаться она тоже не знала. Но было очень страшно почему-то. Потом пришел Пашка. Выглядел он изможденным. - Я его ненавижу! - с порога заявил он, - Выпить есть чего-нибудь? - С ума сошел?! - Ну, ты же у нас теперь... - тут он осекся, поняв, что шутка зашла слишком далеко, и его уже почти выставили из гостеприимного дома, - Ладно... - Он махнул рукой, - Давай прогуляемся. - Абрамов мне не советовал выходить на улицу, - заупрямилась было Маняша. - Он что врач? К тому же в твоем состоянии лучшее лекарство - свежий воздух. Поверь мне. Она все еще мялась. - Да брось ты! Чего ты боишься? Я же с тобой! Он сказал это так уверенно, что она нацепила пуховик и вышла с ним за порог. Они прошли двор наискосок, перешли улицу и оказались в сквере. Асфальтовые дорожки потемнели от сырого холода. Дул ветер, а с неба сыпалась белая предзимняя крупа - еще не снег, но уже и не дождь, а что-то среднее. На душе у Маняше было противно, как и на улице. Вспомнилось почему-то лето, как они гуляли по этому самому скверу с Лехой и ей было хорошо и спокойно, словно Леха действительно мог вселить в девушку уверенность и покой. Теперь она понимала, что была не права. Вернее поняла еще раньше, к августу, когда встретила в Турции парня по имени Коля. Весь август они гуляли по этому скверу с Колей. А потом она и в нем разочаровалась. Он оказался непроходимым тупицей и обожал слушать группу «Любе», чего она вынести никак не могла. Теперь вот почти зима и она тащиться по аллее с Пашкой, которого и раньше-то не сильно уважала, а теперь и вовсе... «Жизнь дала трещину...» - О чем ты думаешь? - он попытался взять ее за руку, но она сунула ее в карман, не оставив ему надежды. - Думаю, что везет далеко не всем. Где-то за океаном живет женщина - Мелани Гриффит и у нее муж - классный мужик Антонио Бандерес. Почему он выбрал именно эту клячу? Она же старше его, к тому же сделала уже кучу пластических операций, а он с ней живет... - Проблема нынешнего поколения в том, что все мы увлечены кино, - авторитетно заявил Пашка. - Это проблема не только нынешнего поколения, - фыркнула Маняша, - Моя мама тоже увлекалась кино. - Может быть твой Бандерес - гнусная зануда, почем ты знаешь? - Может быть, - поджала плечами она, - Ему бы я все простила. - Но он же далеко! - Вот в этом-то и весь фокус. И еще у меня с английским нелады. - Не знаю почему, но с тобой мне спокойно, - неожиданно и совсем по взрослому признался Пашка. Маняша даже поперхнулась, замерла и покосилась на него. Может быть ей и показалось... но теперь он действительно стал выше ростом и каким-то симпатичным. Словом, таким, каким мог бы быть лет через пять, когда закончит школу и поступит на свой юридический. Он не заметил ее удивления: - Я могу рассказать тебе о чем угодно. Об отце, о матери, о себе... Такое ощущение, что у меня от тебя вообще нет секретов. Интересно, почему? - А от Леночки? - А ей я вообще ничего не рассказываю. - Странно... - Вот и я думаю, что странно. А Леха тебе все рассказывает? - Понятия не имею. - А ты ему? - А с чего ты взял, что я тебе все рассказываю. Я с тобой вообще молчу. Это ты говоришь. - Мне кажется, что я все о тебе знаю. - Даже то, что я хочу стать фотомоделью? - Правда? - Ну, это секрет. Я даже матери пока не говорю. Он решительно вытащил ее руку из кармана и обхватил запястье своими теплыми пальцами. - Мне кажется, мы должны гулять вместе. Маняша почувствовала волнение, которое из легкого грозило перерасти в довольно серьезное. Во всяком случае, голос ее предательски дрогнул: - Мы же и так вместе гуляем. - Я не это имею в виду. Мы друзья, это понятно. Но рано или поздно все должно измениться... - Паш, мы все шестеро - друзья. Я, ты, Леночка, Леха, Абрамов и Сема. - Мы с тобой, - он остановился и посмотрел ей в глаза. То ли похмелье было сильным, то ли его взгляд слишком откровенным, но у Маняши вдруг закружилась голова. Она закрыла глаза. - Так-так-так! - проскрипело над ухом, - Парочка новых голубков или идейный променад? Сохов, который был выше Пашки на целую голову и намного шире в плечах мерзко ухмыльнулся. Маняша прикрыла рот рукой и инстинктивно покосилась по сторонам, ища спасительного прохожего. Но они были совершенно одни, сквер будто бы вымер: ни тебе мамаш, гуляющих со своими малышами, ни пассажиров, идущих от автобусной остановки к домам - никого. - Да чего вы струхнули? - Сохов хохотнул и перекинул зубочистку из одного уголка рта в другой, - Детки, я же не бармалей! - Это еще не доказано, - буркнул Пашка. - А ты поаккуратней, малявка, - Сохов, видимо, шутил из последних сил. А взгляд его был злым, и глаза как-то неприятно бегали из стороны в сторону. - Ну, чего тебе нужно? - Маняша возненавидела себя за этот плаксивый тон, она старалась быть храброй, но ноги у нее подкосились, и она уцепилась за Пашку, как утопающий за соломинку, - Я же ничего в милиции не сказала. - А чего интересного ты можешь сообщить милиции? - он прищурился и нервно передернул плечами. Она поняла, что проговорилась. - Значит так, - не дождавшись ответа, подытожил Сохов, - Я должен отвести тебя к кое-кому... Он протянул к ней лапищу. Маняша еще сильней вцепилась в Пашкин локоть: - Никуда я не пойду! - Да не бойся ты, ничего с тобой не будет. Просто поговорим. Что-то в его спокойном добродушии было не так. Доброта - это конечно, напускное. Сохов не может источать доброту по природе... И тут Маняша поняла, что он сам страшно боится. Все вчерашние разговоры в КПЗ, про то как мафия расправляется с проколовшимися сотрудниками, всплыли волной в памяти, и ее затрясло. - Нет! - взвизгнула она, - Нет! Не трогай меня.