— Нет. Ни полиция, ни Министерство юстиции не обязаны делиться с нами информацией о письмах. Если даже они существуют. Конечно, не обязаны. Это ведь не меня судят за убийство и покушение на убийство. Досадная ирония правосудия. Дона Кинкейд и ее защитники имеют доступ ко всем добытым стороной обвинения уликам, включая письма к Кэтлин Лоулер, в которых Джек Филдинг нелестно отзывался обо мне. Мне же о них ничего не скажут, а их содержание я узнаю лишь тогда, когда они будут предъявлены в суде и использованы против меня. У жертв нет никаких прав, когда их мучают, и совсем мало потом, в течение всего утомительно неторопливого процесса уголовного расследования. Раны не заживают и даже множатся, и наносят их все кому не лень: адвокаты, средства массовой информации, присяжные и свидетели, заявляющие, что такие как я виноваты сами и получили по заслугам. Вы понятия не имеете, как с вами тяжело, как вы суровы к людям… вас бы стоило оттрахать… — Беспокоишься из-за того, что там может быть? — спрашивает Леонард. — Если то, что она сказала, правда, в письмах я представлена не в самом приятном свете. Их интерпретируют в ее пользу. Я имею в виду, конечно, Дону Кинкейд, имя которой я не произношу вслух. Темнеет. Я стою на тротуаре. Мимо идут люди, проносятся машины, и их свет слепит мне глаза. Чем сильнее меня унизят, чем глубже оскорбят, тем меньше будут доверять моим показаниям, тем слабее будут симпатии присяжных. — Давай так. С письмами будем разбираться, когда они выплывут на свет божий. — Леонард советует не изводить себя из-за того, что еще не случилось. — Еще одно. — Я перехожу к делу. — С тобой не связывалась Джейми Бергер? — Из прокуратуры? — Она самая. — Нет, не связывалась. А должна была? — Кертис Робертс… — Это имя упоминала Тара Гримм. — Что можешь о нем сказать? — Адвокат-волонтер, участвует в проекте «Невиновность», работает в одной фирме в Атланте. — То есть представляет интересы Кэтлин Лоулер бесплатно. — Вероятно. — А какой интерес может представлять Кэтлин Лоулер для проекта «Невиновность»? С юридической стороны есть какие-то вопросы относительно справедливости вынесенного ей приговора за непреднамеренное убийство? — Я только знаю, что звонил он по ее поручению. Помня данную мне инструкцию — пользоваться платным телефоном, — решаю ни о чем больше не спрашивать. Интересно почему? Если указание исходит от Джейми Бергер, то, возможно, она считает, что мой сотовый прослушивается. Обещаю Леонарду поподробнее поговорить попозже и прошу его вернуться к прерванному обеду. Перехожу на противоположную сторону улицы — будь что будет. Я не знаю, какие окна у Джейми, наблюдает ли она за мной и каково ей смотреть из мира, в котором нет больше Люси. Я бы не хотела потерять мою племянницу. Не хотела бы, узнав ее, потерять. В доме нет даже швейцара, так что я нажимаю кнопку интеркома 8SE, и электронный замок после долгого и громкого жужжания щелкает, как будто тот, кто меня впускает, знает, даже не спрашивая, что это именно я. Второй раз за день я ищу взглядом камеры наблюдения и нахожу одну в углу над дверью. Ее белый корпус практически сливается с белой стеной. Если Джейми видит меня на мониторе, то и камеру, видящую в темноте, скорее всего установила именно она. Никаких свидетельств того, что системой безопасности оснащен весь дом, я не вижу — только электронные замки и интерком. Интересно. Если Джейми пошла на то, чтобы установить камеру наблюдения, значит, Саванна для нее не просто тихий уголок. Уже открывая дверь, я чувствую за спиной движение и оборачиваюсь — человек в мотошлеме с отражателями соскакивает с велосипеда и прислоняется к фонарному столбу в конце дорожки, возле улицы. — Джейми Бергер? — Голос женский. Незнакомка снимает рюкзак, открывает его и достает большой белый пакет. — Нет, я — не она, — отвечаю я. Женщина в шлеме направляется ко мне. На белом пакете название ресторана. Она нажимает кнопку и произносит в интерком: — Доставка для Джейми Бергер. Я придерживаю открытую дверь. — Могу захватить, я туда же. Сколько? — Два текка-маки, два унаги-маки, два калифорния-маки, два салата с водорослями. Рассчитались кредиткой. — Она подает мне пакет, я ей — десятку. — Как всегда, по четвергам. Приятного вечера. Я закрываю за собой дверь и поднимаюсь на лифте на последний этаж. Иду по пустому, устланному ковром коридору к юго-восточному углу. Глядя еще в одну камеру, нажимаю кнопку звонка. Тяжелая дубовая дверь открывается, и все, что я хотела сказать, смывает волна изумления. — Док, — говорит Пит Марино, — только не заводись. 8 Он жестом предлагает мне войти, словно это его квартира. Глаза за немодными, с проволочным ободком очками серьезные, линия рта жесткая, и в первый момент это действует мне на нервы. — Джейми вот-вот вернется. — Он закрывает дверь. Мое изумление выливается в неприкрытый гнев, как только я окидываю его взглядом — от макушки лоснящейся бритой головы и широкого лица до холщовых туфель на каучуковой подошве, которые он носит без носков. В гавайской рубашке его плечи выглядят более массивными и широкими, а живот не слишком выпячивается. Мешковатые зеленые рыбацкие шорты с большими карманами едва держатся на бедрах и достают почти до колен. Он загорел, за исключением верхней части шеи под подбородком. Марино где-то плавал на лодке, а может, нежился на пляже, в общем, был там, где тепло и даже жарко, поскольку его кожа стала красновато-коричневой. Даже лысая макушка и кончики ушей коньячного цвета, а вот вокруг глаз бледные пятна. Носил солнечные очки, но не кепку, — я так и вижу его белый грузовой фургон, бардачок которого забит брошюрами о сдаваемых напрокат лодках. Я думаю о салфетках из фастфудовых ресторанчиков. Марино обожает куриные окорочка и бисквиты от «Боджанглз» и «Попайз» и часто жалуется, что в Новой Англии жареная пища не столь популярна, как на Юге. В последнее время он частенько отпускал комментарии о подержанных, но потребляющих слишком много горючего грузовиках и продающихся буквально за бесценок лодках и о том, как ему не хватает солнца и тепла. Я припоминаю одну его фразу, обеспокоившую меня, которую он бросил на прощание, когда заходил в начале этого месяца в мой офис. Он сказал, что ему представилась возможность наконец-то как следует отдохнуть. Он хотел порыбачить, да и календарь позволял: последнее его дежурство в ЦСЭ приходилось на пятнадцатое июня. Как раз в середине этого месяца Марино и исчез, и почти в то же самое время случилось кое-что еще. Мне перестала поступать электронная почта от Кэтлин Лоулер. Ее перевели в блок «Браво». Внезапно она пожелала, чтобы я навестила ее в женской тюрьме штата Джорджия, пояснив, что хочет поговорить о Джеке Филдинге. Леонард Браззо решил, что мне следует согласиться, а затем я узнала, что и Джейми Бергер тоже здесь. Теперь-то, оглядываясь назад, я понимаю, что случилось. Марино мне солгал. — Она подвезет ужин, — говорит он, забирая у меня бумажный пакет с суши. — Настоящую еду. А эту рыбную приманку я не ем. Замечаю письменный и журнальный столики, пару стульев, стоящих у дальней стены, два лэптопа, принтер, книги, блокноты и грудой сваленные на полу папки. — Не думаю, что наш разговор сложился бы лучше в ресторане, — добавляет Марино, ставя пакет на барную стойку. — Ничего не могу сказать по этому поводу, да и вообще я не понимаю, почему ты здесь. Или, если быть точной, почему здесь я. — Хочешь чего-нибудь выпить? — Не сейчас. Я прохожу мимо висящего на стене, рядом с настенной вешалкой, монитора и на мгновение улавливаю запах сигарет. — Я знаю, что ты думаешь черт знает что. Ну и ладно, я не обижаюсь, — произносит Марино и, раскрывая пакет, хрустит бумагой. — Засуну-ка я все это в холодильник. Ты только не кипятись, док… — Обойдусь как-нибудь без твоих советов. Ты что, снова куришь? — Черт, да нет же. — Я чувствую запах сигарет. И в том фургоне, который я не заказывала, тоже пахло сигаретами да еще чем-то вроде дохлой рыбы и фастфудом не первой свежести, а в бардачке валялись странные брошюры. Ради бога, скажи мне, что ты не начал снова курить. — После всего того, через что я прошел, чтобы бросить, я к сигаретам даже и не притронусь. — Кто такой капитан Линк Майклз? — Я припоминаю название одной из брошюр в бардачке. — «Круглогодичная рыбалка с капитаном Линком Майклзом». — Чартер в Бофоре. Отличный парень. Раза два-три выходил с ним в море. — И был без кепки либо вообще не защищался от солнца, да? А как же рак кожи? — У меня его больше нет. — Он осторожно касается макушки загоревшей лысой головы, на которой несколько месяцев назад ему удалили парочку карцином. — Если пятна ушли, это еще не означает, что можно торчать на солнце! Ты должен всегда носить головной убор. — Его сдуло ветром, как только мы ударили по газам. Вот немного и обгорел. — Он проводит ладонью по макушке. — Полагаю, пробивать номера того фургона, на котором я сегодня каталась, даже и не стоит. Думаю, мы оба знаем, что в «Лоукантри консьерж коннекшн» он не вернется, — говорю я. — И кто же в нем курил, если не ты? — «Хвоста» за тобой не было — вот что главное, — отвечает он. — За фургоном никто не следил. Я просто забыл выбросить из бардачка все лишнее, только и всего. Надо было догадаться, что ты туда заглянешь. — Тот паренек, что подогнал его мне, кто это был? Что-то не верится, что он действительно работает в какой-то компании по прокату автомобилей для ВИП-персон под названием «Лоукантри консьерж коннекшн». Это твой прокатный фургон, да? А у того капитана есть парнишка на подхвате, которого ты за мной и отправил? — Фургон не прокатный, — говорит Марино. — Что ж, теперь, я полагаю, мне понятно, почему Брайс не перезвонил мне сегодня. У меня есть ощущение, что на него оказали давление, а не перезвонил он потому, что ты что-то нашептал ему у меня за спиной и принудил к сотрудничеству, сказав, что действуешь в моих же интересах. Отменить бронь гостиничного номера тоже ты ему посоветовал? — Не важно, раз уж все в порядке. — Боже правый, Марино, — бормочу я, — зачем тебе понадобилось просить Брайса снять бронь? Что, черт возьми, с тобой такое? А если б там не нашлось другой комнаты? — Я знал, что найдется. — Я могла разбиться в этом проклятом фургоне. На нем же невозможно ездить! — Раньше с ним проблем не возникало. — Он хмурится. — Да и что с ним не так? Я бы никогда не подогнал тебе какую-нибудь рухлядь. И я бы обязательно узнал, если б машина сломалась. — Рухлядь — это еще мягко сказано, — отвечаю я. — То мчится, то едва ползет, то его водит из стороны в сторону, как будто у него приступ эпилепсии. — Прошлой ночью прошел сильный дождь. Южную Каролину вообще накрыло штормом, было даже хуже, чем здесь. Лило как из ведра, а он у меня на улице стоял. Придется новый уплотнитель на капот ставить. — Южную Каролину? — А может, свечи зажигания намокли. Может, когда ты припарковалась у тюрьмы, они намокли еще больше, а может, Джой наскочил на какую-нибудь рытвину или колеса чуть расшатались. Хороший парень, но тупой как пробка. Ему бы надо было позвонить мне, раз уж с фургоном все так хреново. В общем, извини, что так получилось. Я тут квартирку неподалеку снимаю. В Чарльстоне, кондо возле аквариума, рядом с пирсом, — отсюда недалеко на машине или мотоцикле. Собирался сказать тебе, но тут случилось это.