— Интересно, что вы слышали эту версию, — отвечаю я, размышляя о том, откуда появилась столь абсурдная интерпретация. — Да, ваш интерес к Кэтлин для меня загадка, — почти шепотом произносит Тара. — По-моему, это не самое благоразумное решение для человека, находящегося в вашем положении. Я так и сказала мистеру Браззо, но, разумеется, разъяснять ваши истинные мотивы он не пожелал. Как и не объяснил, с чего это вы так добры к ней. Что она имеет в виду? Непонятно. — Позвольте выразиться более определенно, — говорит Тара Гримм. — Внутренним распорядком определены часы, когда заключенные, имеющие право на электронную переписку, допускаются в компьютерный класс. Все их письма проверяются системой электронной почты нашей тюрьмы, которая контролирует и фильтрует переписку. Я знаю, что Кэтлин писала вам на протяжении последних месяцев. — Тогда вы также знаете и о том, что я ни разу не ответила. — Я в курсе всех контактов заключенных с внешним миром, не важно, электронные это письма или написанные от руки и отправленные по почте. — Она делает паузу, словно только что произнесенная фраза должна мне о чем-то говорить. — У меня есть предположение насчет того, какую вы преследуете цель и почему так дружелюбны и открыты с Кэтлин. Вам нужна информация. Скорее всего, вас беспокоит вопрос, кто в действительности стоит за приглашением Кэтлин. И чего может хотеть этот человек. Уверена, мистер Браззо рассказал вам о ее проблемах. — Я бы предпочла услышать о них от вас. — Сексуальное насилие по отношению к несовершеннолетним никогда особенно не приветствовалось в тюрьмах, — неторопливо, задумчиво говорит Тара Гримм. — Кэтлин уже давно отбывала приговор, когда я приступила к работе здесь. Только она оказывалась на свободе, как снова и снова попадала во всякие неприятности. После первого заключения она успела получить еще шесть приговоров и постоянно попадала сюда, потому что на свободе ее, похоже, никогда не уносило дальше Атланты. В основном ее судили за преступления, связанные с наркотиками, а теперь вот за убийство подростка, имевшего несчастье проезжать на скутере через перекресток, когда Кэтлин рванула на красный свет. Получила двадцать лет и обязана отсидеть восемьдесят пять процентов срока, прежде чем получит право на досрочное освобождение. Если не вмешаться, она, наверно, проведет здесь остаток своих дней. — А кто может вмешаться? — Вы лично знакомы с Кертисом Робертсом? Это адвокат из Атланты, который связывался с вашим адвокатом, чтобы пригласить вас сюда. — Нет. — Не думаю, что кто-то из заключенных знал о том давнем совращении несовершеннолетнего, пока в новости не попали ваши массачусетские дела, — говорит она. Я не помню, чтобы в новостях как-то упоминалась Кэтлин Лоулер, а ее перевод в блок «Браво» мне объяснили тем, что она восстановила против себя других заключенных. — Кое-кто решил проучить ее за то, как она обошлась с вашим заместителем, когда он был еще мальчишкой, — добавляет Тара. Я совершенно уверена в том, что о тех давних отношениях Кэтлин Лоулер с Джеком Филдингом в новостях не рассказывали. Я бы знала об этом. И Леонард Браззо ни о чем таком тоже не упоминал. Думаю, это неправда. — Плюс еще этот мальчишка на скутере, которого она сбила, потому что села за руль пьяная. Многие из находящихся здесь женщин — матери, доктор Скарпетта. И бабушки. Есть даже несколько прабабушек. У большинства наших заключенных есть дети. Тому, кто обидел ребенка, здесь снисхождения не будет, — продолжает она медленным, спокойным голосом, в котором, однако, слышится металл. — До меня дошли кое-какие слухи, и я, заботясь о безопасности самой Кэтлин, перевела ее в блок «Браво», где она и останется до тех пор, пока я не сочту, что опасность миновала. — Хотелось бы знать, что именно сообщали в новостях. — Я стараюсь вытянуть из нее детали того, что, подозреваю, является полнейшей выдумкой. — Похоже, именно этот выпуск я пропустила. Не припоминаю, чтобы где-то в новостях имя Кэтлин упоминали в связи с массачусетскими делами. — Возможно, кто-то из заключенных или охранников узнал о прошлом Кэтлин, — уклончиво отвечает Тара. — О том, что она осуждена за преступление на сексуальной почве. Такие слухи здесь распространяются мгновенно. В женской тюрьме эта статья не самая популярная. Преступления против детей здесь не прощают. — А вы сами тоже видели тот выпуск? — Не видела. — Она смотрит на меня так, словно пытается что-то вычислить. — Просто хочу выяснить, не могло ли быть другой причины, — добавляю я. — Думаете, могла быть… — На вопрос эта фраза не походила. — По поводу этого посещения со мной связались две недели тому назад. Точнее, связались с Леонардом Браззо, — напоминаю я. — По времени это совпадает с переводом Кэтлин в отделение строгого режима и лишением ее доступа к электронной почте. Мне остается лишь предположить, что слухи начали распространяться примерно в то же время, когда меня попросили о встрече с ней. Правильно? Она выдерживает мой взгляд с непроницаемым лицом. — Мне только интересно, было ли в новостях хоть что-то. Вот и сказала. 3 Убийства в Северо-Восточном Массачусетсе начались около восьми месяцев назад, и первой жертвой стал ведущий игрок футбольной команды местного колледжа, чье изуродованное обнаженное тело обнаружили в Бостонской гавани неподалеку от поста береговой охраны. Тремя месяцами позже на заднем дворе собственного дома в Салеме погиб мальчик, ставший, предположительно, жертвой ритуала черной магии, — ему в голову выстрелили из пневматического молотка. Следующим стал студент Массачусетского технологического института, которого убили инжекторным ножом в Кембриджском парке, и, наконец, последним оказался Джек Филдинг, застреленный из собственного пистолета. Нас пытались убедить, будто именно Джек убил всех этих людей, а потом и себя, тогда как на самом деле все они погибли от руки его биологической дочери. Возможно, ей и удалось бы выйти сухой из воды, если бы не неудавшееся покушение на мою персону. — О Доне Кинкейд в средствах массовой информации говорили много всякого, — объясняю я Таре Гримм. — Но мне не случалось слышать о Кэтлин и ее прошлом. Если уж на то пошло, в новостях не было ни слова об их отношениях с Джеком. По крайней мере, мне об этом неизвестно. — Нам не всегда удается перекрыть доступ внешним влияниям, — загадочно произносит Тара. — Родственники приезжают и уезжают. Адвокаты. Бывают и влиятельные люди, мотивы которых не всегда очевидны. Они постоянно что-то затевают, подталкивают кого-то на опасный путь, и в результате заключенная лишается тех немногих привилегий, которые имела, а иногда и много большего. Мне ли вам рассказывать, сколь часто эти добрые самаритяне, эти либеральные праведники являются сюда с намерением что-то поправить, но учиняют лишь еще большее зло и подвергают риску многих людей. Может быть, вам стоит поинтересоваться, чего ради кто-то приезжает сюда из Нью-Йорка и сует нос в наши дела. Я встаю со стула, сделанного здесь же, в тюрьме. Он такой же жесткий и массивный, как сама начальница этой тюрьмы, ведь это по ее приказу изготовили всю мебель в кабинете. Через открытые жалюзи вижу женщин в серой тюремной форме, работающих на цветочных клумбах, они выпалывают траву вдоль дорожек и у заборов, выгуливают собак. Небо приобрело угрюмый свинцовый оттенок. Я спрашиваю Тару Гримм, кого она имеет в виду, кто именно приезжает сюда из Нью-Йорка. — Джейми Бергер. Полагаю, вы с ней подруги. — Она выходит из-за стола. Я не слышала это имя несколько месяцев, и одно лишь упоминание о нем отдается болью и ощущением неловкости. — Она ведет расследование, и мне неизвестны подробности, да и не полагается их знать, — говорит она, имея в виду главу отдела сексуальных преступлений офиса окружного прокурора Манхэттена. — У нее большие планы, и она очень не хочет, чтобы что-то просочилось в прессу или куда-то еще. Вот почему я чувствовала себя не слишком комфортно, ссылаясь на нее в разговоре с вашим адвокатом. Но потом я подумала, что вы все равно узнаете, чем объясняется интерес Джейми Бергер к женской тюрьме Джорджии. — Мне ничего не известно о расследовании, — осторожно повторяю я, стараясь не выдать охвативших меня чувств. — Похоже, вы говорите правду. — Во взгляде Тары вызов и обида. — Похоже, то, что я сейчас сказала, для вас новость, и это хорошо. Не люблю, когда люди объясняют свои действия одной причиной, а на деле руководствуются другой. Не хотелось бы думать, что ваше посещение Кэтлин Лоулер всего лишь уловка, скрывающая ваше участие в делах другого лица. Хотелось бы надеяться, что вы здесь действительно для того, чтобы помочь Джейми Бергер. — Я не имею никакого отношения к тому, чем она занимается. — Вы можете иметь отношение и не знать об этом. — Не представляю, как мой визит к Кэтлин Лоулер может быть связан с тем, что делает Джейми. — Вы, конечно, в курсе того, что Лола Даггет — одна из наших, — говорит Тара, и получается это у нее как-то странно, словно самая печально знаменитая заключенная такое же ценное приобретение, как списанная гончая, наездник родео или редкое растение из питомника. — Доктор Кларенс Джордан и его семья, 6 января 2002 года, здесь, в Саванне, — продолжает начальница тюрьмы. — Незаконное вторжение среди ночи, но только мотивом было не ограбление. Судя по всему, убийство ради убийства. Их резали и рубили, пока все они не умерли в своих постелях, все, за исключением маленькой девочки, одной из близняшек. За ней гнались по лестнице и настигли уже у самой двери. Я помню, что присутствовала на презентации этого дела в Лос-Анджелесе, где несколько лет назад проходило ежегодное совещание Национальной ассоциации судебно-медицинских экспертов. Выступал доктор Колин Денгейт. Много говорили о том, что в действительности произошло в доме жертв и каким образом туда можно было попасть, и я припоминаю, что убийца сделал себе сэндвич, выпил пива, попользовался ванной и туалетом и даже не удосужился смыть за собой. Меня все время не оставляло впечатление, что место преступления оставляет больше вопросов, чем дает ответов, и что улики не представляют однозначной картины. — Лолу Даггет застали за стиркой своей испачканной кровью одежды. Давая объяснения, она громоздила одну ложь на другую. Наркоманка, подверженная вспышкам ярости и не умеющая себя контролировать. Впечатляющий перечень правонарушений и стычек с представителями закона. — По-моему, есть предположение, что преступников могло быть больше, что это дело рук не одного человека. — У нас здесь исполняется закон, так что уже осенью Лоле придется давать объяснения перед Богом. — То ли ДНК, то ли отпечатки пальцев так и не были идентифицированы. — Я начинаю припоминать детали. — Еще одно подтверждение версии, что те преступления — дело рук не одного человека. — Этой линии придерживалась ее защита, поскольку ничего более правдоподобного они не смогли придумать. Они не смогли объяснить, как кровь жертв могла оказаться на ее одежде, если она в этом не участвовала. Вот и изобрели вымышленного соучастника, на которого Лола могла бы свалить всю вину. — Тара Гримм выходит вместе со мной в коридор. — Не хотелось бы думать, что Лола окажется на свободе, а это вполне возможно, несмотря на то что права на подачу апелляций у нее больше нет. По всей вероятности, были затребованы новые экспертизы уже имеющихся вещественных доказательств, что-то насчет ДНК. — Если это так, то у правоохранительных органов, у суда должна быть на то веская причина. — В конце коридора, у пропускного пункта, разговаривают друг с другом охранники. — Не могу представить, чтобы Бюро расследований Джорджии, полиция, прокуратура или суд дали разрешение на повторное исследование улик без достаточных на то оснований. — Полагаю, не исключена возможность пересмотра приговора. Если на то пошло, другие ведь добиваются досрочного освобождения за примерное поведение. Всякое может случиться, даже побег. — За холодным прищуром глаз стальной блеск нескрываемой злобы. — Джейми Бергер не вытаскивает людей из тюрьмы, — отвечаю я. — У нее другой профиль. — Теперь, похоже, вытаскивает. Блок «Браво» она не просто так посещала. — Можете уточнить, когда это было? Когда она приезжала сюда? — Я так понимаю, у нее есть жилье в Саванне, место, где она проводит отпуск. Убежище. Так поговаривают. — Тара Гримм пожимает плечами — мол, слухи и ничего больше, — но я уверена, за этим кроется что-то еще. Если Джейми приезжала в тюрьму для встречи с кем-либо из приговоренных к смертной казни, она прошла тот же путь, что и я сейчас. И первым делом посидела с Тарой Гримм. Конечно, это был не визит вежливости. Убежище? От чего ей прятаться? С какой целью? Такое поведение было совершенно не характерно для той Джейми Бергер, прокурора Нью-Йорка, которую я знала. — Сначала она приезжала, а теперь вот вы здесь, — говорит начальница тюрьмы. — По-моему, вы не из тех, кто верит в совпадения. Я скажу надзирателям, что фотографию разрешено пронести и оставить Кэтлин. Она отступает в свой кабинет, а я иду по длинному, выкрашенному синей краской коридору к пропускному пункту, где сотрудник в серой форме и бейсболке просит вынуть все из карманов. Содержимое предлагается поместить в пластиковую корзину, и я передаю водительское удостоверение и ключи от фургона, поясняя, что начальство разрешило пронести фотографию. Сотрудник говорит, что его уже об этом предупредили. Меня проверяют металлодетектором и обыскивают, после чего выдают красный бейджик на застежке, на котором написано, что я являюсь официальным посетителем под номером семьдесят один. На правую ладонь ставят секретный пароль, видимый только в ультрафиолетовых лучах, — он послужит мне пропуском на свободу. — Попасть сюда можно, но если на вашей ладони не окажется штампа, то выйти отсюда вы уже не сможете, — произносит дежурный, и я не могу определить, то ли он так шутит, то ли здесь что-то еще. Зовут его, судя по именной табличке, М. П. Мейкон. Связавшись по радио с центральной диспетчерской, он дает команду открыть ворота. Что-то громко гудит, и зеленая металлическая дверь тяжело уходит в сторону, открывается и со щелчком закрывается за нами. Потом открывается вторая. Прописанные красным правила для посетителей предупреждают о том, что я вступаю в отделение строгого режима. Пол только что натерли, и подошвы моих лоферов липнут к нему. Я следую за Мейконом по серому коридору с запертыми металлическими дверьми и выпуклыми зеркалами на каждом углу. Мой сопровождающий мощного телосложения, он внимателен и напряжен, словно солдат, готовый к любым неожиданностям. Карие глаза постоянно прощупывают пространство. Мы подходим к другой двери, которая открывается дистанционно, и оказываемся в разогретом дворе. Над нашими головами проносятся, словно спасаясь от подступающей опасности, низкие рваные тучи. В отдалении сверкает молния, слышны раскаты грома, и первые капли дождя, крупные, размером с четвертак, лупят по бетонной дорожке. В воздухе ощущается запах озона и свежескошенной травы; пока мы идем, дождь успевает вымочить насквозь тонкий хлопок моей рубашки. — Я думал, он еще повременит. — Надзиратель Мейкон смотрит вверх на темное всклокоченное небо, готовое в любую секунду излиться струями дождя прямо на нас. — В это время года такое каждый день. С утра светит солнце, небо голубое, лучше и быть не может. А потом, часа в четыре, налетает буря. Но зато воздух становится свежим. Вечер сегодня будет приятный, нежаркий. Нежаркий для этой поры. В июле или августе сюда лучше не приезжать. — Я жила когда-то в Чарльстоне. — Ну тогда вам это знакомо. Если бы я мог взять летний отпуск, то отправился туда, откуда вы сейчас приехали. В Бостоне должно быть градусов на двадцать холоднее, — добавляет он. Мне не очень нравится, что ему известно, откуда я прибыла. Впрочем, догадаться нетрудно, напоминаю я себе. Любой проверяющий видит, что я работаю в Кембридже, а ближайший аэропорт — Логан — в Бостоне. Мейкон отпирает внешние ворота и ведет меня по дорожке, обнесенной высоким забором с витками колючей проволоки по обеим сторонам. Блок «Браво» ничем не отличается от других, но, когда входная дверь щелкает, открываясь, и мы входим внутрь, я словно ощущаю коллективное страдание и тяжелую, угнетенную атмосферу, исходящие, кажется, и от серых шлакобетонных блоков, и от гладкого серого бетона, и от тяжелой зеленой стали. Дежурная комната второго уровня находится за односторонним зеркальным стеклом прямо напротив входа. Там же располагаются прачечная, ледогенератор, кухня и ящик для жалоб. Интересно, этим ли путем проходила Джейми Бергер, когда приезжала сюда. Интересно, о чем она говорила с Лолой Даггет, связано ли это с переводом Кэтлин Лоулер и какое все это может иметь отношение ко мне. Приезжать сюда, чтобы намеренно навредить кому-то, не в характере Джейми. Я не могу поверить, что это она была источником слухов о прошлом Кэтлин Лоулер. Эти слухи спровоцировали враждебность по отношению к ней среди других заключенных. Джейми умна, проницательна и весьма осмотрительна. А еще крайне осторожна. По крайней мере, так было раньше. Я не виделась с ней шесть месяцев и понятия не имею, что происходит в ее жизни сейчас. Моя племянница Люси не вспоминает о ней и о том, то между ними произошло, а я и не спрашиваю. Надзиратель Мейкон отпирает маленькую комнату с широкими окнами из зеркального стекла по обе стороны от стальной двери. Внутри — белый стол «формика» и два синих пластиковых стула. — Пожалуйста, подождите здесь, я приведу мисс Лоулер, — говорит он. — Должен предупредить на всякий случай, что она любит поговорить.