Трудное дело закончено. И опять тишина над лесами и долами, над покореженными пушечными лафетами, над повозками, опрокинутыми вверх колесами… И снова то здесь, то там над насыпью высунется шапка — блин или меховой треух. С любопытством поглядывают шведские солдаты на русских. На нашей стороне встал во весь свой небольшой росточек верткий Трофим Ширяй. Он делает несколько шагов и садится на бугор неподалеку от вала. Не спеша достает из заплечного мешка краюху хлеба, разламывает ее, бережно подбирает крошки. Сотни глаз внимательно следят, что будет дальше. Трофим посыпает хлеб солью и принимается за еду. К Ширяю подходят несколько человек наших. На той стороне солдаты тоже столпились кучкой. — Эгей, мужики! — крикнул Ширяй шведам. — Кто по-русски разумеет? На ниеншанцском валу выпрямился долговязый детина, в короткой шинеленке, закивал головою: — Я понимай, я понимай. — Хлебушка хошь? — спросил Трофим. Швед осклабился: — Давай! — Погодь, — остановил его сиповщик, — сначала отгадай загадку. — Какой загадка? — разочарованно протянул швед. — А вот слушай. Наши обступили Трофима. Королевский солдат подвинулся вперед, чтобы не пропустить ни слова. — Что такое, — раздельно и громко спросил Ширяй, — комовато, ноздревато, и губато, и горбато, и кисло, и пресно, и вкусно, и кругло, и легко, и мягко, и твердо, и черно, и бело, и всем людям мило? Швед озадаченно мотал головой. — Горбато? Не понимай. Всем мило? Не понимай. — Экий косноязыкий, — с сожалением сказал Трофим, — что с тебя возьмешь? Вот разгадка! — и, размахнувшись, забросил на крепостной вал полкраюхи, — хлеб всем людям мил! Оттуда тотчас полетел вниз большой ломоть шведского хлеба. На том и на другом валу долго жевали, толковали, спорили. Наконец Ширяй объявил шведам: — Ваш хлебушек побелей, а наш повкусней. Обиды в этом не было. С обеих сторон беззлобно засмеялись. Но швед, который утверждал, что он русский язык «понимай», стал требовать, чтобы ему загадали новую загадку. Сиповщик не заставил себя просить. Хитро глянул и молвил: — Маленький мужичок, костяная шубка. Что такое? От удивления шведский солдат задохнулся, покраснел. Издали он смотрел на низенького, такого немудрого на вид, русского, видно было, как двигаются вниз-вверх белесые ресницы. — Опять не понимаешь? — спросил Трофим. — Так это же орех! Слово было незнакомо шведу, он повторил его, разводя руками. Ширяй подмигнул товарищам, будто предупреждая — сейчас начнется потеха. — Орех — не знаешь? — прокричал он на ту сторону. — Орешек! Нотебург! Королевский солдат насупился и вдруг показал кулак. — Нотебург наш! — завопил он. — Ага, понял, — обрадованно произнес Трофим, и лицо его разъехалось в лукавой улыбке, — как не понять, если тебе там по морде дали! — Нотебург наш! — орал швед. — Нотебург будет наш! Неудачливый отгадчик порывался вперед, рассчитаться за насмешку. По всей линии русских войск прокатился хохот. Тем, кто не расслышал разговора сиповщика с королевским солдатом, товарищи повторили его слово в слово. Полковник Голицын на черном жеребце проскакал от фельдмаршальского шатра, бросил поводья. — Чего зубы скалите? — спросил гневливо и, не дожидаясь ответа, приказал: — В окопы, к оружию! Снова грозная тишина нависла над перекопанной землей. Высунулись черные стволы. Пушкари подкатили ядра к жерлам. С недоумением переглядывались солдаты. Значит, опять воевать? Канцы будем штурмом брать, что ли? Всезнающий Троха сказал уверенно: — Начальство меж собой не поладило. Ширяй был прав. Комендант Ниеншанца решил сдать крепость русским на «добрый акорд»[9]. Аполов просил время, чтобы написать договорное письмо. Прошло более часа. Вдобавок к двум аманатам, разменялись третьими — майорами с той и другой стороны. Шведскому майору было «сказано круто, чтоб тотчас учинена была отповедь, не отлагая вдаль времени». Он вернулся к крепостным воротам и сообщил столпившимся на валу офицерам требование русских. Аполов тянул время, просил еще несколько часов: договорное письмо не успели переписать набело. Тогда шведам предложили сдать крепость без промедления. Иначе петровское войско сейчас же «учнет чинить над нею промысл». Пусть все решится боем. Перепуганный Аполов прислал черновик договорного письма. «И по совершении того акорда, — сказано в реляции, — Преображенский полк введен в город, а Семеновский в палисады; а при том введении болверки, пушки, воинские припасы и пороховая казна по договору приняты, и караул по городу везде наш был разставлен». Это произошло в первый день мая, за два часа до полуночи. 12. ЗАМО́К Шведскому гарнизону Ниеншанца дозволено было на другой день отправиться в Нарву. Но тут одно за другим случились два неожиданных события. Яган Аполов был так жалок, что никто не попрекнул его русским родом и шведской службой. Старик, с опущенной головой, шел, придерживаясь за грядку телеги. Когда Канцы уже скрылись из виду, Аполов внезапно выхватил сохраненную ему саблю, переломил ее о колено и закричал: — Куда идти мне с этой земли? Не могу… Не могу… Он упал и долго бился в судороге, хватая скрюченными пальцами молодые зеленые травинки…[10] Замешкавшихся в пути шведов уже вечером нагнал конный отряд, посланный Шереметевым. Велено было всех возвратить в Канцы. Аполов, так же как и его офицеры, не мог знать, что в сданный ими Ниеншанц примчался гонец от Щепотева с очень важным сообщением… Гонца увидели на противоположном берегу реки. Он, привстав на стременах, зычно требовал: — Лодку-у-у! Солдаты быстро столкнули в воду челн и, переправясь, узнали в гонце Сергея Леонтьевича Бухвостова. Он был закидан грязью. Загнанный конь раздувал бока. Сержант кинулся к челну, велел грести изо всех сил. Весть, привезенная Бухвостовым, взбудоражила весь лагерь.