Надя выдохнула последнее слово. Три раза! Хватит! Я все сделала! Ветер взвыл на изломе, болезненно, прощально. И всё вокруг оборвалось так резко, словно на сцену, где бесновались актеры безумного театра, набросили тёмную шаль. Надины ноги подкосились, она шлепнулась на табурет, ощущая невероятную тяжесть во всем теле. Открыла глаза. Комнатку словно зацепил ураган. Все перевернуто, разбросано, разбито. Осколки стекла вперемешку с глиняными осколками. Кастрюля валяется у порога. Книги разбросаны где попало, вывернуты страницами наружу. Но хотя бы пахло привычно, травами. Все, кто находился в этой комнате помимо Нади, ушли. Затаившиеся здесь, спрятавшиеся. Разбежались кто куда сквозь разбитое окно. В дверь застучали, раздался обеспокоенный голос Грибова: — Надя? Надя! Ты в порядке? Что, блин, происходит? Она бросила уставший взгляд на плошку, которую так крепко сжимала в руках, что побелели костяшки пальцев. Плошка была пуста. — Надя! Ответь, мать твою! Я выломаю дверь. Конечно, не выломает. Силенок не хватит. — Все нормально… — она поднялась на ватных ногах и тяжело поковыляла к двери. — Вот он, дар. Всё-то я могу, всё умею! — отодвинула защелку, открыла дверь. — Видишь, а ты не верил! Грибов издал испуганный вскрик. Глаза его округлились. Надя машинально схватилась за лицо, почуяв неладное. Гладкая кожа, острый подбородок. Зубы, вроде на месте, нос тоже. — Что случилось? — она, нахмурившись, отодвинула Грибова, зашла в ванну. С лицом действительно было всё в порядке. Вот только волосы… что-то опалило их до корней, от затылка, по вискам и на макушке, оставив неровный клок завитушкой впереди. Короткие обожженные волосики выглядели так, будто на Надиной голове только что покосили лужайку, обнажив неровный череп. Надя хихикнула. — Получилось, — пробормотала она, проведя пальцами по колючему ежику. — Это же здорово, Артем! Это же просто здорово! 3. Маша обнаружила первый нарыв, когда мылась в душе. Нарыв походил на тугой красноватый узелок — он выскочил на правой руке чуть ниже запястья. Если надавить на него пальцем, то возникала тупая ноющая боль. Маша долго разглядывала нарыв в зеркале, не понимая, откуда он мог взяться. Можно было поспорить, что час назад его еще не было. Наверное, дело в долбаных химикатах. В конце концов, они же едва не прожгли её перчатки. От них мог исходить какой-нибудь ядовитый пар, который осел на коже и привел к появлению нарыва. Надо бы посмотреть в интернете, как это лечится… Интернет вообще спасение. Без него Маша бы не узнала, как быстро и качественно избавиться от двух мертвых тел в квартире. Это не считая старого проверенного способа — ножовки. Ножовка из антресолей пригодилась. Как признак наследственности. Отчим пилит ею бабушку, а потом Маша пилит отчима. Есть в этом что-то сакральное. Всю прошлую ночь Маша старательно распиливала сначала маму, а затем Олега. Она опасалась, что шум услышит кто-нибудь из соседей, но потом стало все равно. Хорошо запомнился этот момент — с хрустом надломилась левая стопа (ногти на ногах были окрашены у мамы в синий), брызнула кровь. Стопа повисла на тонкой ниточке кожи, и Маша надорвала ее пальцем. Стопа шлепнулась на газету пяткой вниз, будто хотела убежать. В этот момент Маша сообразила, что, в принципе, самое страшное позади. А потому — плевать. Процесс оказался не из приятных. В людях столько всего лишнего, скользкого, грязного. Пила то и дело застревала, на её лезвие наматывались кишки. У Олега в самый неподходящий момент лопнул желудок, и из него дымящейся кучей вывалился не переваренный ужин. Машу стошнило несколько раз, прежде чем она смогла продолжить. По квартире витал противный кислый запах. Хотелось открыть окна и двери, чтобы проветрить. Старый вентилятор, вынутый по такому делу из шкафа, не справлялся. Маша выходила на кухню и курила, открыв форточку. Хоть какое-то спасение. Возвращалась назад и продолжала пилить. На сайтах, с красивыми названиями в духе: «Ubeyih.ucoz» добрые люди с форумов толково объясняли, как избавиться от трупа в домашних условиях. Прежде всего понадобится хороший растворитель. Маша выбрала японский «Солвинод», который продавался в ближайшем супермаркете по сто двадцать рублей за пять литров. Вместе с растворителем надо было купить жидкость для мытья окон, распылитель «Гвоздичка» — флакончики яркого розового цвета с улыбающейся женщиной на этикетке. Женщина с этикетки, конечно, не подозревала, что если распылитель смешать с «Солвинодом», то получается ядреная смесь, которая сжирает все — ткани, внутренности и кости. Оставались, при этом, почему-то волосы и зубы. Но тут уж Маша как-нибудь справится. Также были куплены тридцатилитровые пластиковые ведра для мусора. Маша прикинула, что распиленные родители влезут в четыре ведра (на форумах подробно объясняли, почему не стоит растворять людей в ванных, были даже фотографии, на которые Маша засматривалась с плохо скрываемым отвращением). В общем, в первую же ночь тела были распилены, помещены в мусорные ведра и залиты едко пахнущей смесью. Через двое суток из этих ведер можно будет спокойно вычерпать этакое красное желе, разложить по пакетам и выбросить. Так, по крайней мере, писали на форумах. Заталкивая голову Олега в ведро, Маша не удержалась и развернула её лицом к себе. Глаза отчима провалились, нос был свернут на бок, в приоткрытом рту набух посеревший язык. Это было замечательное зрелище. Маша накрыла ведро крышкой, и ощутила глубокое, радостное облегчение. Только одно крохотное дело не давало успокоиться окончательно. Маша знала, кто виноват во всем. Сучка из девятого класса. Наташа. Сначала эта выскочка разбазарила всему классу об отчиме (а Маша была в этом уверена), потом начала распускать язык, жаловаться маме, директору, классному руководителю, что её, де, обижают, бедную. Маленькую, несчастную. Потом дошло до того, что мама устроила в школе скандал, и Машу исключили. Разве это справедливо, а, выродок? Маша легла в кровать, когда на улице уже начало светлеть. В ноздри лез трупный запах, вперемешку с острой химией. Она тщательно вымылась, но кожа на руках, между пальцев, все равно чесалась. Какая-то мелкая дрянь может болтать о Маше все, что угодно, ни капли не беспокоясь о том, что чувствует сама Маша. И при этом Наташе все сходит с рук. Кто из них двоих хорошая, милая, добрая девочка? Кто из них жертва?.. Между ног все еще болело, напоминая о случившемся минувшей ночью. Маша ворочалась в кровати, не в силах унять злость. Кого-то гладят по головке, а кто-то лежит на полу кухни, не в силах сопротивляться, и только молотит руками по спине отчима. Маша так и не уснула, вскочила с кровати, оделась и вышла на улицу. В голове словно засел жучок-короед, сверлящий тонким жалом сознание. Сверлил без остановки: «Где ссссправедливость? Где ссссправедливость?» В конце концов, Маша сама не заметила, как подошла к школе. Там давно шли уроки, на площадке и на крыльце было пусто. Вдоль серых стен школы скопились высокие сугробы. Дворник в оранжевой курточке подметал вокруг курилки. Всё, как обычно. Идиллия учебного дня. Маша юркнула в дверь, мимо сторожа — старого усатого дяди Бори, который на детей не обращал внимания уже много лет — по пустынному коридору на второй этаж. Она знала, какой сейчас у Наташи идёт урок. Знала, что сейчас наступит перемена. Дело за малым. Восстановить ссссссправедливость. Маша смазала нарыв «Бепантеном», который нашла в аптечке, а затем, на всякий случай, разделась и внимательно осмотрела себя перед зеркалом в ванной. Мало ли. Надо проветрить хорошенько, а то запах химии и гнили начал основательно въедаться в обстановку вокруг. Не хватало еще получить химические ожоги (великий интернет дал подсказку, чего следует опасаться в таких ситуациях). Нарывы, похожие на красные узелки, обнаружились между лопаток и на копчике. Еще два — с внутренней стороны левого бедра. Маша задумчиво почесала один, и тот отозвался сладостной болью. Могла ли она заразиться чем-нибудь от отчима? Разве что любовью к острым режущим и колющим предметам Грустно ухмыльнулась. Жучок в голове перестал сверлить ещё в тот момент, когда Наташина голова разбилась об унитаз. Возник другой зуд, неприятный. Я могу помочь Откуда малолетка узнала, что произошло? Наташина покорность и её сбивчивые объяснения заставили Машу испугаться. Чего? Непонятного, непредвиденного. Какая-то девчонка из школы залезла ей в голову, узнала (о выродке?) и об убийстве. Но при этом не побежала в полицию, а говорила о помощи. Как это, блин, понимать? Маша понимала, что совсем скоро за ней придут. Родители малолетки почти наверняка напишут заявление. Маме будут звонить — не дозвонятся. Приедет участковый. Не достучится. Дальше что? У Маши есть несколько часов. Может быть, день. А потом нужно будет куда-то бежать. Маша не боялась бегства, она боялась, что её поймают и заставят рассказать правду об исчезновении мамы и отчима. Нужно время, чтобы собраться с мыслями. А значит — вытрясти все деньги из кошельков, снять с карточек, забрать и продать сотовые телефоны и бежать куда-нибудь на край света. Я могу помочь Мысль не отступала. — Как ты мне сможешь помочь, а? — пробормотала она вслух. Маша закрыла форточку, нисколько не заботясь, что обнажена, а на кухне прозрачные занавески. Бросила взгляд на мусорные ведра. Не удержалась, подошла, открыла крышку крайнего ведра. На долю секунды ей представилось, что внутри будет сидеть живой Олег. Глаза его провалились, язык распух. Олег только и ждет, когда кто-нибудь откроет крышку. А потом он вырвется наружу, расплескивая едкий раствор — кожа его будет дымиться и шипеть — и схватит Машу холодными пальцами за шею. Схватит навсегда своего любимого выродка… В жизни я выглядел лучше. Лицо Олега почти растворилось. Раствор стер губы, веки, выел глаза. Нос сполз на бок, а вывалившийся язык походил на желе. Вернув крышку на место, она снова пошла в ванную и мылась, наверное, час. Натирала тело, шею, лицо кремом и гелем. Когда встала перед зеркалом в коридоре — всё еще обнажённая — увидела на животе, вокруг груди и под коленками россыпью выскочившие нарывы. Каждый из них тихонько, призывно зудел. Она смазала их мазью, и только после этого забралась в постель. Надо поспать и уже со свежей головой — действовать. Усталость навалилась невыносимая. Маша коснулась головой подушки и быстро уснула. Даже частые стуки в дверь не смогли её разбудить. По крайней мере, не сразу.