» Мэри Джейн Маффини, коллеге и другу. Пролог Раньше я считал, что в бамбуковых зарослях на окраине нашего сада прячутся разбойники, а в колодце живет привидение. Но тетушка Чан рассказала мне о разбойниках. Думаю, она сделала это, чтобы меня напугать и чтобы я не уходил далеко от дома. Возможно также, что она не хотела, чтобы я заходил в ту часть наших владений. Разбойники не пугали меня. Я собирался, когда вырасту, стать храбрым воином на службе у императора, как Второй брат. Тогда у разбойников будут основания меня бояться. Другое дело привидение. Это была уродливая женщина с растрепанными волосами и глазами, которые прожигали тебя насквозь. Я так в этом уверен, потому что тетушка Чан видела привидение и страшно испугалась. Она сказала, что это человек, чья хунь[1] покинула тело, и привидение не успокоится, пока не будут проведены необходимые обряды, а рот трупа не запечатают яшмой, чтобы хунь не смогла вырваться. Иногда мне представлялось, что Первая сестра присоединилась к разбойникам в бамбуковых зарослях, а странный стук, который издают его стебли, когда дует ветер, не что иное, как послание Первой сестры ко мне. Понимаете, Первая сестра просто исчезла из моей жизни. Вот она только что была, а на следующее утро ее уже нет. Если Первая сестра была не с разбойниками, значит, она сбежала в Веселый квартал, чтобы стать танцовщицей. Это тоже казалось мне увлекательным. Я решил, что когда повзрослею и смогу ходить по городу, поищу ее там. Она будет носить самые модные платья из тончайшего шелка с яшмой, жемчугом и перьями зимородка, а все мужчины будут хлопать, когда она танцует и поет. Танцевала и пела она очень хорошо, это я знал, поскольку часто наблюдал за сестрой, которая ни о чем не подозревала. Когда я найду ее, то тоже буду хлопать. Я скучал по сестре. Она единственная играла со мной в садах и разрешала смотреть, как укладывает волосы в изысканные высокие прически. Больше всего она любила прически с цветами и часто украшала волосы своими любимыми пионами. Она говорила, что когда выйдет замуж, то сможет ходить по улицам с такими прическами. Она единственная из всей семьи играла со мной на снегу, в то время как остальные предпочитали прятаться от сквозняков за ширмами или греть руки над жаровней. Я был благодарен сестре за эти минуты. Первый брат был слишком занят подготовкой к экзаменам для поступления на государственную службу и не обращал на меня внимания. Он сердился, когда я ему мешал. Он говорил, что его будущее зависит от успешной сдачи экзаменов. Мне было непонятно, почему он так говорит, ведь вместо этого можно было стать разбойником. Второй брат просто не обращал на меня внимания. Из императорского дворца доносится бой барабанов. Скоро им начнут вторить все барабаны в городе, и двери кварталов закроют на ночь. Однажды Первая сестра вернулась только на рассвете. Отец всю ночь прождал у ворот, опасаясь, что Стража Золотой птицы найдет ее снаружи и станет бить, — двадцать ударов розгой за то, что она провела ночь за стенами своего квартала. Вскоре после этого случая Первая сестра исчезла навсегда. Я так и не понял, почему она не попрощалась. Глава 1 Первым признаком того, что что-то не так, стал телефонный звонок: незнакомец предлагал установить в моем доме детектор дыма. Я ответила, что это какая-то ошибка, хотя мой собеседник попросил к телефону именно Лару Макклинток. Он не сдавался. У него было мое имя, адрес и номер телефона. Я сказала: «Большое спасибо, но у меня уже есть детекторы дыма». На следующий день позвонил другой человек, который сказал, что желает узнать, когда можно забетонировать мой подвал. У меня в подвале прелестные мексиканские плитки в хорошем состоянии. Оба мужчины говорили с иностранным акцентом, происхождение которого я не смогла определить, и их голоса звучали так, словно у них в рот засунут носок. Через несколько часов после того как я случайно, а может, и не так уж и случайно, рассказала об этих звонках своему другу, Робу Лучке, сержанту Королевской канадской конной полиции, я оказалась в номере отеля. Похоже, что Роб, которого я очень люблю, серьезно разозлил банду, терроризировавшую торговцев в Чайнатауне. Эти головорезы называют себя «Золотым лотосом», и это еще раз доказывает, что об организации нельзя судить по ее названию. Наверное, это работа Роба — злить плохих парней. Однако я никогда не думала, что это коснется меня, если не считать того, что порой я страшно тревожилась за него, когда он был на задании. — Почему я здесь? — спросила я тоном, который всегда у меня появляется, стоит мне лишиться присутствия духа. А разве может быть иначе, когда надо забрасывать вещи в чемодан, а потом бегать по всему дому и проверять, все ли выключено, чтобы детекторы не сработали по моей собственной глупости, а не вследствие злого умысла со стороны мужчин с носками во рту? — Ты здесь потому, что очень плохие люди узнали, как ты для меня важна, — ответил Роб. — Вероятно, им известно, что я живу по соседству и часто остаюсь у тебя ночевать. Если бы ты позволила мне сломать стену, разделяющую наши дома, мне не нужно было бы шлепать к тебе по грязи в снег и дождь, встречаться со злыми окрестными собаками, и они бы этого не узнали. — Если это уловка, чтобы заставить меня к тебе переехать, то она не сработает. — Неужели? Они пытались сказать тебе, что сожгут твой дом с тобой вместе. Или же убьют тебя как-то иначе и закопают в собственном подвале. — Сжечь мой дом! — воскликнула я. — Они этого не сделают. Наши коттеджи были построены в 1887 году, и их защищает Закон об историческом наследии провинции Онтарио. — Закон об историческом наследии! Интересно, почему умники из Главного управления об этом не подумали? Эти подонки занимаются вымогательством, грабят и убивают, когда им захочется, а нам так и не удалось их остановить. И вдруг ты со своим Законом об историческом наследии. Я мгновение глядела на него. Роб, в отличие от меня, редко бывает язвительным. — Тебя это действительно беспокоит, — заметила я. — Мне бы не хотелось, чтобы ты подумала, будто я беспокоюсь, — ответил он, отводя глаза. — Я бы так никогда не подумала. Дженнифер ведь в безопасности? — Не думаю, чтобы эти парни из «Золотого лотоса» отправились искать ее на Тайвань. По крайней мере, это нам на руку. Дженнифер, дочь Роба, уже год преподавала на Тайване английский. Конечно, мы переживали за нее, но в данный момент Тайвань казался безопаснее Торонто. — Отлично. Все будет хорошо. И как же теперь мое имя? — Чарлин Кран. Мы Герб и Чарлин Кран. Пожалуйста, не забудь подписывать так все счета. — Краны платят за это? — спросила я. — Конечно. Очень любезно с их стороны. Благодаря шефу у меня есть даже кредитка с именем Герба. — И что теперь? Сокращенная версия программы по защите свидетелей, верно? Хотелось бы знать, сколько мы будем бездельничать в этом отеле? Я в отличие от тебя могу ходить на работу? — Мое начальство приняло решение, что как полицейский под прикрытием я должен оставаться незаметным, а ты можешь ходить в свой магазин. Кто-нибудь будет следить за ним, и если вдруг что-то случится, мы придумаем другой план. Я знаю, что тебе не хочется слишком долго предоставлять вести дела этому доблестному Клайву. Клайв Суэйн, мой бывший муж, — партнер в антикварной фирме, которая носит название «Макклинток и Суэйн». Нет, мне бы не хотелось оставлять Клайва в магазине одного слишком долго. Обычно, возвращаясь из поездок за предметами ценности, я нахожу магазин полностью переустроенным, что не всегда, а точнее сказать почти никогда, приходится мне по вкусу. — Это но займет много времени. Мои коллеги примут меры в отношении этих людей, — закончил Роб. — Что это значит? — Что угодно. А пока у нас оплаченный отпуск. Посмотрим, что в гостиничном меню. Несмотря на все удовольствия, которые можно получить от оплаченного проживания в милом отеле, когда каждый день для тебя кто-то готовит, убирает и застилает постель, могу вас уверить, что эта радость длится не более сорока восьми часов. После этого у вас начинается легкая клаустрофобия; еда, принесенная в номер, напоминает по вкусу тюремную, если, конечно, она на вкус именно такая, как я предполагаю; а человек, живущий с вами в одном номере, начинает вам надоедать. Полагаю, это чувство было взаимным. Если мы когда-нибудь станем жить вместе, этот дом будет очень большим, что-то вроде дворца в Версале. Итак, похоже, мое острое чутье ко всякого рода нюансам притупилось, и мне хотелось поскорее выбраться из этого места. Поэтому звонок в магазин в один из погожих осенних дней от Дороти Мэттьюз, известной своим друзьям как просто Дори, показался мне ниспосланным свыше, но в действительности обернулся ловушкой, которая, конечно, была приготовлена не для меня, но в которую я тем не менее попала. — Я хочу попросить об услуге, — начала Дори. — Давай. — Это скорее даже предложение, хотя я была бы очень благодарна, если бы ты согласилась на него. Вообще-то у меня две просьбы. Не пообедаешь со мной у меня дома? Я должна тебе кое-что показать, а сегодня у меня разыгрался артрит. Как бы мне ни хотелось принести эту вещь к тебе в магазин, это было бы затруднительно. Час дня тебя устроит? — Я приду. Когда я приехала в начале второго, прислуга ставила на стол тарелку с сэндвичами и фруктами. Дори, сидя в кресле, трость рядом, тепло поздоровалась со мной. Впервые я встретила Дори, когда занималась поисками китайских бронзовых изделий для одного из клиентов «Макклинток и Суэйн». В то время она была куратором отдела азиатского искусства в Коттингемском музее, куда ее переманил из одной из самых престижных канадских галерей майор Коттингем, когда только что основал музей для своей личной коллекции. Через пять лет отдел азиатского искусства не просто расширился, но и завоевал международное признание исключительно благодаря Дори. Все, что мне известно о китайском искусстве и предметах старины, я узнала от Дори Мэттьюз. Люди, знавшие Дори лишь как выдающегося знатока китайской истории и искусства, бывали очень удивлены, когда встречались с ней лично, не ожидая увидеть перед собой китаянку. Имя Дори она получила от матери-англичанки, а фамилию Мэттьюз — от мужа, промышленника Джорджа Норфолка Мэттьюза. Дороти Чжан, или, точнее, Чжан Дороти, появившаяся на свет в 1944 году в Пекине, приехала с матерью в Англию в 1949-м, когда в Китае пришли к власти коммунисты, и в конце концов обосновалась в Канаде. Она рассказывала мне, как мучительно для них было покидать Китай. В царившем в те годы хаосе, когда столько людей стремилось уехать из страны, прежде чем коммунисты во главе с Мао Цзэдуном придут к власти, они с матерью потеряли отца. Больше Дороти его не видела. Ее убедили, что отец выжил, но предпочел остаться в Китайской Народной Республике. Какое-то время Дороти верила, что он занимал крупный пост в коммунистическом правительстве Мао, будучи его верным сподвижником, особенно во время «Длинного марша» 1934 года. Это было одно из самых известных стратегических отступлений в истории — марш в пять тысяч миль, который длился больше года, но позволил Мао прорвать линию Гоминьдана и со временем изгнать саму партию и ее лидера, Чан Кайши, из Китая на Тайвань, называвшийся тогда Формоза. Дори думала, что в Китае у нее могут быть и другие родственники, сводный брат или сестра, хотя она никогда не пыталась их найти. Мать Дори повторно вышла замуж, но был ли этот брак законен или нет, ни я, ни, возможно, даже сама Дори точно не знали. Думаю, она просто сказала, что ее брак с китайцем недействителен. Когда мы оказались в комнате одни и я принялась уписывать ланч, Дори, не притронувшаяся к еде, заговорила. — Уверена, ты знаешь, что не совсем этично со стороны куратора лично пополнять коллекцию в той области, в которой он работает. Мой муж несколько лет занимался коллекционированием, и я давала ему советы, когда могла, но только если предмет не принадлежал к области азиатского искусства. Однако теперь, когда я не связана больше ограничениями, я могу при желании заняться этим бизнесом. Ты со мной согласна? — Конечно, почему бы и нет? — Хорошо. Я переживала, что ты скажешь по этому поводу. — Почему? Полагаю, ты не собираешься контрабандой вывозить ценности из страны или совершать покупки па черном рынке. Дори помолчала. — Знаешь, как разбогател мой отчим? — наконец спросила она. Я решила, что хватит набивать рот чудесными домашними сэндвичами Дори, так приятно отличающимися от гостиничной еды, и начать слушать внимательно, поскольку эта беседа, казалось, меняет привычное русло и в ней скоро появятся подводные течения, возможно, довольно тревожные. — Разве ты не говорила мне, что он импортировал после войны фарфор из оккупированной Японии? Или это был Гонконг? — Из обеих стран. Так он зарабатывал на жизнь. А разбогател он благодаря ввозу редчайших китайских предметов старины, под которыми я подразумеваю старинные императорские сокровища, а иногда даже и кое-что более древнее; многие из них были контрабандой вывезены из Китая в Гонконг, где он грузил их на суда. В своих делах он использовал связи моей матери, некоего высокопоставленного чиновника из окружения Мао, который, как я пришла к выводу, был моим отцом. Если это так, то мой отец не испытывал угрызений совести, когда набивал карман, продавая то, до чего мог добраться, — а в его положении довольно до многого, — а отчим преспокойно вывозил это из страны и зарабатывал большие деньги. — Знаю, что есть причины, по которым тебя это волнует, — осторожно начала я. — Правда, не уверена, что ты имела в виду под «контрабандой». Это вовсе не обязательно, когда речь идет о предметах из Китая, как тебе самой прекрасно известно. Было время, когда множество ценностей и старинных вещей были объявлены коммунистической партией остатками загнивающего империализма, и никого не волновало, если их вывозили из страны или даже уничтожали. — Возможно, это приемлемо с точки зрения закона, но не морали, — возразила Дори. — Будет ли моя просьба в рамках закона? Конечно. В рамках морали? Полагаю, это зависит от того, что я решу делать с предметом, который ты достанешь для меня, если ты, конечно, на это согласишься. Я обещала тебе кое-что показать. Будь любезна, подойди к шкафчику из орехового дерева. Внизу слева лежит сверток. Принеси его сюда, чтобы мы могли посмотреть вместе. В свертке оказалась изысканная прямоугольная серебряная шкатулка с закругленной откидной крышкой, по форме напоминающая ларец. На крышке была выгравирована птица, а с четырех сторон — женщины в саду. — Можно открыть? — спросила я. Кажется, я говорила шепотом. Дори кивнула. Внутри, по стенкам и дну, шкатулка была испещрена китайскими иероглифами. Я не могла их прочесть, но подумала, что это сумеет сделать Дори, и бережно закрыла шкатулку. — Очень красивая. И очень старинная. Я ждала, когда заговорит Дори. — Династия Тан. Ты, конечно, знаешь эту эпоху. — Не подсказывай. Я вспомню. Одну минутку, династия Тан — с 618 года по 907-й. Столица Чанань, на том месте, где сейчас Сиань. Ей предшествовала династия Суй, а после нее шла Эпоха пяти династий, а затем Сун, Юань, Мин и Цин. Я права?