Современная наука немыслима без международных связей. Однако тут важно соблюсти тонкую грань между научными изысканиями, национальной безопасностью и стремлением заработать. Именно поэтому за всеми учеными, а особенно передовыми, гениальными, нужно внимательно следить. Так, чтобы они не чувствовали этого, не замечали, но всегда находились под колпаком. Если в ходе следствия выяснится, что фэбээровцы проморгали Чарльза Либера, кому-то сильно прилетит. Очень сильно, потому что это уже самая настоящая преступная халатность. — 15 миллионов долларов на исследования с 2008 года, это больше 100 тысяч долларов в месяц. Солидная сумма для изучения какой-то ненужной чепухи. Выходит, то ли у США, то ли у Китая, а может, и у обеих стран был умысел на создание коронавируса. Причем непонятно, для каких целей. Либо же они могли заниматься созданием вакцины от него? Значит, получается, вирус уже давно существует, при этом я даже не затрагиваю вопрос: рукотворный или нет, главное, что он был, правильно? — озвучил я мысль, возвращая листы Минину. — И каким-то образом с ним связан профессор. — Да, этот профессор, по ходу, обвел американцев вокруг пальца. Или американцы китайцев. Я думаю, если он не работал на американцев, то теперь их основная головная боль заключалась, вернее, заключается в том, что все научные достижения этого ученого, в которые были вложены деньги американского правительства, автоматом становились доступными и для Китая. Китайские деньги шли ему солидным бонусом, и вполне может быть, что, разрабатывая «продукт» для минобороны США, он то же самое отдавал и китайцам. — Двойной агент? — предположил я. — Возможно… Вряд ли американцы прошляпили такую рыбеху у себя под носом, — я встал из-за стола, разминая спину. — Тут, Леша, появляется главное, то, с чего мы начали, каким боком «Водяной» как химик «отсветился» в этой ситуации. Доктор Либер возглавляет кафедру химии и химической биологии. Потенциально нужны ли ему гении-химики в этом направлении? — Думаю, да. — И я думаю аналогично. Значит, — Минин тоже встал из-за стола и, обойдя стол, вплотную подошел ко мне, — значит, он может обладать важной информацией, — тихо произнес Минин. — Мы завербовали одного очень ценного сотрудника, китайца из Школы медицины Питтсбургского университета, — сменил тему он. — На днях он нам сообщит важную информацию касательно COVID-19, это приблизит нас к пониманию, кто стоит за всей этой операцией. Соберем информацию из разных источников, в том числе и ту, что ты привезешь, и я уверен, пазл сложится. — Гадать можно сколько угодно, в любом случае это будут лишь предположения, так что… — я плавным, отдаляющимся движением поднял руку вверх от себя, изображая самолет. — Да, — твердо сказал Минин. — Алексей, я тебе говорил, маршрут пересечения границы у нас отработан, но на всякий случай, повторюсь, нужно тебя легендировать при переходе как сумасшедшего. Мы тебя спрячем в спецящик в кабине — у нас есть для таких случаев особая. Если — я на всякий случай тебе повторяю — если вдруг тебя находят, ты изображаешь психа. Как это делать достоверно, доктор тебя научит, — Минин похлопал меня по плечу. — Чтобы придуряться, нужны особые знания? — рассмеялся я. — Ты же сам понимаешь, что да, — Минину не понравился мой смех над ситуацией. — Извините, понял, — серьезно ответил я. Минин посмотрел на часы. — Так, я пошел, встречу доктора, приведу его, после чего вы побеседуете пару часов, а я пока проверю готовность твоих документов для пребывания в Китае и наш паспорт на всякий случай, чтобы был для перехода границы. Потом сразу к генералу Мартову. Минин быстрым шагом, явно опаздывая, вышел из переговорной. Я налил себе чаю. Вообще интересная картина: китайцы находят какого-то хмыря, решившего нелегально перейти границу, и тут я такой весь из себя… псих. Ну посмотрим, посмотрим… Глава XII. Доктор Зло Не прошло и десяти минут, как Минин вернулся вместе с человеком в штатском. Не говоря ни слова, он посмотрел на меня и, подмигнув, вышел прочь. Человек невысокого роста, лет шестидесяти, с выпуклым, смешно висящим мешком впереди — назвать этот мешочек животом язык не поворачивался. На нем была надета противогриппозная маска бледно-голубого цвета. Всем своим видом человек отталкивал от себя. И дело было даже не в устаревшем фасоне его многострадального, видавшего виды костюма, возраста явно старше моего. Затрапезный, на вороте сильно засаленный костюм этот выдавал во владельце человека, не обремененного понятиями аккуратность и опрятность. Не зря говорят: встречают по одежке… Очки с диоптриями толщиной в пару сантиметров, за которыми скрывались огромные, бегающие, словно шуганые мыши, навыкате глаза, копна волос, последний раз встречавшихся с расческой в период развала Советского Союза, и стоптанные в хлам ботинки из коллекции зима-осень 1966 года… Глядя на всю совокупность стоящего передо мной недоразумения, в голову приходила лишь одна мысль: маньяк! Доктор Зло собственной персоной. Говорят, профессия накладывает на людей отпечаток. На этом человеке отпечатка не было, на нем было огромное, десятилетиями выжженное профессией клеймо. — Ззздрасьти, — необыкновенно мерзким, писклявым голосом поздоровался гость. Я протянул руку для приветствия. — Пандемия, нельзя трогать друг друга, — отшил меня пришедший. — Я, — субъект так высоко задрал нос, изображая гордость, что диагноз «мания величия» проявился сам собой, — профессор Шпиндергульц, Эрнест Маркович, — представился профессор и сел в кресло. — Синицин Иван Борисович, — представился я. Профессор уставился мне в лицо с такой концентрацией, как будто на мне был нарисован интересный ребус. — Хм, — хыкнул он, — не хотите называть свое настоящее имя, просто не называйте, но не надо врать, особенно если делать этого не умеете. Когда он это говорил, ни один мускул на его лице не двигался, только рот. Точнее, даже не рот, а губы. Он точно маньяк, подумал я. — Вы можете думать что угодно, мне все равно, меня пригласили объяснить вам особенности поведения лиц с психическими отклонениями. Хотя, глядя на вас, я совершенно определенно и совершенно не понимаю, зачем вам моя консультация, вы определенно владеете всем, что вас интересует! Он тихо, словно украдкой захихикал. Через несколько секунд прекратил свой жеманный смех и уставился на меня как петух на павлина. Через толстенные очки его глаза выглядели отталкивающе страшно. — Чаю хотите? — спокойно, с мягкой улыбкой спросил я. — Вы мне? — не поднимая глаз, с энтузиазмом копаясь в своем портфеле, спросил «маньяк». — Да, вам, здесь ведь больше никого нет, — я не снимал с лица улыбку, говорил спокойно. Профессор ничего отвечать не стал. — Давайте посмотрим диафильм, — предложил профессор, достав из портфеля толстенный, словно двойной гамбургер, ноутбук. Он достал именно ноутбук, возможно, один из первых на планете, скорее всего украденный из какого-то музея ЭВМ техники. Слово «диафильм» в контексте его речи было достаточно уместно. Я вспомнил, как в детстве, когда мне было лет 5–6, мы смотрели эти самые диафильмы — сменяющиеся слайды, предшественники мультиков и образовательных фильмов, вытесненные затем видео на кассетах, DVD, ну и дальше вы знаете, чем еще… — Это будет первый фильм, — профессор повернул свой электронный аппарат ко мне экраном и нажал пробел. На экране в черно-белом варианте воспроизводилась жизнь людей. — Это психиатрическая больница? — спросил я, не глядя на собеседника. — А что, похоже на курорты Геленджика? — осведомился доктор. Его дерзкие ответы демонстрировали асоциальность, вызванную, скорее всего, долгим общением с соответствующим контингентом. В общении это отталкивало. Я уставился в экран и все пятьдесят минут, что я смотрел кино из психушки, профессор ни разу не шелохнулся. Он, уставившись в одну точку, просидел почти час без движения. Конечно, так может сделать почти каждый, если захочет, но у этого «эксперта» это смотрелось как что-то натуральное, обычное для него. Из фильма, который мне показал сей субъект, я особо ничего для себя нового не уяснил. Обычные люди, правда, зачуханные какие-то, но явно выигрывают по внешнему виду у кренделя, сидевшего напротив меня. Ходят чуть медленнее, сутулые, плечи вперед, голова чуть опущена, глаза в пол, движения также замедленны. У кого-то на лицах эмоций нет, у кого-то улыбки, смурных или злых нет. — Я посмотрел, — доктор развернул агрегат к себе и, включив еще одну запись, снова повернул ко мне. Это «кино» закончилось чуть раньше, через тридцать пять минут. Доктор продолжал сидеть как истукан. — Я увидел некоторые особенности, но так, внешне, вполне себе нормальные люди, — сказал я помягче, чтобы не расстраивать доктора. — Хотя, конечно, даже невооруженным глазом видно, что элементы это асоциальные. — Часто в момент ослабления проявлений болезни и нормализации состояния больной ведет себя, как вполне здоровый, как мы с вами, — подтвердил своим писклявым, отвратительным голосом доктор. — Это — ремиссия, — пояснял доктор. — Понял, — я кивнул головой. Доктор закрыл агрегат и отодвинул в сторону. — Когда вам потребуется, вы можете копировать то поведение, которое увидели. Это будет достаточно правдоподобно. Доктор достал из портфеля толстую обтрепанную по краям тетрадь и, облизнув палец, начал громко перелистывать страницы, не останавливаясь, пока не долистал до нужной ему с названием «симптоматика». — К явным симптомам психической нестабильности относят, — он посмотрел внимательно на меня, словно коря, что я не записываю его, как, наверное, ему казалось, гениальные мысли, — изменение внешнего облика человека. Психически больные люди часто прекращают ухаживать за собой, одеваются неопрятно, — и тут я чуть было не сказал: «Так это же вы, батенька!» Профессор продолжал: — Измененное строение черепа наблюдается при врожденных аномалиях. Следующий важный симптом — нездоровое выражение глаз. В них может отражаться тревога, агрессия или какие-то подобные эмоции. Еще может быть отсутствие мыслей во взгляде. Изменение настроения. Явный симптом, конечно же, копролалия — немотивированное употребление в речи брани, — пояснил доктор, подняв свой бешеный взгляд на меня. — Галлюцинаторный синдром или галлюциноз — вид психотического расстройства, проявляющийся множественными галлюцинациями обычно в пределах одного анализатора при сохранении ясного сознания. Термин впервые был использован Карлом Вернике в 1900 году как обозначение слуховых галлюцинаций у алкоголиков. Развитие галлюциноза может начинаться с тревожности, беспокойства и сопровождаться бредовыми идеями, аналогичными по фабуле содержанию галлюциноза. Это особенно… — Достаточно, доктор, спасибо, я не собираюсь поступать в университет Пирогова, — не выдержал я. — Тогда про диагностику, — сказал доктор. — Она основана на внешних проявлениях заболевания, оценке сознания пациента, его ориентации во времени, пространстве, собственной личности. Обязательно проведение беседы и прохождение психиатрических тестов. Вот тут тесты, — достав из портфеля кучу бумаг, он протянул мне. — Можете их просмотреть, чтобы понять логику сумасшедших. Хотя многие психиатры говорят: у нашего контингента нет логики, но они ошибаются. Один за одним я перебирал тесты, внимательно знакомясь с каждым. За этим занятием прошло еще часа полтора. После этого доктор объяснил основные критерии, на которые специалисты его профиля смотрят при анализе тестов. Он рассказал, что ни один сумасшедший никогда себя таким не признает, и поэтому вести себя, изображая таким, нужно максимально естественно. Но разворошить на голове волосы и пускать слюни иногда бывает не лишним. — Можно опрудиться, в смысле описаться, если повод будет. Давление психологическое или физическое, то, что может напугать нормального человека. — Ну или обкакаться? — на полном серьезе спросил я. — Непроизвольная дефекация или энкопрез, в смысле недержание кала, — это замечательно. Да-да, используйте, предварительно прорепетировав, — оживился доктор. Я представил, как в кабинет заходят генералы и полковники и, зажимая носы от жуткой вони, орут: «Фу, что за дерьмо?» А я им в ответ: «Здравия желаю, товарищи офицеры! Провожу отработку элементов спецоперации!» — «Хорошо. А насрал-то кто?» Я рассмеялся, в коричневых красках представив эту картину. — Зря смеетесь, голубчик, обосраться в нужный момент — это особое искусство! — Я понял, — после последней реплики профессора меня было уже не сдержать. Я смеялся так громко, что доктор хотел было, судя по его глазам, звонить своим. Однако он был спокоен, очевидно, по долгу службы он встречался с такими припадками смеха часто. В кабинет вошел смеющийся Минин. — Ты что так ржешь, тебя на весь этаж слышно даже через звукоизоляционные двери! — заглушая свой смех, сказал он. — Вы закончили? — Минин также безуспешно пытался сдержать смех. — Да, — просмеялся я. Невозмутимый доктор кивнул головой. — Можно вас, товарищ командир, на пару слов, — пропищал профессор, обращаясь к полковнику Минину. — Да, Эрнест Маркович, сейчас я вас провожу, и по дороге расскажете, — справившись со смехом, предложил Минин. Доктор собрал все свое богатство в портфель, особо бережно он всунул в него тетрадь и был готов удалиться. С центра стола я взял маленький листок и, написав несколько слов, передал Минину. — Вы можете говорить при мне, я умею хранить секреты, — снова пропищал доктор, внимательно следивший и за мной, и за Мининым. Он понял мой маневр с листком. Нет, все-таки надо признать, доктор хоть и был похож на психа, но был весьма проницательным, действия и мысли считывал безошибочно. Возможно, постоянная работа с особым контингентом и необходимость считывать или даже предугадывать действия и, может, даже в какой-то степени мысли находящихся в его вотчине граждан и позволили профессору так далеко продвинуться в этих навыках. Минин промолчал.