Быть Зорге, Кузнецовым дано отнюдь не всем. Смекалка, хладнокровность и выучка нужны, Отважно чтоб работать на благо всей страны. — Ганбэй![2] — по-китайски резюмировал полковник, и мы выпили. Он закусил квашеной капусточкой, я — грибочками. Внутри стало теплеть. Я привстал и направился в растопную, где с энтузиазмом кряхтящий Глебыч, согнувшись в три погибели, колдовал над печкой, готовя парилку. Дрова шкваркали в печи, словно веселясь от предстоящего события, не понимая, что с каждой секундой они уходят в небытие, и не факт, что в следующей жизни они снова станут дровами, возможно, они переродятся в людей. Людей с тем же дровяным «мозгом», что и сейчас у шкваркающих в печке деревяшек. Впрочем, таких уже и так очень много, а с учетом сраной системы ЕГЭ — не странной, а именно сраной, — которая в нашей стране массово зачем-то уничтожает интеллект подростков, хотя была разработана в США для тестирования тамошних умственно отсталых детей, по сути, идиотов, «дров» будет еще больше. — Ну, Алексей, пойдем, выпьем, — подмигнул Иванов. Мы присели, радостно потирая руки. Налили. Минину, полрюмки. — Давайте скажу? — предложил я. — Давай! — ответили мои сорюмочники в унисон. — Однажды китайский император отправил своих послов к мудрецу, чтобы пригласить его занять пост премьер-министра страны. Мудрец тот жил уединенно в горах. Дооолго шли послы и спустя пару недель, уставшие, кое-как добрались до его дома. Смотрят, а хозяина нет. Раз, два по сторонам, глядь, заметили полуголого мужика. Он сидел на камне посередине реки и ловил рыбу. «Достоин ли такой человек быть премьер-министром?» — задумались они. Послы расспросили о мудреце у жителей близлежайшей деревьки и убедились в его высоких качествах. Они вернулись на берег реки и позвали отшельника к себе. Тот, выбравшись из воды на берег, порулил к ним. «Что вам нужно?» — спросил он. «О, многоуважаемый, его величество император Китая, прослышав о твоей мудрости, передает тебе эти подарки». И дали ему 10 тиней серебра. «Император, Сын Неба на Земле, предлагает тебе занять пост премьер-министра Поднебесной». «Премьер-министра Поднебесной?», — удивился отшельник. «Да, многоуважаемый», — с поклонами ответили посланники. «Мне?» — шутливо спрашивает отшельник. «Да, высокочтимый», — снова кланяются. «Император что, совсем спятил?» — расхохотался отшельник. Наконец, успокоившись и овладев собой, произнес: «А правда, что на главном алтаре императорского святилища установлено чучело черепахи, а ее панцирь инкрустирован сверкающими бриллиантами?». «Так и есть», — отвечают гонцы. «А правда, что один раз в день император вместе с семьей отдают ей почести?» — спрашивает с издевкой, кривляясь. «Правда», — те кивают головами. «Видите вон ту грязную черепаху? Думаете, она согласится поменяться местами с той, что у императора во дворце?» «Нет», — недоуменно ответили гонцы. «Ну вот и возвращайтесь к императору, скажите, что я не согласен. Живым на алтаре не место!» Внимание, тост, — протянул я. — На службу не напрашивайся, а приглашают, не отказывайся! Ганбэй! — крикнул я, мы чокнулись рюмашками, я замахнул. — Эхххх! — я мощно вдохнул и, захватив тремя пальцами щепоть квашеной, с душою приготовленной, как сказал Глебыч, капусточки и с удовольствием захрумкал. Капуста и впрямь была зачетная. Минин и Иванов с нетронутыми рюмками в руках и удивлением на лицах молча смотрели на меня. — Леша, я не понял, а при чем тут черепаха? — спросил Глебыч. — Да, с черепахой как-то не ясно вышло, — поддержал своего друга Сергей Анатольевич. Я взял бутылку, налил себе еще рюмашку и произнес: — Тост! Они молча переглянулись, а затем с недоверием посмотрели на меня, опасаясь, что будет еще одна подобная притча. — За мудрость! Ганбэй! — громко произнес я. — Вот за мудрость — другое дело! — обрадовался Глеб Глебыч. Закусив, Глебыч пошел заниматься печкой и парилкой, а мы с Мининым, слово за слово, затронули поправки к конституции. — Вы «за» будете голосовать или «против»? — поинтересовался я. — Я в принципе не против всех этих поправок, понимаю, что, для чего, как. Хотя там и понимать нечего — увеличение, удлинение и безопасность царской власти. Ну плюс торопятся, видать, из-за сбитого на Украине Боинга, чтоб решение Гааги не работало у нас, — делился своими мыслями Минин. — Видать, — согласился я. — А то, что Бога вписывают в конституцию, не приведет к тому, что попы десятину введут? Попросят государство, мол, бедные. Ну или налог на вероисповедание? — Введут, конечно! — заорал как ошалелый Глебыч, уже малость опьянев. По этому ору я понял, что к РПЦ он относился, мягко говоря, с прохладой. — Для этого и делается, сначала Бог, потом налог, — схватив бутылку, он начислил всем и двинул тост. — Дай Бог — не по последней! А если по последней — то не дай Бог! — посмеявшись, все замахнули. — Я вам так скажу, друзья, поправки все эти, то-сё, второстепенно, а главный вопрос — народ жить хочет! Простой народ хочет жить, а не выживать! Вот мы про Бога говорили, в интернете видел, как один поп на вопрос, что делать, если с работы уволили, типа денег нет, накоплений нет, а он подумал-подумал и отвечает: «Милостыню просить! Горсть крупы!» А сам сидит толстый такой, блестит весь, как яйцо пасхальное, крест в полпуза, и рассуждает. Вы видели, как они живут? Ой, ладно, — Глебыч махнул рукой. — Хотя, — откинулся он на диван и посмотрел по очереди сначала на меня, потом на Минина, — помните случай, когда на Кутузовском проспекте пьяный поп, как же его звали? — задумался на секунду Глебыч. — На какой-то крутой тачке на скорости 180 километров в час сбил насмерть двух рабочих? — мы оба, разумеется, помнили то дело, оно было резонансное. — Так вот в том деле исчезли, — Иванов выдвинул вперед левую руку и принялся загибать пальцы, — показания свидетелей, видеозаписи, записи с видеорегистратора! Развалили дело за пару дней, дали что-то три года, отсидел мизер, и все, гуляй, Вася. Так что эти могут и десятиной обложить. Попы — они жестче политиков. А чуть что: не поминай имя Бога всуе. Сами жирные, а с людей последнее вытягивают. Иисус бы их торговые лавки сам лично разгромил. В Библии же об этом говорится: «И вошел Ииусус в храм Божий и выгнал всех продающих и покупающих в храме, и опрокинул столы меновщиков и скамьи продающих голубей, и говорил им: написано, — дом Мой домом молитвы наречется; а вы сделали его вертепом разбойников», — лихо по памяти процитировал Глебыч Евангелие от Матфея. И, видя удивление на наших лицах, пояснил: — А чему вы удивляетесь? Я верующий человек. Только вера моя внутри меня, в сердце, душе, а не на прилавках церковных. — А не боитесь оскорбить чувства верующих? — спросил я, хотя очевидно было, что он ничего не боялся, пройдя за свой жизненный путь огонь, воду и медные трубы. — А они не боятся оскорблять мои чувства, нарушая заветы Иисуса Христа, Бога нашего? — сказал как отрезал Иванов. Понимая разумность ответа Глебыча и разделяя его, я промолчал. — Дааа, РПЦ — это самая богатая в России корпорация. Почитай, Алексей, расследование РБК за февраль 2016 года, только помни, сейчас доходы еще выше. Да и с офшорами они научились работать. При слове «офшоры» мой мозг мгновенно сконцентрировался, как-никак, а сейчас они моя специализация. — Ладно, хватит разговоров, пойдем в баню, я вас попарю сейчас, всю дурь выбью! — затараторил Глебыч и побежал за вениками. — Пар хороший, эх! Баня — мать вторая: кости распарит, все дело поправит! — Глеб Глебыч расплескивал свое хорошее настроение на нас с полковником. Понеслась! Пара часов избиения веником на каждого из нас подействовали определенно положительно. Красные, словно вареные раки, раздухаренные, мы вернулись на «пьяный» диван полными сил и задора. Глебыч взял полупустую бутылку водки и начислил всем по полрюмки. — Так, я пойду мясо достану, пожарим шашлыков, — предложил хозяин бани. Я отрицательно показал ему пальцем. — Не надо, — озвучил я показанный жест. — По убеждению даосов, — начал я подкреплять исторической опытностью свою позицию, — обильная еда приводит к быстрому старению, поэтому, чтобы долго жить, нужно исключить, — я начал перечислять, загибая пальцы, — мясо, пряности, вино. Не приветствовалось зерно в любых блюдах: духи, живущие внутри тела, — я погладил свой красный живот, скрытый под белой широкой простыней, — не переносят резких запахов, возникающих от такой пищи, и потому могут покинуть человека. Лучше всего вообще, — я сделал многозначительную паузу, — питаться собственной слюной! — громко произнес я и встретил полное недоумение на лицах слушателей. — Слюна, по даосским верованиям, считалась эликсиром, дающим силы человеку, ясно? — выдал я с серьезным видом подвыпившего знатока. — Сергей Анатольевич, — обратился к полковнику Глеб Глебыч, — он у тебя что, контуженый? То, блять, какая-то черепаха, то слюни вместо еды! Знаешь, Леша, херовый из тебя тамада, вот ей-богу, — Глебыч поставил рюмку на стол и перекрестился. — Слушай, ну это не он херовый, это даосы че-то там напутали, — вступился Минин. — Да ничего они не напутали, — теперь уже я заступился за даосов, — просто слюна… — Хватит! Леша, хватит про слюни, а то чувствую, следующий тост про маски из говна пойдет, — с недовольной гримасой прошипел Глебыч. — Аж пить перехотелось, — раздосадованно фыркнул Иванов. — Глебыч, расскажи ты нам что-нибудь настоящее, — подбодрил Минин. Минину с его психической закалкой было плевать, про что слушать, про черепах ли, про слюни ли, да хоть бы и про говно, он бы и такую байку выслушал одинаково спокойно. Иванов откинулся на спинку, поводил глазами по потолку, перебирая что-то в памяти, и начал. — Был в 1995 году один случай в Таджикистане. Приключился он с 201-й мотострелковой дивизией. Один полевой командир из Афганистана, хитрый шайтан, познакомился в госпитале с медсестрой, любовь-морковь, все дела. И та, потеряв голову, собрала для него мочу больного гепатитом. Эти шакалы мочой обмыли арбузы и дыни, кое-что ввели шприцем внутрь бахчи. А потом эти зараженные арбузы и дыни по какой-то смешной цене продавали вдоль дороги, где шли солдаты наши. Наши все скупили, и всех скосил гепатит. Вот это и есть классика терроризма биологического. Сегодня все эти работники сверхсекретных химических, биологических лабораторий получают сущие копейки. Разве трудно будет какому-то террористу их подкупить? Давайте будем объективными. Практически любого можно купить, это вопрос цены. Нужно всего-то пара грамм какого-нибудь биологического вещества. Размножить его на питательной среде — не проблема. Причем такой средой может быть даже простой бульон. И вуаля — получаешь готовое биооружие! Ну, а дальше дело техники разлить такой бульончик в общественных местах — столовых, заведениях общепита, в метро, транспорте, протереть им дверные ручки, звонки, банкоматы или вообще распылить через вентиляцию. Вот что такое терроризм сегодня! Понял, Леша, а ты про слюни с черепахами нам задвигаешь. — Давайте, за здоровье! — предложил Иванов. Выпили. Такие разговоры из реальной жизни, а не история, которой сто лет в обед, оставляли неприятный осадок. Иванов уловил падающее настроение и включил телевизор. Щелкая каналы, остановился на том, где вещал какой-то капитан войск радиационной, химической и биологической защиты. — Что за зелень борется с коронавирусом? — посетовал Иванов. — Где генерал-майор медслужбы герой России Александр Александрович Махлай? Он был главным в центре вирусологии в Загорске-6, Сергиев Посад-6, в/ч 44026? Занимались там созданием биологического оружия с применением токсинов, вирусов. Где генералы Васильев, Воробьев, Пригода, Виноградов-Волжинский? — А за что Махлаю Героя России дали? — поинтересовался я, полагая, раз генерал-майор медслужбы, значит, спас жизни сотен людей. — За изобретение первым в мире гамма-глобулина от лихорадки Эбола. — Сильно, — удивился я. В разговор вступил Минин: — Правда, мы потом все это передали Всемирной организации здравоохранения. Там надо было по международным договорам так делать каждый раз, когда мы совершали открытия, — Минин развел руками. — Когда нам, Леша, что-то надо, мы идем нахер, когда им — включаются международные договоры. — Политика, епть, — ругнулся Иванов. — А Махлай да, умный дядька, я встречался с ним пару раз, очень толковый, — Минин туго поджал нижнюю губу и одобрительно покачал головой. — Он столько всяких антидотов придумал, что ему памятник впору ставить. Шутка ли, больше ста двадцати научных работ. Его в научном мире крепко уважают. Кто знает, разумеется, — пояснил Глебыч. — Почему в Союзе таких коронавирусов не было? — продолжил Иванов. — Потому что в Союзе работала специальная программа. Для ее реализации — вот сейчас внимание, чтобы почувствовать разницу, — Иванов поднял вверх указательный палец, — были задействованы 15 министерств, ведомств, сотня НИИ. И все эти организации вели разработку средств защиты на случай любой химатаки или бактериологической опасности. Сегодня в великой России такой госпрограммы, по сути, нет, пшик, — издал соответствующий звук Иванов. — Мы каждый год докладываем в ООН о наличии такой программы, типа она у нас есть. Фактически же над ее созданием трудится только один военный институт. Над банальными инфекциями типа гриппа, туберкулеза, СПИДа гражданские институты еще как-то работают. Но если в ход пойдет биооружие, защитить сможет только тот самый военный институт. С развалом СССР все просрали. Вот теперь нас пугают этой бациллой, — Глеб Глебыч вскинул руку, указывая на экран телевизора. — Да ладно, сейчас работа тоже ведется, ну не афишировать же это на весь мир? — с оптимизмом хмыкнул я. — Посмотрим, — буркнул Иванов и предложил жарить шашлыки. Мы ушли от всех военных и химико-биологических тем и остальные два часа развлекали друг друга байками и анекдотами на свежем воздухе. Как оказалось, мы все трое переболели COVID-19, и больше он нам был не страшен. Правда, Иванов, по его признанию, «чуть кони не двинул». Глебыч оказался паршивым шашлычником, его мясные угли не понравились ни мне, ни Минину, ни даже самому Глеб Глебычу. Свою кулинарную неудачу Иванов прикрыл правотой даосов, которые верно говорили, мясо есть вредно. Я был реабилитирован. Насмеявшись вдоволь над «мясными угольками», мы дождались Николая на спецавто, которого вызвал из Москвы Минин, поблагодарили за гостеприимство Глеб Глебыча, особо отмечая его «расчудесные» шашлыки, и, попрощавшись, укатили обратно в Москву. В машине, чтобы скоротать время, попутчики попросили рассказать несколько, как выразился Минин, баек из китайской истории. — Китайцы с древности верили в духов земли, неба, воздуха, воды… И даже с сотню лет назад в них крепко сидело это язычество. К примеру, когда там решили строить телеграфные линии, а для этого, ясное дело, надо было устанавливать столбы, простой китайский люд встал на дыбы: мол, начнут рыть ямы, побеспокоят подземных духов! Начнутся бедствия и эпидемии. Оспа, неурожай, засуха, смерти от несчастных случаев — все списывали на несчастный телеграф, — живописал я. — И вот дошла установка телеграфа до очередной центральной провинции. И аккурат над домом одного крестьянина протянули провода. Он так напугался, что слег, а потом жена крестьянина забеременела и в срок родила двух мальчишек-близнецов! Сыновья в Китае — это богатство, это радость. А тут целых два. Широко об этом разнеслась молва, и крестьяне уверовали, что протянутые над домом провода телеграфа — к увеличению потомства. Взятки стали предлагать, задабривать чиновников, чтобы над их домами раскидывали провода телеграфов. Вот такие суеверия. — Язычники, одним словом, — резюмировал мой рассказ Минин. — Да, — подтвердил я. — А угадайте, почему в китайских деревнях почти все постройки были одинаковой высоты? — задал я Минину вопрос на засыпку. — Потому что у них коммунизм и равенство в крови! — отшутился Минин и засмеялся. Водителю Николаю ответ Минина понравился, он поддержал его двукратным «гы-гы». Старший лейтенант, сразу было видно, далеко пойдет, подхалимничать умел знатно. — Объяснялось это все тем же суеверным страхом перед духами, которыми кишела Поднебесная, как считали простолюдины. Они верили, что всякий дом, возвышающийся над другими, привлекает таинственные злые силы, носящиеся в воздухе, что неминуемо принесет несчастья в другие дома. Будто бы из-за этого начинались болезни, дохли свиньи, куры переставали нести яйца, переставали рождаться сыновья, ну и дальше любые неприятности по списку можно было списывать на этих духов. Так что жители рано или поздно сносили такую возвысившуюся постройку, ну или, по крайней мере, старались выровнять ее по высоте с соседними. А в старом Пекине никогда не строили дома на одной линии, какие-то выдвигали вперед, какие-то назад. Китайцы считали, что злые духи передвигаются исключительно по прямой линии, а встретив угол, они исчезали. Горбатые мосты и движение злых духов по ним — из этой же оперы. И крыши на китайских постройках по этой же причине с загнутыми вовнутрь концами. Кстати, и сельские дороги по этой причине были извилистыми — опять же, чтобы обмануть духов. Самобытно, а? — поинтересовался я. — А по-моему, гораздо самобытнее, когда пресс-секретарь президента на себя вешает какую-то чухню, якобы помогающую от коронавируса. И ладно бы сделал это в шутку, а то на серьезных щах рассказывает журналистам, что он защищен от коронавируса. Ты же мне сам рассказывал, что необразованные китайские крестьяне разрывали на клочки документы, где чиновники ставили иероглифическую печать, и прикладывали ее к больным местам, веря в то, что эта бумажка исцелит от всех болезней. Тут такая же история. И ладно бы это сделала бабка 70-летняя, а тут пресс-секретарь президента. Представляешь, какой позор, — посетовал Минин.