Так как девушки понятия не имели, о какой заявке идет речь, то они лишь скромно потупились, чем вызвали у старушки новый всплеск негодования. – А инструменты ваши где?! – воскликнула она. – Или вы голыми руками чебурашку моего отлавливать будете?! – Что?! – оторопели подруги. – Какого чебурашку?! – Повадился ко мне, проклятый! – посетовала старушка. – Роется и роется в мусоре каждую ночь. Все разбрасывает по кухне. Я уж мусор не в ведро, а в мешки стала складывать. Расход, конечно, а что делать? Да только он, проклятый, и целлофан рвет. И еще хуже – уже по всей квартире мусор раскидывает. Никакого с ним сладу нет! – Погодите, бабушка, – остановила старушку Инна. – Наверное, у вас дома собака живет? – Или кошка! – подсказала Мариша. – Нету у меня ни собаки, ни кошки. Собак я не выношу, потому что они лают! А на кошачью шерсть у меня аллергия. Так что домашней живности я отродясь не держала. И завелся у меня чебурашка. – Бабушка, может быть, тогда уж барабашка? – У когото, может быть, и барабашка, а у меня – натуральный чебурашка. – Как в мультике? – В точности, – кивнула старушка. – Голова, уши, лапки… Сам маленький, а передвигается шустро. Уж я его гоняла, гоняла, а все без толку! Возвращается и снова шкодит! – Может быть, мышеловку поставить? – брякнула Инна. Но старушка ее версию отмела как непригодную: – Ставила уже! И сыр, и колбаску клала. Даже сардельки подкопченные купила, просто разорилась на них. А он все равно не жрет! Вот мусор – да, это он жрет! А из мышеловки еду брать брезгует! Самой доедать приходится, а что делать? Продуктыто нынче ох как дороги! Уже второй человек за сегодняшнее утро жаловался подругам на повсеместную дороговизну. Сначала бригадир жаловался, что водка стала дороже. Теперь вот старушка жалуется, что она не может купить себе подкопченных сосисок. И что это такое? Всеобщий психоз? Ведь сытые дяденьки из правительства с экранов телевизоров чуть ли не ежедневно клятвенно заверяют всю страну, что все у нас идет отлично и с каждым днем становится все лучше и лучше. Они со всей ответственностью заявляют, что экономический кризис нами успешно преодолен. И экономическая ситуация в стране стабилизируется с каждым днем, становясь все неуязвимее для какихлибо катаклизмов. Может быть, все так и есть. Но только возникает другой вопрос: для кого именно эта ситуация становится лучше? – Я уж и отраву для него приготовила, – продолжала рассуждать старушка. – Как у нас в деревне крыс травили, так и я сделала. Купила сухого гипса целый килограмм, смешала его с мукой и расставила мисочки с этой смесью по всей кухне. – Гипс с мукой? – с сомнением переспросила Инна. – И это ядовито? – Само по себе, конечно, нет. Но если наесться этой штуки, то потом обязательно захочется пить. Ну попьет он, а гипс в животе у зверя застынет и… Понимаете, что происходит дальше? Конечно, они понимали. Животное медленно издыхает, не будучи в состоянии опорожнить кишечник. Ведь у него внутри уже образуется камень! – Б-р-р! – передернуло подруг. Теперь они повнимательнее присмотрелись к старушке. Честное слово, человек, выбравший такой садистский способ расправы с домашними грызунами, вряд ли способен вызвать у них симпатию. Но, кажется, старушка ничего такого ужасного в этом способе травли чебурашек не видела. – У нас в деревне всегда так с грызунами поступали, – авторитетно повторила она. – И никогда у нас в Прянишкине зерно в амбарах не портили крысы и мыши так, как в соседних деревнях! – Прянишкино?! – хором воскликнули подруги. – Так вы родом из Прянишкино?! – Перед войной жила там, – кивнула старушка. – Потом на фронт пошла добровольцем. Да и то сказать, правильно сделала. От смерти, можно сказать, спаслась через свой поступок! На фронтето меня не убило. А когда Прянишкино горело, меня там уже не было. Да и что мне в деревне делатьто было? Я молодая тогда была, незамужняя. А так и на фронте пригодилась, и мужа себе там хорошего подыскала. И в Германии с ним долгое время после войны жила. А в Германии жизнь куда как быстро наладилась. Вроде бы и разруха у них была пострашнее нашей, а както они отстроили все, наладили… Через несколько лет уже и не заметно было, что по стране война прокатилась. Конечно, мы в Восточной Германии с мужем были. Но люди говорили, что в ФРГ еще лучше жизнь была. Болтливая старушка, уже забыв про досаждавшего ей чебурашку, все говорила и говорила, рассуждая сама с собой о делах минувших дней. Подруги ее уже не слушали. Они думали о том, как сказочно им повезло. Первая же знакомая Петровны – и тоже родом из Прянишкина! Впрочем… Впрочем, Петровна ведь и не была вовсе родом из этого Прянишкина. Она была найденышем. И крестьяне поселили приблудную девочку у себя только из жалости и невозможности сдать ее органам опеки, которые во время войны были заняты совсем другими делами. Значит, девушкам следовало теперь действовать очень осторожно, чтобы не спугнуть эту потенциальную свидетельницу. Возможно, она хорошо помнит Петровну. Да и как иначе, если ее телефон был записан среди других номеров, по которым звонили Аюша или Петровна. – Скажите, как интересно! – воскликнула Мариша. – Значит, вы на фронте побывали? – И награды имею. За взятие Берлина. И другие. После войны мне их уже дали. Ага, значит, старушка воеватьто воевала, но особенно при этом не высовывалась. На передовую не ходила и в битвах не участвовала. Вот Маришин дед вернулся с войны с тремя орденами и пятью медалями. Но эта бабушка, наверное, служила в полку, который всю войну простоял в тылу. Поэтому и сохранились у нее о войне такие теплые ностальгические воспоминания. Маришин дед, пройдя через весь фронт по самой передовой, о войне вспоминать не любил. И тех, кто его просил об этом, резко обрывал. – Напрасно думаете, что война – это вам вроде пикника, молодой человек, – суховато говорил он. – Война – это кровь и смерть! Война – это значит ходить, досыта никогда не жравши, спать на сырой земле и вернуться домой с туберкулезом, контузией и нервным расстройством. И это еще если тебе очень повезет! Потому что если тебя даже и не пристрелят и ты не взорвешься на вражеской мине, то спокойно спать ты все равно не сможешь еще очень долго. А вот эта старушка с удовольствием вспоминала военные и особенно послевоенные дни, когда на территории проигравшей войну Германии, будучи женой советского офицера-победителя, она чувствовала себя настоящей королевой. Наверняка, она не стеснялась оскорблять бедных, ни в чем не повинных мирных немецких горожан самым отвратительным образом, кичась собою и демонстрируя всем свою мелкую деспотичную натуру. М-да, моральный портрет этой старушки вырисовывался далеко не самым симпатичным образом! Но подругам выбирать было не из чего. И поэтому они засунули подальше просившиеся на язык комментарии и приготовились подружиться со свидетельницей, какой бы неприятной она им ни казалась. – А как же вы не побоялись уйти на фронт из родного дома? – А чего там бояться? Немец уже в трех шагах от нашей деревни был. Вот я и подумала – чего мне ждать? Надо дать деру, пока остальные на немца горбатиться будут! – А ваши родители? – Померли, должно быть, – равнодушно отозвалась старушка. – Коли в войну их не убило, так теперьто уж точно померли. – Значит, вы так их больше и не увидели? – Нет. – И никого из своих родных не встречали? – Нет. А зачем? – искренне удивилась старая женщина. – Зачем они мне? Чем они могли бы мне помочь? У меня и у самой все хорошо в жизни сложилось. Муж отличный попался. Прапорщик! Всегда все в дом. Никогда ничего из дому. Хороший человек, мир праху его! Детей у меня есть двое, внуков трое, правнуков – шестеро. Живут все отдельно, я сама так захотела. Но они мне регулярно звонят и вообще помогают. – Правнуки? Сколько же вам лет? – К девяносто мне уже катит, – отозвалась старушка, поразив этим заявлением подруг. Старушка выглядела лет на семьдесят, никак не больше! Видимо, спокойная одинокая жизнь, когда молодежь всегда под рукой, но все же живет отдельно, дает свои плоды. Ну и здоровье тоже. Похоже, у бабки просто отменное деревенское здоровье! – Но неужели вам никогда не хотелось повидать вашу родную деревню? – А зачем? – опять пожала плечами старушка. – Мне рассказывали, что ничего там, кроме горелых бревен, и не осталось. – Рассказывали? Кто? – Да приходила тут ко мне одна девчонка… Не из наших, должно быть. Признаюсь, я ее даже и не помню. Но наших стариков она всех по именам знала, так что, должно быть, действительно в Прянишкине жила какоето время перед войной. Впрочем, я на мелких ребятишек в те годы внимания не обращала. У меня свои интересы были! А из мелких мне своих собственных братьев и сестер хватало. Мать девятерых после меня родила. Хорошо еще, что четверо в младенчестве померли. Но все равно многие в живых остались. Как вспомню, так вздрогну! За каждый кусок сахара между мелкими начиналась драка. Обувку по очереди всем покупали, платья красивого у батьки и то не допроситься было! То мальчишкам на портки и рубахи деньги шли. То девчонкам на ленты! Всегда – меньшим. А я – вроде как и не у дел совсем! Сказывалась в ней давняя обида на родителей. И, похоже, Нина Ивановна, вылетев из родного гнезда, выйдя замуж и обретя материальное благополучие, очень боялась, как бы ее младшие братья и сестры не пронюхали об этом. И не свалились бы всей ордой ей на голову. Поэтому и не искала она своих корней. И в Прянишкино никогда больше не совалась. Вдруг что случится… нежелательное? Вдруг там ктото из ее родни остался и теперь нуждается в помощи? – А кто к вам приходил? Вы сказали, девочка? – Да какая она теперь девочка! Старуха! Такая же, как и я. Помоложе меня, но ненамного. Ольгой ее звали. Да откуда я ее помню? У нас перед войной в деревне около сотни дворов было. И в каждом – по пять-десять человек в семье. Ну взрослых я еще помнила раньше. А уж малышню… И Нина Ивановна пренебрежительно махнула рукой. – А чего же хотела от вас эта женщина? – Да чушь она какуюто несла. О прежних временах все порывалась со мной поговорить. Да не о том, что я сама помню, а о том, что в Прянишкине перед революцией творилось. Да о карьере нашем, где прежде камень добывали. И еще о привидении Барина. – О привидении? – Да чушь это все! – с раздражением произнесла Нина Ивановна. – Досужие выдумки! – И, вспомнив вдруг о том, почему подруги к ней пришли, она воскликнула: – Вот мой чебурашка – это наказанье божье! А тот призрак, что якобы у нас по округе шатался, – это все бабские выдумки! И что мальчишки иной раз в карьере головы свои оставляли, – так на то причина своя имелась. Карьер – место опасное. Закрыли его очень уж внезапно. Потом и слух о призраке Барина пошел, якобы сокровища он свои охраняет. Любопытные туда и потянулись; конечно, погибли многие, без сведений ведь точных они перли, прямо так, напролом. Ну а потом, когда взорвали главный вход, несчастных случаев поменьше стало. Только ребятне ведь не объяснишь, куда можно ходить, а куда нет. Говорили им матери, да все без толку. Как бегали мальчишки на карьер, так и продолжали бегать. Ну и ломали себе там ноги, руки, а иной раз и головы. Ну а те, кто живыми оставались, те на Барина вину сваливали. Дескать, это он их в карьер заманил. Свою вину признать, так это от родителей еще и влетит, пожалуй! А на Барина все свалить – так тебя еще и пожалеют. Да еще и все деревенские сбегутся послушать, как ты про призрак Барина живо брешешь! – Значит, вы в привидение не верите? – Я верю в то, что вижу своими глазами. Вот чебурашку своего я видела! И следы от его пакостничества – тоже. А вот призрака Барина, сколько я в Прянишкине жила, ни разу не видывала. Хотя, по рассказам, он до молодых красивых девушек очень охоч был. Их он в первую очередь к себе во владения и заманивал! – А вам, стало быть, он ни разу не показался? – Нет! Поэтому я и говорю, что призрак – это чушь и глупые выдумки. Кабы он в самом деле был, так уж мне бы в первую очередь показался! Ну еще бы! И Нина Ивановна самодовольно погляделась в зеркало и поправила седую прядку, выбившуюся из копны ее кокетливых кудряшек. Волосы у бабушки были уложены в прическу в духе сороковых-пятидесятых годов прошлого столетия. Видимо, именно те годы вызывали у Нины Ивановны наиболее теплые воспоминания. Тогда она была молода и любима. Вертела своим мужем как хотела. Жила в весьма комфортных условиях. И тяготы жизни были успешно оставлены ею далеко позади. – Так что никакого призрака Барина нет и не было! – решительно закончила Нина Ивановна. – Я так той дуре и сказала. Онато пыталась на своем настаивать, расспрашивала меня о каменоломнях. Но я сразу же сказала ей, что такой ерундой не занималась даже в детстве. С пяти лет на мне было все хозяйство. Мать и отец целыми днями пропадали в поле, на огороде или в коровнике. А я готовила обед на все семейство, мыла полы и следила за младшими. Подруги слушали и охотно верили этой старой женщине, которой удалось до глубокой старости сохранить бодрость тела и трезвость рассудка. Действительно, деревенские дети, предоставленные по большей части самим себе, сильно отличаются от городских – избалованных и изнеженных отпрысков. Городская девчонка в пять лет редко умеет самостоятельно обращаться с огнем. Да и не дадут ей заботливые родители спичек – побоятся. А вот деревенские девчушки в свои пять лет – уже вполне рассудительные хозяюшки. Разносолов они, конечно, никаких не сготовят, да этого от них никто и не ждет. Но кашу с салом или с грибами вполне могут сварганить. И молодую картошку в печь поставят. А залитая теплым топленым молоком, запеченная до кремовой корочки в русской печи картошечка – это уже почти деликатес! Ну и покидать в кастрюлю рубленную капусту на щи – это девочкам тоже под силу. Во всяком случае, в прежние, довоенные, суровые времена именно так и было. Крестьянам некогда было особенно приглядывать за своими многочисленными отпрысками. Взрослые были заняты тяжелой работой. За младшими присматривали старшие дети. Но ведь и они тоже были всего лишь детьми. Поэтому младшие нутром чуяли: либо они быстро повзрослеют и станут помощниками самим себе и своим родителям, либо судьба их окажется крайне незавидной. – Вот двое моих младших братьев дома сидеть не любили, работать – тоже, а вот пошкодить – это у них всегда запросто было! Ну оба в рудник и провалились, – словно прочитав их мысли, сказала Нина Ивановна. – Правда, живы остались. Но в больницу их тогда забрали. А когда они домой вернулись, батька их еще и ремнем хорошенько отходил. Вот с тех пор они и позабыли про призрак Барина и сказали домашним правду. Что поспорили они с другими мальчишками – слабо им будет в рудник залезть или нет? Ну они и полезли, чтобы отвагу свою доказать. Я к ним эту дуру, гостью мою, и послала. Так ей и сказала: идите, мол, к ним. А она, нет, ну правда, дура – и есть дура! Адреса их начала у меня спрашивать! Я чуть со смеху не померла. Откуда у меня их адреса могут взяться, коли я в отчий дом с войны – ни ногой? Да и сгорел домто! – А чего же эта женщина от вас хотела? – Да она все про рудник у меня выведать пыталась, – с досадой отозвалась старуха. – Какие там входы да какие выходы? Сохранились али сровняли их взрывом? Как будто мне это интересно! Много вопросов задавала. У меня даже изза нее голова разболелась. – Помолчав минутку, Нина Ивановна продолжила: – И отчего, спрашивается, на старости лет ей эта глупость в голову полезла? Зачем ей этот рудник сдался? Небось нету в нем ничего, кроме дробленого камня. Уж столько туда лазали, что кабы чтото дельное там бы было, так нашли бы давно! – И, переведя взгляд на подруг, она спросила: – Так что? Будете чебурашку моего ловить? Или вы просто поговорить со мной пришли?