Глава двадцатая Пронзительный крик. Кровь, пульсирующая в ушах, настолько оглушила меня, что я не сразу поняла, что кричу сама. Я звала Пипа снова и снова, в отчаянной надежде, что он услышит меня, вскочит на ноги с радостной улыбкой и покажет, что каким-то невероятным образом с ним все в порядке. Но Пип не пошевелился, не улыбнулся и не сделал ничего из того, как вел себя обычно. Я подбежала к другу и опустилась рядом на колени. – Пип! Очнись! Пожалуйста, очнись! Бедняга не ответил. Я взяла его руки в свои и сжала так сильно, как только могла, но он был таким вялым, таким холодным… На лицо Пипа упала тень. Я посмотрела в безжалостные глаза Махишасуры. – Зачем? Он ничего тебе не сделал! – Почему ты не остановила меня? Каждое слово вонзалось мне в сердце как тысяча острых иголок. Я попыталась заговорить, но ничего не вышло. – Ты не остановила меня, потому что не смогла, – безжалостно продолжил злодей. – Ты не смогла спасти его. И этот мир ты тоже не сможешь спасти. Я склонила голову, обняла Пипа и зарыдала. Он был моим первым другом, выдуманным мальчиком, который сопровождал меня в сотнях приключений, а теперь его не стало. На мгновение все вокруг меня исчезло, остались, только горе и мягкие растрепанные волосы Пипа на моей щеке; а затем я почувствовала, как теплое золотое сияние скользнуло по моей коже. Я в замешательстве подняла глаза. Добрая ведьма исчезла. Пока Махишасура отвлекся на меня, она выскользнула из арки и спустилась по ступенькам. Ее больше не было в Лалита Махале. А значит, она могла использовать свою силу. Я крепче вцепилась в Пипа, боясь, что нас разлучат, но золотое сияние окутало нас обоих, словно пузырь, – шар света в темной ночи. А потом внезапно мы оказались не во дворе. Мы очутились в доме Воронов, прямо посреди неприбранной, но уютной гостиной, и тут раздались испуганные крики Шуки и Джоджо, которые спокойно занимались своими делами, до того как мы материализовались из воздуха. А затем наступил хаос. На крики сбежались остальные, и нас окружил калейдоскоп голосов, кричащих: «Вы в порядке?», и «Мы так волновались!», и «Чамундешвари сказала, что вы оба попали в плен; как вы выбрались?», и «Кто это?». Тут Симха издал рев, который немедленно заставил всех замолчать. Добрая ведьма прокашлялась. – Я Добрая ведьма, – сказала она, с достоинством присев в реверансе. – Мы только что сбежали из Лалита Махала. – Кики, ты сделала это! – радостно воскликнула Шуки. – Ты ее освободила! – С Чамундешвари все в порядке? – прохрипела я. – Она сражалась с асурами, когда нас похитили. – Она повредила плечо, но с ней все хорошо, – успокоила меня Ашвини. Я почувствовала, как она ласково сжала мою руку, но я все еще прижималась к Пипу, не поднимая глаз. – Мы собирались отправиться тебе на помощь, но, должна признаться, я рада, что нам не пришлось этого делать! Я так рада, что вы оба в порядке. – Кики, – произнес Лей. Кажется, он впервые назвал меня по имени. Его голос был полон ужаса. – Почему ты так держишь Пипа? Он без сознания? – Иди сюда, – мягко сказала Ашвини. Она обняла меня и оттащила от Пипа. Я неохотно отпустила его, мое сердце похолодело. – Давай посмотрим, что… А потом румянец отхлынул от ее лица, и она резко замолчала, не сводя глаз с моего друга. Джоджо судорожно втянул воздух. Шуки пронзительно закричала. Нижняя губа Ашвини дрогнула. – Нет, – сказала она. – Нет, нет, нет. Этого не может быть. Этого не должно было случиться! Лей опустился на колени рядом с Пипом и стал лихорадочно искать пульс. Его глаза были влажными. – Как? – хрипло спросил он. – Его сильно швырнул король демонов, – промолвила Добрая ведьма. Ашвини ответила не сразу. Казалось, она потеряла всякое чувство реальности. Ее глаза были прикованы к Пипу, и она просто продолжала шептать: «Этого не должно было случиться». Снова и снова. Мое сердце переполняло сочувствие. Ей всего тринадцать, и она отдала все, чтобы защитить Воронов, но не смогла уберечь Пипа. Потому что я ушла и убила его. Голоса вокруг меня то росли, то стихали, но я будто не слышала их. Я опустилась на колени и сильно прикусила губу. Все, о чем я могла думать, это как Пип выглядел в свои последние минуты: он был таким храбрым, какой я никогда не буду. Симха предложил отвезти Пипа к Чамундешвари, которая позаботится о том, чтобы его кремировали со всеми почестями. Ашвини явно не хотела отпускать Пипа, но кивнула, и лев ушел. – Что ж, – молвила Добрая ведьма, – мне тоже пора. Саподилла сама не вырастет. Никто даже не пытался понять, что это значит, но Ашвини сказала: – Подожди, – ее голос дрогнул, но она взяла себя в руки и вытерла слезы. – Мы все еще должны изгнать Махишасуру, теперь даже больше, чем когда-либо. Можешь ли ты отменить защитное заклинание, наложенное на Майсурский дворец? – То самое, из-за которого дворец превратился в лабиринт? – спросила Добрая ведьма. – Боюсь, что не смогу. Так уж устроила Кики. Моя сила не может отменить то, что она сделала. Воцарилась ужасная тишина. Мое сердце будто сжала и раздавила огромная рука. Мы потерпели неудачу. Я потерпела неудачу. – Все было напрасно, – произнес Лей. – Я свободна, – возразила Добрая ведьма с легким упреком. – И не назвала бы это напрасным, – обиженно фыркнув, она исчезла. – Молодец, – сказала Шуки Лею. – Сказать, будто вернуть кому-то его жизнь – это ничто. Пипу это не понравилось бы. Щеки Лея покраснели, но он повернулся ко мне и резко выпалил: – На его месте должна быть ты. Я вытерла заплаканные щеки под протестующие возгласы остальных. – Знаю. – Ничего этого не случилось бы, если бы ты оставалась на месте, как и должна была, – продолжал он, его лицо переполняли боль и ярость. – Что же случилось такого важного, что тебе пришлось отправиться туда? – Я не могла оставаться здесь, – только и смогла сказать я. – Знаю, что не должна была уходить. Я знаю это. Это моя вина. Я знаю это. – Прекрати, – сказал Джоджо Лею, стиснув руки на подлокотниках своего кресла. – Это не вернет Пипа. Все, что мы можем сейчас делать, – это заботиться друг о друге. – И заставить Махишасуру пожалеть о том, что он сделал, – добавила Шуки, сверкнув карими глазами. Лей бросил яростный взгляд в мою сторону. – Как? Она должна была стать решением, но оказалось, что она совсем не помогает. Я же говорил тебе, – добавил он, повернувшись к Ашвини, – я говорил тебе, что она скорее убьет нас, чем что-нибудь исправит! Возникла напряженная пауза, а затем Ашвини тихо предложила: – Может, тебе стоит пойти наверх, Кики? Тебе необязательно это слушать. Мое присутствие там и правда только усугубляло ситуацию. С ее стороны выглядело очень мило не говорить такого, но это была правда. Это был их дом и их семья. Я вторгалась в их горе. Я тихо вышла из комнаты. На полпути вверх по лестнице я уже не могла сдерживать слезы, поэтому прикусила губу и заплакала так тихо, как только сумела. Войдя в свою комнату, я села на пол, привалилась спиной к двери и закрыла лицо руками. Крошечный тиран. Именно так Лей назвал меня прошлой ночью, прямо перед тем, как я покинула дом Воронов, просто чтобы получить хоть какой-то контроль над собственным разумом. Крошечный тиран. Капризный ребенок. Может быть, он прав. Может быть, все, что я когда-либо делала, это топала ногами и закатывала истерики, потому что у меня не имелось власти над собой, не говоря уже о чем-то другом. Я не была хозяином своей судьбы. Я не была капитаном своей души. Я не смогла помешать Махишасуре захватить мир, который я создала. Я не смогла уберечь Пипа. Я не могла остановить свой разум, и он обернулся против меня. Я поднялась с пола и рухнула на кровать. Радужные единороги на моей пижаме сверкали в лунном свете, но на этот раз их цвета не подняли мне настроение. Жаль, что я не дома с мамой. Мне снова хотелось скучных, нормальных вещей: есть торт, пока мы с мамой смотрим телевизор, кормить уток в парке с Эмили, читать книги, достать карандаш и рисовать какую-нибудь старую вещь, которая случайно привлекла мое внимание. Я хотела, чтобы мама утешила меня. Хотела домой. Тыльной стороной ладони я вытерла слезы с лица и вытащила из кармана карандаш. На другом конце комнаты лежала бумага, но я прижала кончик карандаша к белой поверхности подоконника. Сделав несколько пробных штрихов, я надавила на него сильнее, потому что кулаку, сжимающему мое сердце, требовалось раздавить что-нибудь еще. Творчество и раньше спасало меня. Может быть, и теперь оно поможет. Почему оно не могло спасти Пипа? На подоконнике появилась маленькая птичка – быстрые крылья, клюв и яркие глаза. Я нажала сильнее. Пара крошечных ножек. Карандаш сломался с громким щелчком. И тут птица оторвалась от подоконника и вылетела в теплую серебристую ночь.