– Не подходи-и! Не трожь хозяев, мы за себя не отвечаем! Мы бе-ше-ны-е-я.!!! – Альёша-сан, ты настоящий самурай! – Мияко дотянулась до японского меча. – Для меня будет счастьем умереть рядом с тобой! – А это обязательно? – осторожно уточнил я. – Без вариантов! После того что ты сделал, они нас непременно убьют. Даже сам император не смел коснуться лисьей шерсти, за это грозила неминуемая смерть! А ты практически сварил суп из хвоста моей старшей сестры… – Ерунда, быть может, шерсть немного облезет, а так… Возможно, мои слова о том, что если «шерсть облезет», то это «ерунда», были лишними. Я действительно ещё слабо разбираюсь в их иерархии – один хвост, два, три, шесть, девять, – поэтому если кого и обидел, то не нарочно. Уж извините, но, честно говоря, вы же первые начали. Инари поймала Мёбу за ногу, спустила с потолка вниз и, осмотрев её «страшные раны», признала их несмертельными и нежуткими, типа до свадьбы заживёт. Однако же несмываемый позор для всей семьи имел место быть. Так что… Пока старшие сёстры шумно советовались, какой именно смертью мне предстоит умереть, в дверь постучали. И если вы помните мои рассуждения об эмоциональном посыле стука, тот вот этот однозначно предупреждал: стучу один раз, не откроете – вышибу дверь! – Не открывай, – в один голос взмолились старшие лисы. – Почему? Вы ведь всё равно собираетесь меня убить. – Э-э, не спеши, о благородный гайдзин! Мы можем дать тебе отсрочку до вечера! Я оглянулся на Мияко. Её кукольное личико было совершенно спокойным, она даже опустила острый меч, как бесполезную железяку, а в мягкой полуулыбке притаилась какая-то неземная светлая грусть. Она тихо кивнула мне. – Ничего не изменишь, всё будет, как предначертано. Сегодня он почти сумел заставить нас желать смерти своим близким. Что будет завтра? Он потребует, чтобы я сама себя отравила, словно уличная собака, недостойная дочь, позор рода и семьи, которой даже не дозволено сделать сеппуку? Я прошёл вперёд, в прихожую, просто раздвинув плечом двух перепуганных лисиц, и, не задумываясь, открыл дверь. За порогом стоял молодой, хорошо одетый человек азиатской внешности, с виду моего возраста или даже на пару лет моложе. Лицо открытое, взлохмаченная причёска, тонкие чёрные усики пробиваются над верхней губой, совершенно нормальный, если бы не глаза… Его глаза были абсолютно чёрными, без белков, без зрачка, даже без блеска. Глухая, матовая тьма. И самое неприятное, что на руках у него сидел тот самый рыжий кот, в передних лапках которого был зажат обрывок картона с короткой надписью «ПОМОГИТЕ!». – Ваш кот, – поклонился мне парень. – Вы позволите мне войти? – Если я скажу нет? – Что ж, я признаюсь вам, что и не нуждаюсь в разрешении человека, – без улыбки ответил он. – Такая откровенность делает вам честь. – Я тоже вспомнил о хороших манерах, отступая на шаг назад и делая пригласительный жест рукой. Гость чуть заметно кивнул, показывая, что также ценит проявленное к нему уважение. Рыжий кот мешком стёк на пол, тут же притворившись мёртвым, но тихо-тихо пятясь задом под диван… – Комичива. Чисто из вежливости мне стоило бы представиться, но вряд ли в этом помещении есть хоть кто-то, кто не знает моё имя? – Нэкомата, – еле слышно прошептали все, даже трое кухонных бесов, разумно попрятавших вилки. Я лишь молча наклонил голову, не собираясь озвучивать очевидное, да ещё хором. Гость явно отметил это, поскольку вперился в меня долгим немигающим взглядом… – Господин Алексей Лепёхин, как я понимаю? А вы весьма непростая личность. Мудрец, маг, обладатель тайных знаний. Художник, чьи рисунки обретают реальность. Страж, способный защитить музей великого поэта. Воин-монах, ни разу не уступивший дорогу нечисти. Мне так много рассказывали о вас, что удержаться от личного знакомства оказалось выше моих сил. К моему изумлению, все три сестры церемонно поклонились, словно бы одновременно благодаря его за вежливость и отдавая дань справедливости его слов в отношении меня. Типа я вот такой и есть? Наверное, это должно было быть приятно. То, что произошло дальше, напрочь развеяло мои иллюзии… – А теперь я заберу свою невесту. Мияко отправится со мной. В качестве благодарности никто не умрёт. – Я не отдам её. – Я не спрашиваю вашего разрешения, Алексей-сан! – Он повёл плечами, и маленькая кицунэ, словно скованная невидимыми цепями, полетела к двери. Что ж, мне оставалось лишь отступить ещё дальше, почти на порог ванной комнаты. И?.. Лисичка ударилась в прозрачную стену на пороге. Раз, два. Старшие сёстры дружно охнули. Молодой человек, надо отдать ему должное, быстро сообразил, что ситуация идёт по какому-то непроверенному или неутверждённому сценарию. То есть он вовремя остановился, не дожидаясь, пока кицунэ расшибёт себе лоб… – Что происходит? – Как я понимаю, некая магия, – попытался объяснить я, неуверенно разводя руками, – профессор Сакаи подарил мне открытку с изображением маленькой лисы, я взял и не отказался от неё. Получается, что отныне именно я хозяин, владелец и господин высокородной Мияко-сан. – Хм… – Он подошёл ко мне, внимательно посмотрел в глаза и без малейшей угрозы в голосе предложил: – Передарите её мне. В обмен я не убью вас, ваших родителей, друзей, этих девушек и даже кота. Рыжий толстяк, высунувший было любопытный нос, тут же накрыл его лапой, типа меня не видно, я в «домике». Возможно, Нэкомата действительно мог всё это устроить, но что-то в его матовых глазах меня насторожило. Какая-то странная беспомощность… – Это подарок. Передаривать подарок считается дурным тоном. Но даже если и так, то я получил его от профессора Сакаи по доброй воле, значит, и отдать могу так же. Никак не под принуждением. – Разумно. Что ж, подарите мне Мияко по доброй воле! Я встретился взглядом с моей лисой, храбро кусающей губки, и улыбнулся: – Нет. – Почему? – Не хочу. – Но я прошу вас. Или вы… – тут, видимо, до него хоть что-то дошло, – здесь замешаны чувства! Молодой человек (или старый демон) на секунду задумался, потом он потёр пальцами виски и негромко пристукнул каблуками модельной обуви. В тот же момент реальное время вокруг нас остановилось. Мияко и её сёстры замерли, кот под диваном не подавал признаков жизни, три фигурки бесов казались раскрашенными игрушками, а через распахнутую форточку с улицы не доносилось ни звука. Казалось, даже дыхание исчезло, но нет, я мог свободно двигаться. Мы оставались один на один. Двое среди толпы, но тем не менее наедине. – Теперь мы можем поговорить без лишних ушей, – японец провёл ладонью по лицу, и его глаза сразу стали обычными, человеческими, карего цвета, с оранжевыми крапинками, – называйте меня господин Томадати. В переводе на ваш язык это значит «друг». Я и вправду хотел бы, чтоб мы стали друзьями. – Но для этого я должен подарить вам девушку? – О, поверьте, её я получу по-любому. В конце концов, мне достаточно просто уничтожить ту открытку, которую вы прячете в своей сумке, и вам останется лишь наблюдать, как она будет медленно выгорать на солнечном или электрическом свету. Мияко сгорит, как любая книжная иллюстрация, при вашей профессии вы не можете этого не знать. – Зато вы, как вижу, многое знаете обо мне. – Конечно, глупо было бы являться сюда без должной подготовки. Мне более полутора тысяч лет, чтобы выжить в этом мире, не стоит полагаться лишь на грубую силу или переменчивую удачу. – Молодо выглядите, – честно признал я. – Спасибо, нет нужды в комплиментах. Поговорим, как мужчина с мужчиной. Почему нет? Всё равно сделать ничего невозможно, брыкаться нет смысла, как и хвататься за меч или кисточку. Я показал ему на диван, а сам опустился на табурет. Нэкомата благодарно кивнул и присел на край дивана, закинув ногу на ногу. – Кофе, без сахара и сливок, – даже не посмотрев на меня, потребовал он. Кухонные бесы мгновенно ожили. Один из трёх метнулся было исполнять приказание, но двое других накостыляли ему по шеям, напоминая, кто хозяин в доме. Кстати, правильно, так и надо. – Мелкие твари… – После этих слов троица окаменела вновь. – Ничем не лучше людей. Кстати, та чиновница, что выпускала нечисть, больше не работает в администрации. Она подвела меня и наивно думает, что может скрыться от наказания. Я откровенно зевнул. – Да, вы правы, действительно, кому она интересна? Но речь сейчас не об этом. Речь о вас, обо мне и о Мияко. Хотя обо мне говорить нечего, вы знаете, кто я, и прекрасно понимаете, на что я способен, чтобы получить своё. С младшей дочерью господина Лю, наверное, тоже разговор короткий. Она пошла против воли отца и всего клана, бежала из страны, завела отношения с человеком, и всё это, руководствуясь лишь собственными капризами. Её накажут Высшие силы, в этом случае я могу даже не пачкать рук. – То есть речь исключительно обо мне? – Да. – Господин Томадати, вы уже слышали моё решение. Мияко не продаётся и не передаривается. – Я и не намерен вас уговаривать, в конце концов, это было бы унизительно. – Молодой японец на мгновение задумался, потом хлопнул в ладоши и впервые улыбнулся. – попробую объяснить. Допустим, прямо сейчас я встану и уйду, всё забудется, никто из ваших близких не пострадает. Но где-то далеко, на острове Хоккайдо, один седовласый старик будет вынужден провести ритуальное самоубийство, потому что, опозоренный дочерью, он не смог сохранить лицо перед своим кланом. Который, как водится, в свою очередь, вновь вступит в вековую войну, мстя нашему клану за гибель своего патриарха. Причём и мы, и они имеем право привлекать на свою сторону людей. Никому не известно, чем это закончится, но будет так много трупов… Я отдавал себе отчёт, что он не пытается обмануть меня, запутать или запугать. Просто сухое изложение грядущих перспектив, и да, сможет ли маленькое сердце кицунэ выдержать вес такого последствия своих поступков? – Но можно обойтись и одной жизнью. Вашей. Претензий не будет ни к кому. Ведь именно это и собирались совершить старшие сестрички моей невесты? Мне вновь пришлось кивнуть. – Их поступок неразумен, я объясню почему. Да, позор клана будет смыт, но беглянка не вернётся домой. Увы, отныне и до скончания века она обречена ходить кругами, сторожа вашу могилу. Тело и гроб разлагаются годами, а кости в сухом климате могут храниться в земле столетиями. Нет, она никуда не сможет уйти. Под ветром, снегом, зноем или дождём она будет обречена испытывать нечеловеческие муки, пока не начнёт сходить с ума. Ей никто не поможет, её невозможно будет спасти, потому что всего одно простенькое, как кирпич, заклинание вкупе с актом дарения накрепко привязало её к вам… Возможно, я слишком сильно сжал зубы, на миг ощутив во рту металлический привкус крови. Братья Стругацкие писали о том, что «трудно быть Богом», но по факту от героя их книги этого и не требовалось. Ему было достаточно наблюдать, фиксировать, не вмешиваться. В моей ситуации роскошь невмешательства была не по карману, а любое иное решение гарантированно приводило к ещё более худшему результату. Меж тем Нэкомата продолжил, выдержав паузу: – Небеса учат нас, что любой поступок, сделанный с благими или чёрными намерениями, а может и вообще неосознанно, тем не менее ВСЕГДА приводит к последствиям. И в подавляющем большинстве случаев не к тем, которых вы ожидали. Два древних клана решили остановить льющуюся кровь, это ведь хорошо, правда? Девочка всего лишь не хотела умирать и сбежала, а что, ведь это тоже так легко понять? Ну и вы, естественно, бросаетесь на её защиту, вы понимаете точку зрения каждого, вы взваливаете на себя моральный выбор, хотя прекрасно понимаете, что тут нет ни морали, ни выбора. Ничего нет. Даже пустоты. Я не слишком вас загрузил? Мне нечего было ему ответить. Не потому, что не хотелось или ему так уж удалось убедить меня по всем моментам. Я никогда не мечтал, подобно классическим русским интеллигентам третьей волны брежневского правления, найти себе на голову неразрешимую этическую проблему и носиться с ней, квохча, как курица с яйцом. Просто не видел смысла объяснять очевидное. – Любовь, – подмигнув, догадался он, – как банально и как просто. Впрочем, у вас, у людей, всё просто. Скажите, только честно, когда вы читали «Ромео и Джульетту» (без разницы, кто их написал), то ведь тоже, наверное, думали, что смерть этой пары примирила «две равно уважаемых семьи»? Верили, что отныне, похоронив юных влюблённых, два клана прекратят вековую междоусобицу? Ну или хотя бы надеялись, ведь иначе пьеса просто лишена смысла… – Не знаю, – признался я. – Правильно. И никто не знает. Могу с гарантией сказать вам лишь одно: кровь будет пролита.