– Я опозорила себя, свой род, тебя, твой дом и навеки потеряла лицо перед почтеннейшей Верой Павловной-сан, – сурово ответила лисичка, расстилая на полу белую простыню и укладывая на чистое полотенце острый кухонный нож, три домашних беса с траурными выражениями лиц молча стояли рядом, – я так низко пала, что даже не смею просить тебя о милости облегчить мои муки скорой смертью через отсечение головы. Позволь мне закончить мой бренный путь, пока Небеса не покарали меня иначе… – Так, во-первых, перестань нести чушь! А во-вторых, никаких самоубийств у меня дома! В подъезде, во дворе, на улице и на работе тоже! Я попытался отобрать у неё нож, но в результате ещё и порезался. Мияко при виде пары капель крови у меня на пальце вообще ударилась в неконтролируемую истерику: – Мой хозяин и господин ранен! Я причинила ему боль! Мне нет прощения, я плоха-а-я!.. Слёзы лились рекой. Бедных бесов, по-моему, просто смыло. И в целом, похоже, сегодняшний денёк не задался ещё с ночи. Сначала злобный старикашка-ёкай, потом бурный визит мамы, теперь вот рыдающая лисичка и что-то ещё будет, интересно? Я заклеил палец пластырем, порез был совсем маленьким, в детстве вообще бы не обратил внимания на такую царапину, дал бы соседской собаке зализать и преспокойно продолжил играть с мальчишками в очередную атаку клонов. Прекрасно понимая, что девушка на эмоциях, значит, пока не откричится, не успокоится, мне тоже не оставалось ничего, кроме как плюнуть на всё это и просто заняться своим делом. То есть я достал блокнот, сел напротив и начал рисовать. Первые два наброска ревущей брюнетки с ушками получились живыми, но не идеальными. Третий, кажется, лучше. В привычке рисовать авторучкой, пером или фломастером есть свои плюсы. Валентин Серов называл это «рисование гвоздём». То есть ни одной ошибки, как если бы художник реально процарапывал острым металлическим стержнем каждую линию на свежей штукатурке. Дрогнула рука? Рисунок испорчен. Но именно так учились подмастерья в итальянских школах времён Джорджо Вазари или Донателло. Вспомните автопортрет того же Леонардо да Винчи – ни одного случайного штриха, все линии текут строго по форме, свет пробивается сквозь бумагу, а тени удивительно прозрачны и легки. Мастерство не пропьёшь, рука старого мастера так же тверда, донеся его искусство сквозь века. – Дашь посмотреть? – сиплым от слёз голоском попросила Мияко. – Это только наброски. Я протянул ей блокнот, и она вцепилась в него, как в спасительный круг. Долго рассматривала каждый рисунок, нюхала бумагу, осторожно водила по чёрным штрихам пальцем и наконец улыбнулась: – Моя жизнь не бессмысленна, я всё ещё могу хоть чем-то быть полезной моему господину. Ты ведь позволишь мне жить дальше? – В смысле у меня? – В смысле жить вообще. То, что у тебя, даже не обсуждается, меня ведь тебе подарили. Да, такое не забудешь. Десять – двенадцать шагов в сторону, и невидимая цепь заставляет лисичку послушно бежать, куда ей, быть может, и не хочется, и не надо, но куда денешься… Разумеется, я всё простил, я умолял её остаться, я подтвердил, что она самый наилучший подарок, который мне только доводилось получать в своей жизни, и визжащая кицунэ, прижав ушки, вновь рыдала у меня на шее, но уже от счастья! Храм Тода-дзи в городе Нара – Отец, этот гайдзин недостоин нашей сестры! – Его мать всё испортила, она оскорбила всех нас! – До каких пор Мияко будет вынуждена страдать?! Ты видишь её слёзы, отец? – На всё воля Небес, я не позволяю вам вмешиваться… …Остаток вечера прошёл довольно спокойно. Ближе к девяти я позвонил отцу, объясниться и поговорить о сложившейся ситуации. Не скажу, чтобы он был прямо-таки счастлив видеть маму в нервах, на пустырнике и корвалоле, но тем не менее он хотя бы выслушал меня без крика. – То есть у тебя не поселилась сумасшедшая японская наркоманка с нечёсаными чёрными волосами, в безвкусном платье аляповатых цветов, которая промыла тебе мозги, запутала, запугала и охмурила нашего мальчика? – Папа, это не так. – А кроме того, она пыталась ударить твою мать сковородкой по голове, потом облила её холодной водой, после чего ещё и орала ей прямо в уши бредовые вирши, хвастаясь тем, что вы вместе принимаете ванну, она спит с тобой на диване и ты кормишь её окровавленными сердцами своих врагов? – Господи, какая чушь! Всё это неправда, Мияко нормальная. Обычная девушка-лиса. – Лиса? Угу. Видимо, её ледяная избушка растаяла, и она переселилась к нашему зайчику в лубяную? – Давай ты просто зайдёшь к нам завтра и всё увидишь сам? – Уже «к нам»? Ты не слишком спешишь, сын? – Ох, пап… В общем, мы как-то сумели договориться. Мамина версия событий даже ему показалась чрезмерно раздутым пересказом комических сюжетов Гайдая. Договорились, что он зайдёт завтра к одиннадцати утра. Это нормально, мы с кицунэ хотя бы успеем подготовиться. Чего я не мог ожидать, так это того, что отец заявится не один… Ночь прошла ровно, я настолько эмоционально вымотался, что уснул на ковре, без всяких проблем, и сны мои были крепкими, хоть палкой бей. Бодрая Мияко на этот раз встала первой, думаю, часов в шесть, поскольку, когда я проснулся в девять, она уже давно была на ногах, умылась, расчесалась, переоделась, приготовила роскошный завтрак и ждала меня, листая альбомы по истории мирового искусства. Лисичка была жутко любопытной, любые новые знания манили её. – Твой кофе готов, Альёша-сан! Пей и рассказывай! На столе дожидалась горячая кружка кофе, два бутерброда с маслом и сыром, воздушный японский десерт с непроизносимым названием (то есть я просто выговорить не смогу…) из рисовой муки и мёда. Я быстро умылся и с удовольствием принялся за завтрак. Всё оказалось очень вкусно. Кицунэ сидела рядом, глядя на меня самыми влюблёнными глазами, синим и зелёным. В них отражались кусочек комнаты, край стола, окно и, разумеется, я почти в полный рост. На мгновение мне показалось, что именно мой образ занимает слишком много места. – Что рассказывать? – Я читала твои книги, пока ты спал. Мир искусства так изменчив. Я всегда считала, что лишь японцы умеют рисовать, а тиражи наших гравюр позволяли сделать искусство доступным для простого народа. Расскажи мне об импрессионистах! Я слышала, что они учились в Киото? – Не совсем так. Однако влияние японского искусства на Писсаро, Моне, Ренуара, Гогена, Родена, Сезанна, Руссо, Ван-Гога, Тулуз Лотрека и прочих если и преувеличено, то не… – Я обожаю тебя, мой учёный господин! Короткий завтрак плавно перешёл в длинную и наукоёмкую лекцию по истории французского искусства конца девятнадцатого – начала двадцатого века. Благо, что преподавателем именно этой дисциплины в нашем художественном училище была моя тётя по отцу. Светлана Константиновна гоняла меня как сидорову козу, чтобы никто и на миг не посмел подумать, будто бы я её любимчик. Но в результате я знал об истории искусств всё, что только можно, и даже чуточку больше! И да, до сих пор я благодарен ей за науку. Госпожа Мияко-сан слушала меня, как бога… – Ты самый лучший, я недостойна служить тебе, – примерно через полчаса сообщила девушка-лиса, кланяясь как заведённая, – твой ум не знает границ, твои знания глубже Японского моря, ты ведаешь всё на свете, но щедро делишься всем этим со своей смиренной кицунэ. Можно один вопрос? – Легко, – размякнув от неприкрытой лести, разрешил я. – Молоко кончилось, чая мне хватит ненадолго. Пойдём кого-нибудь убьём, и я съем сердце твоего врага? – Предлагаю в качестве компромисса просто сходить в магазин. – Вариант, – вздохнув, согласилась Мияко. – С удовольствием прогуляюсь! – А можно и мне задать вопрос? – остановил её я. – Послушай, ты ведь вполне современная, ты разбираешься в технике, шаришь в интернете, знаешь тенденции моды. Почему ты периодически говоришь «самодвижущаяся повозка», «извозчик», «сёгун», «лавка ростовщика»? Ты ведь прекрасно знаешь, как что называется. – Нас учили всегда подчёркивать ум мужчины, который находится рядом с тобой. А проще всего это сделать, притворившись немножечко глупенькой и ничего не знающей. Я на минуточку задумался, комплимент это или… – Не надо морщить лоб, это не идёт самураям. Давай просто сходим в магазин. Ну что ж, это было разумно, если вспомнить, что через час-полтора должен зайти мой отец. Надо хоть на этот раз как следует подготовиться и показать себя во всей красе. Потом он уже сам убедит маму, что со мной всё в порядке, волноваться не надо, мешать или помогать тоже. Мы как-нибудь справимся сами. – Вашим что-нибудь взять? – на автомате спросил я у одного высунувшегося беса. Тот смутился, подумал, потом тихонько пропищал: – Хлебушка бы… Ох, ты ж, господи, у меня чуть сердце не сжалось от жалости. Ладно, куплю. В магазине с лисой проблем не было. Красотка с ушками, не скрываясь, ходила по всей «Пятёрочке», всё рассматривала, разнюхивала, при случае, не стесняясь, облизывала или даже прикусывала каждый продукт, привлекавший её внимание. Должен признать, как и любое животное, она интересовалась исключительно натуральными продуктами. Колбасы и сосиски шли лесом! В ту же сторону, пышной тайгой до Дальнего Востока, были отправлены практически все пельмени, готовые котлеты, любой фарш, всяческие полуфабрикаты и прочее. Годными признавались булочки из пшеницы, красное мясо, свежие овощи, белый рис, потрошёная морская рыба на льду, сухие водоросли, молоко, мёд, зелень. Алкоголь её не вдохновлял от слова «абсолютно», ни пиво, ни вино, ни крепкие напитки. Да, полбуханки белого я не забыл, хотя Мияко строго предупредила, что бесов баловать не стоит! В общем и целом мы набрали два больших пакета. Если исходить из наших «честно заработанных» средств, то до майской зарплаты мы вполне себе живём, и это радовало. А вот когда мы направились домой, я с пакетами, лисичка вприпрыжку рядом, у самого подъезда дорогу нам неожиданно преградили две большущие чёрные кошки. Их круглые белые глаза были странно пусты. – Привет, мурлыки, – вежливо поздоровался я, но кошки, угрожающе урча, взяли меня в клещи. От них исходила невнятная, но вполне себе реальная угроза. Да что с вами не так? – Замри, глупый гайдзин, – едва слышно пропела кицунэ, – не шевелись и не произноси ни звука! Я замер ровно в тот момент, когда странные твари изготовились к прыжку, подняв хвосты и напружинив лапки. Они реально были слепы! Пока я не двигался, им было не на кого нападать. – Стой так, мой храбрый самурай. Ничего не делай, позволь нэко самим себя уничтожить. – Она вдруг резко сделала шаг в сторону, одновременно присев на корточки. Две чёрные кошки не сговариваясь бросились на неё слева и справа, в высоком прыжке дружно стукнувшись лбами в воздухе! Удар был такой силы, что нападающие отлетели в стороны метра на три, распластавшись на асфальте, язык набок, хвост в сторону, пятки врозь и шерсть во все стороны… – Это нэко, – заранее отвечая на мой немой (двусмысленно звучит?) вопрос, презрительно ответила Мияко, гордо вскинув ушки, – уходим, Альёша-сан. Сегодня мы победили, но они вернутся.