Он остановился, поискал глазами удобную скамейку — для того, чтобы спокойно чувствовать себя в Плюсе, лучше присесть. — Подожди, — старик понял, что он собирается делать. — На самом деле, есть у меня одна идейка… — И чем это отличается от обычного погружения в Плюс? — спросил Мирон через несколько минут, когда профессор привёл его в отдельную комнату на первом этаже. Предмет обстановки был только один: прозрачно-зеленого стекла Ванна на высоком пьедестале. — Видишь ли, — замялся профессор. — Когда я говорил, что не продолжил разработки твоего отца, я… несколько погрешил против истины. Прости, мы тогда не были знакомы. Кроме того, ты мне тоже не доверял. — Проехали, — как можно вежливее перебил старика Мирон. — Мы оба не доверяли друг другу, что дальше? Платон там один, — думал он. — Бьётся против этих ублюдков… Он конечно крутой, самый умный и всё такое… Но не против тысячи. А Хиномару, походу, наняла именно столько хакеров — может, всех самых лучших в мире. — Это почти обычная Ванна, — начал объяснения профессор. — Только вместо биогеля в ней — специальный проводник, сходный с тем, что используют космонавты, когда летят на Марс. — То есть, криогель, — поморщился Мирон. Мысль о том, чтобы уподобиться замороженной селёдке в банке как-то не утешала. — Не совсем, — упрямо гнул своё старик. — Я дополнил состав своими разработками, сделал его немного жиже и менее фатально действующим на организм. В отличие от криогеля, в моей Ванне замораживается только тело, мозг же остаётся живым и работоспособным. — И когда не вынужден тратить энергетический ресурс на поддержание жизненных функций — становится намного быстрее. — Суть ты уловил, — кивнул профессор. — К тому же, освобождённый разум не будет испытывать синдрома гиперреализма — это всё же прерогатива бренной оболочки… — Иными словами, помещая человека в эту особую среду, вы создаёте ИЛЛЮЗИЮ энергетического разума. Такой конструкт наоборот. — Я же говорил: решение Платона — более смелое. Мы к такому не были готовы… — Вы сделали процесс обратимым, правильно? — Мирон очень надеялся, что профессор ответит «да»… — В теории, — немного помрачнел тот. — Тело-то мы реанимируем без проблем, а вот разум… — Сколько испытуемых вернулись? — Двое из десяти. Хиномару и… я. — Ясно, — Мирон отвернулся и стал стаскивать с плеч пиджак. — Ясно… Раздевшись до трусов, он перешагнул высокий бортик и уселся на дно Ванны. Ёмкость тут же начала наполняться прозрачной опалесцирующей жидкостью. Она приятно обволакивала конечности и казалось, проникала даже под кожу. — Есть какие-то напутствия? — спросил Мирон. Жидкость уже добралась до груди. — Советы? — Только один: возвращайся. Я буду здесь, — улыбнулся старик. — Да, совсем забыл! — крикнул он, когда голова Мирона почти погрузилась в жидкость. — Ты должен создать якорь. Что-то такое, о чём ты никогда не забудешь. То, что поможет тебе вернуться… Он оказался на пустынной, усыпанной крупным чёрным щебнем равнине. Никакого чувства невесомости, полёта, которые сопровождали переход в Плюс в обычной Ванне. Здесь всё произошло мгновенно. Его выбросило в какой-то пустынный уголок Сети, и мозг подстроился, сгенерировав удобную локацию. Крупные камни напоминали пористые куски лавы, а на горизонте виднелось что-то, напоминающее вулкан… Создай якорь, — в последний момент прокричал профессор. Это как в психиатрии, — подумал Мирон. — Перед гипнозом больному предлагают самому выбрать слово, с помощью которого он проснётся… Нагнувшись, он подобрал кусок лавы побольше и положил его рядом с другим. Затем принёс еще несколько. Затем — еще. В близком радиусе крупные куски закончились, но он продолжал упрямо ходить всё дальше и дальше, таская по несколько кусков за раз, складывая их в кучу, создавая курган… Руки покрылись мелкими царапинами. На куртке, в которой он обычно видел себя в Плюсе — небольшие проплешины и пыльные пятна. Камни были тяжелыми. Выкладывая продолговатый кенотаф, он думал о Мелете. О том, что ему, по всей видимости, так и не придётся навестить её могилу. Если она вообще где-то есть… Значит, хотя бы такое место упокоения у неё будет. Закончив, он снял куртку, майку, вытер пот с лица и уселся рядом с курганом, переводя дух. Хорошо бы, здесь росли цветы… — рассеянно подумал Мирон, и в тот же миг увидел в чёрной, насквозь пропеченной почве несколько зеленых кустиков. Их пригибал к земле невидимый ветер, нежно-зеленые листья выглядели слабыми и беззащитными. Вы справитесь, — тихо сказал Мирон, когда из бутонов появились небольшие голубые цветки с желтыми серединками. — На вид вы нежные и хрупкие, но душа у вас отважная. Вы — такие же, как она… В ответ листья удлинились, сделались более жесткими, а стебли — более упругими и крепкими. Они уже не клонились от ветра, а чуть колыхались под его порывами. Мирону показалось, что он может различить еле заметный нежный и терпкий аромат… тот самый, которым были пропитаны волосы Мелеты. Отвернувшись, он посмотрел на далёкую гору. Вопреки законам перспективы, можно было различить, как над ней кружат чёрные точки. Долго добираться… — пробормотал он и почувствовал колебание сетки пространства. Обернулся. На камнях стоял турбо-джет. Точно такой, каким он его оставил на той многоэтажной стоянке перед тем, как поместить конструкт с Платоном в Полный Ноль… Оседлав байк, Мирон дал газу и направил машину к вулкану. Земля под колёсами слилась в сплошную чёрную полосу. То, что издалека казалось вулканом, оказалось громадной тушей какого-то доисторического зверя. Похоже на диплодока, — прикинул Мирон. Вокруг вились стаи крупных и мелких зубастых тварей. Пикируя на тушу, они вырывали куски плоти и на лету, задрав зубастые пасти к белесому небу, проглатывали их. Все бока диплодока были покрыты ранами. Из них струилась кровь, покрывая шкуру глянцевой плёнкой. Иногда, когда из тела вырывали особенно крупный кусок, диплодок поднимал к небу небольшую голову и ревел. Он пытался сражаться. Ловил мелких тварей зубами, сбивал на землю хвостом, топтал ногами… разумеется, их было слишком много. Объехав тушу кругом — её окружал небольшой бруствер из поверженных тел, в которых угадывались птеродактили, летучие мыши и совершенно неизвестные чудовища с большими ушами, похожие на крылатых обезьян, — Мирон вытащил меч. Точнее, не вытащил. Он только подумал о нём, и меч вырос из ладони, как продолжение руки. Лезвие его вибрировало от напряжения, а кромка размывалась — как у лазерных резаков для особо твёрдых пород, которые он видел в виртуальной экскурсии по шахтам на Луне. Размахнувшись — меч удлинился метра на два — он срубил нескольких тварей, затем — ещё и ещё. Какая-то крохотная точка, запертая под слоями брони, подавала слабые сигналы о том, что нет никакого диплодока, нет никаких птеродактилей, а есть гигантский гриб из светящихся электричеством строчек кода, и есть огненные осы хакерских ботов… Но Мирон понимал, что и это — издержки воображения, попытки разума систематизировать аморфное и объять необъятное. Через секунду он забыл обо всём: птеродактили его заметили. Они падали с неба дождём, пикировали, как зубастые истребители, как гигантские шершни. Те, которым удавалось прорваться, причиняли дикую боль, раня, кромсая и впиваясь клювами в мясо. Меч Мирона вертелся, как сбрендившее мельничное колесо. От его лезвия так и летели ошмётки тварей, но их почему-то не становилось меньше. Лицо, руки, куртка — всё покрылось ровным слоем кровавого фарша, а передохнуть, собраться с силами и мыслями не было никакой возможности. Он стал уставать. Соскочив с мотоцикла, тут же забыл о нём, ноги по колено погрузились в отрубленные конечности, крылья и головы с продолжавшими щелкать зубами. Когда Мирон, неловко поскользнувшись, упал на одно колено, мимо головы пронёсся язык пламени. Он почувствовал, как сворачиваются от жара волоски на затылке, как трещит и лопается кожа куртки… Полыхнул еще один язык пламени и тварей — как не бывало. А рядом, складывая громадные перепончатые крылья, приземлялся дракон. Стальная, похожая на щиты, чешуя, остро заточенные когти… Приземлившись, дракон принял облик человека. Короткая стрижка, расстёгнутая спортивная кофта — замок такой старый, что извивается змеёй, а некоторые зубчики просто выпали. Под кофтой — мягкая фланелевая рубашка в розовый ромбик, брюки — с пузырями на коленях, подтянутые ремнем несколько выше талии… Мирон убрал меч и с удивлением понял, что все следы крови и порезов исчезли. — Привет, крокодил, — таким он видел Платона в последний раз. Более десяти лет назад… — Здорово, аллигатор. Они обнялись. При жизни такого не происходило — патологически бдительный Платон ни при каких обстоятельствах не допускал контакта с другими людьми. Под кофтой Мирон ощутил неожиданно крепкие мускулы брата, но в сутулости плеч, морщинках вокруг глаз, в горькой складке вокруг рта он увидел смертельную усталость. — Не сдавайся, — сказал он, глядя Платону в глаза. — Не сдавайся, слышишь? Только не сейчас. — Я ошибался, когда думал, что став таким — он на минуту потерял очертания, размылся, — я обрету всесилие. Я был неправ. И не готов. Не готов к… этому, — подняв взгляд, он проследил за кружащими высоко в небе птеродактилями. — Они вернутся, — сказал он. — Вернутся с новыми силами, и тогда… Спасибо, что пришел, — Платон улыбнулся робкой, совершенно не свойственной ему улыбкой. — Я не знал, что умирать в одиночестве — это так страшно.